– Успокойся, моя бедная деточка, – прохрипел гигантский волк голосом дядюшки Кинца. – Тебе нечего бояться.

– Что со мной происходит?! – взвизгнула Элистэ с явно волчьими интонациями. Собственный голос поразил и испугал ее, хвост сам собою поджался к ногам.

– Ничего особенного, милочка. Ты абсолютно не изменилась, и я тоже. Все происходит не на самом деле.

– Нет, на самом! Верните меня в прежнее состояние!

– Деточка, ничего не изменилось. Верь своему дяде и не бойся наваждений. А теперь пойдем, бери свою лампу и вперед.

Уверенный тон дядюшки помог Элистэ справиться с паникой. Она не задумываясь подчинилась его властному голосу, вытянула правую переднюю лапу, словно это все еще была рука, и, к немалому своему удивлению, почувствовала, как пальцы смыкаются на проволочной рукоятке лампы. В тот же миг она вдруг увидела призрачные очертания своей ладони, проглядывавшей сквозь волчью лапу. Этот образ тут же померк, и осталась одна только лапа. Вконец сбитая с толку, Элистэ взяла лампу в зубы.

Серый волк весело хмыкнул.

– Извини мой глупый смех, деточка, но больно уж у тебя забавный вид. Разве не удобнее нести лампу в руке?

Элистэ почувствовала, как ее лохматой морде стало жарко, и поняла, что краснеет. Она поспешно разжала зубы и взяла лампу в правую руку.

– Ну вот, так-то лучше. А теперь следуй за мной, делай все, что я буду говорить тебе, и мы в два счета избавимся от этого твоего кузнеца. Правда, замечательное приключение? У нас с тобой получилась чудесная экскурсия!

Пасть серого волка приоткрылась, показался ярко-красный язык – дядюшка Кинц улыбался. Он легко побежал через двор, и Элистэ потрусила за ним. Борло сын-Бюни преспокойно спал, ни о чем не подозревая. Два волка остановились шагах в десяти от кузнеца и несколько мгновений просто разглядывали его, одинаково наклонив косматые головы, навострив уши и прищурив зеленые глаза. Потом дядюшка Кинц резко приказал:

– Эй, приятель, просыпайся! Борло сын-Бюни, чтоб через секунду тебя здесь не было!

Элистэ без труда разобрала слова, несмотря на сопровождавшее их волчье рычание.

Борло приоткрыл веки, увидел перед собой двух гигантских Волков и в ту же секунду окончательно проснулся. Глаза у него полезли на лоб, руки лихорадочно стиснули единственное оружие – увесистую дубинку. Несколько мгновений он сидел как парализованный, потом медленно поднялся на ноги и, не сводя глаз с волков, зашарил рукой по железному засову на двери.

– Немедленно перестань! – приказал дядюшка. – Оставь засов в покос!

Борло услышал только леденящий кровь рык, заставивший его замереть от ужаса. Старик опустил морду к земле и ощерил пасть – обнажились желтые острые клыки. Словно в немой сцене, человек и волшебные звери застыли в неподвижности. Затем пальцы кузнеца вновь, как бы ненароком, коснулись засова.

– Не трогать! – зарычала Элистэ. – Я тебя загрызу, Борло! – Она сама испугалась неистовой ярости, прозвучавшей в ее рычании. – Убирайся отсюда, свинья несчастная! Марш!

Когда она прорычала последнее слово, из оскаленной пасти во все стороны полетели брызги пены.

– Отлично, деточка! – прошептал дядюшка Кинц. – Просто превосходно!

Борло не понял смысла сказанного, но общее содержание уловил. Его дрожащая рука оставила дверной засов в покос, и рычание тут же прекратилось. Оба чудовища присели на задние лапы и выжидающе уставились на кузнеца. Какое-то время Борло оставался на месте, по-прежнему крепко сжимая свою длинную дубину. Однако, когда ничего угрожающего не произошло, он потихонечку начал пятиться вдоль стены. Волки сидели и смотрели. Борло ускорил шаг, добрался до угла, развернулся и кинулся бежать что есть мочи.

– Улю-лю! – завизжала Элистэ. – Ну и припустил!

– Это очень кстати, дитя мое, однако, вероятнее всего, он скоро вернется сюда с подкреплением. Нам с тобой нельзя терять ни минуты.

– Да, вы правы, дядюшка, давайте поспешим.

Наклонившись вперед, Элистэ заскребла лапами по двери, но та не поддавалась. Она ткнулась носом в засов, погрызла его зубами и в отчаянии завыла.

– Деточка, по-моему, ты слегка не в себе.

Протянув вперед правую лапу, дядюшка Кинц без труда отодвинул засов и толкнул дверь. Его племяннице вновь показалось, что сквозь мохнатую волчью лапу проглядывает человеческая рука.

– Ну вот, а теперь вперед.

– Минуточку. – Элистэ обернулась к дяде. – Верните нам прежнее обличье, иначе мы напугаем Дрефа до смерти, не говоря уж о лошадях.

– Да, это очень предусмотрительно. Хотя лошадей нам вряд ли удалось бы провести.

Глаза серого волка сощурились до узких щелочек. Мохнатая шерсть разгладилась, уши задергались, мех на спине как бы окутался туманом. Зверь растаял в воздухе, и вместо него перед Элистэ вновь предстал дядюшка Кинц, такой же добродушный и улыбающийся, как всегда. В тот же миг девушка почувствовала, что и сама меняется. Волчица исчезла, в образовавшийся вакуум хлынул воздух, и она вновь превратилась в человека. Зажженную лампу Элистэ по-прежнему держала в руке.

– Ой, – взвизгнула она. – Ой-ой-ой!

– Идем, деточка, у нас мало времени.

Они проскользнули в конюшню, закрыли за собой дверь и тут же ощутили густой запах лошадей, сена, пота, навоза и кожи. По обе стороны прохода находились стойла, в которых содержались знаменитые скакуны маркиза во Дерриваля. Многие из животных, услышав, как отодвигается засов, проснулись, и из-за перегородок показалось несколько точеных конских голов. Элистэ непроизвольно посмотрела на стойло ее любимой кобылы Хасси, однако знакомой каурой морды не увидела. Хасси не проснулась – из-за перегородки раздавалось ее сонное пофыркивание. Элистэ никогда прежде не доводилось бывать в конюшне ночью. Тишина, густые тени, слабый свет единственной лампы, отражавшийся фосфоресцирующим блеском в лошадиных глазах, придавали знакомой картине несколько загадочный вид. Даже Кинц притих, и голос его прозвучал приглушенно:

– Где же они спрятали паренька, деточка?

– Тише, – шепотом ответила Элистэ. – Некоторые из конюхов ночуют наверху, на сеновале. По-моему, Дреф должен быть вон там.