Едва я до него дотронулся, чудной старик вскочил с кресла, словно обуянный смертельным ужасом. Вперив в меня по-прежнему бессмысленный взгляд, он замахал руками и попятился.
— Нет! — истошно выкрикнул он. — Не прикасайся ко мне! Убирайся… убирайся прочь!
Мне стало ясно, что Фостер не только пьян, но и невесть почему объят диким страхом. Успокоительным тоном я объяснил, кто я такой и зачем явился. Похоже, он смутно понял меня, ибо бессильно рухнул обратно в кресло и застыл в сгорбленной позе.
— Я принял вас за него! — пробормотал старик. — Решил, что он явился за ней. Он все пытается выбраться оттуда — пытается с того самого дня, как я упрятал его туда. — Он снова возвысил голос до крика и судорожно вцепился в ручки кресла. — Может, он уже выбрался! Выбрался и идет сюда!
Я оглянулся через плечо, почти ожидая увидеть какую-нибудь призрачную фигуру, поднимающуюся по лестнице.
— Кто идет сюда? — спросил я.
— Вандерхооф! — провизжал старик. — Крест на его могиле падает каждую ночь! Каждое утро земля там разрыхлена, и от раза к разу утаптывать ее становится все труднее! Рано или поздно он выберется оттуда, и я ничего не смогу поделать!
Заставив Фостера опуститься обратно в кресло, я присел на ящик рядом. Старика трясло от ужаса, и из уголков рта у него стекала слюна. На меня поминутно накатывали волны душного страха, который описывал мне Хайнс, рассказывая о старом стороже. Действительно, от него веяло необъяснимой жутью. Сейчас он уронил голову на грудь и беззвучно шевелил губами, несколько успокоившись.
Я тихо встал и распахнул окно, чтобы выветрился тяжелый дух виски и затхлый запах пыли и тлена. Бледный свет только что взошедшей луны рассеял кромешную тьму, и из окна колокольни я различал внизу могилу пастора Вандерхоофа. Я пригляделся и растерянно поморгал, не веря своим глазам: крест на могиле покосился! Но ведь час назад он стоял вертикально! Меня снова охватил страх. Я резко повернулся. Фостер пристально смотрел на меня — более осмысленным взглядом, чем прежде.
— Так значит, вы племянник Вандерхоофа, — гнусаво протянул он. — В таком случае вам, надо думать, все известно. Скоро он явится за мной — сразу, как только выберется из могилы. Да вы наверняка и сами все знаете.
Казалось, страх покинул его и он смирился с некой ужасной участью, которой ждал с минуты на минуты. Он снова уронил голову на грудь и продолжал монотонно бубнить гнусавым голосом:
— Видите все эти книги и рукописи? Так вот, в свое время они принадлежали пастору Слотту — пастору Слотту, что обретался здесь много лет назад. Все они про магию — про черную магию, которую старый пастор знал еще прежде, чем перебрался в эту страну. У него на родине за такие знания сжигали на костре или варили в кипящем масле. А старый Слотт все это знал, но держал язык за зубами. Он читал здесь проповеди много поколений назад, а по ночам, поднявшись на колокольню, изучал свои книги, и колдовал над дохлыми тварями из банок, и произносил магические проклятия и заклинания, но хранил это дело в тайне. Нет, никто ничего не знал, кроме самого пастора Слотта да меня.
— Вас? — воскликнул я, подаваясь к нему через стол.
— Ну да, только я узнал все сравнительно недавно. — Лицо Фостера приняло лукавое выражение. — Я нашел все это здесь, когда устроился в церковь сторожем. Я стал читать книги на досуге и вскорости постиг тайное знание.
Старик продолжал монотонно бубнить, а я завороженно слушал. Он рассказал, как заучивал сложные магические формулы, чтобы посредством заклинаний насылать порчу на людей. Он отправлял жуткие нечестивые обряды, предписанные сатанинским вероучением, призывая проклятия на селение и его обитателей. Одержимый бесовской страстью, он пытался подчинить своим злым чарам и церковь, но сила Господа оказалась неодолимой. Воспользовавшись слабоволием Йоханнеса Вандерхоофа, он околдовал беднягу и заставил читать странные, богопротивные проповеди, вселявшие страх в сердца простодушных деревенских жителей. В часы воскресных богослужений он неизменно находился здесь, в верхней комнате, и сквозь дырочки, проделанные в стене — прямо в глазах дьявола, изображенного на росписи со сценой искушения Христа, что находилась с другой стороны, — пристально смотрел на Вандерхоофа. Прихожане, до смерти напуганные сыпавшимися на них бедами, один за другим перестали посещать службы, и теперь Фостер спокойно мог сделать с церковью и Вандерхоофом все, что пожелает.
— И что же вы с ним сделали? — глухо спросил я, когда старый сторож на миг умолк. Он разразился кудахчущим смехом, запрокинув голову в приступе хмельного веселья.
— Я забрал у него душу! — провыл он жутким голосом, повергшим меня в трепет. — Забрал и упрятал в бутылку — в маленькую черную бутылку! А потом похоронил бедолагу! Но без души он не может попасть ни в рай, ни в ад! А значит, он непременно придет за ней. Он все пытается выбраться из могилы. Я слышу, как он ворочается там, пробиваясь сквозь толщу земли, — он ведь страсть какой сильный!
С каждой минутой я все больше убеждался, что Фостер говорит правду, а не болтает вздор с пьяных глаз. Его рассказ во всех деталях совпадал с историей, поведанной мне Хайнсом. Во мне постепенно нарастал страх. Сейчас, когда старый колдун зашелся демоническим хохотом, я испытал острое искушение броситься вниз по лестнице и срочно убраться подальше от этого проклятого места. Чтобы успокоиться, я встал и снова подошел к окну. Глаза у меня буквально полезли на лоб, когда я увидел, что крест на могиле Вандерхоофа накренился еще сильнее против прежнего. Теперь он стоял под углом в сорок пять градусов!
— Может, нам стоит выкопать Вандерхоофа и вернуть ему душу? — сдавленным от волнения голосом спросил я, чувствуя необходимость срочно предпринять что-то. Старик в ужасе вскочил с кресла и истошно заверещал:
— Нет, нет, нет! Он убьет меня! Я забыл нужную формулу, а живой мертвец без души непременно убьет нас обоих, коли выберется из могилы!
— Где бутылка с душой? — осведомился я, с угрожающим видом подступая к Фостеру. Я почувствовал, что вот-вот произойдет нечто ужасное, и исполнился решимости сделать все возможное, чтобы предотвратить беду.
— Ничего я тебе не скажу, щенок! — прорычал старик. — А если тронешь меня хоть пальцем — сильно об этом пожалеешь!
Я шагнул вперед, заметив на низком табурете позади него две черные бутылки. Фостер монотонно пробубнил несколько диковинных слов. В глазах у меня потемнело, и мне показалось, будто незримая рука вытягивает что-то у меня из груди, пытаясь протащить через горло. Колени подкашивались.
Сделав несколько шатких шагов, я схватил сторожа за горло, а свободной рукой потянулся к бутылкам. Но старик, отступая назад, зацепил табурет ногой, и одна из бутылок упала на пол, а вторую я успел поймать. Раздался звон разбитого стекла, вспыхнуло голубое пламя, и комната наполнилась мерзким запахом серы. Над россыпью осколков поднялось крохотное белое облачко и, подхваченное сквозняком, уплыло в окно.
— Будь ты проклят, ублюдок! — послышался слабый голос, донесшийся словно издалека.
Фостер, которого я отпустил, когда бутылка разбилась, тесно прижимался спиной к стене и казался сейчас сжавшимся и усохшим пуще прежнего. Лицо его постепенно приобретало темно-зеленый оттенок.
— Будь ты проклят! — повторил голос, на сей раз как будто исходивший из уст Фостера. — Теперь мне конец! В той бутылке была моя душа! Пастор Слотт забрал ее у меня двести лет назад!
Старик медленно сполз по стене, не сводя с меня тускнеющих глаз, полных лютой ненависти. Кожа у него почернела, потом пожелтела. Я с ужасом увидел, как тело его рассыпается в прах и одежда падает на пол бесформенной грудой.
Бутылка в моей руке стала горячей. Я испуганно взглянул на нее — она источала слабое фосфоресцирующее сияние. Еле живой от страха, я поставил бутылку на стол, но продолжал зачарованно смотреть на нее. В течение нескольких мучительно долгих минут зловещей тишины загадочное свечение усиливалось, а потом до моего слуха явственно донесся шорох осыпающейся земли. Задыхаясь от ужаса, я выглянул из окна. Луна уже стояла высоко в небе, и при ее свете я увидел, что свежесрубленный крест на могиле Вандерхоофа упал наземь. Снова раздался шорох сухой земли — и я, потеряв остатки самообладания, с грохотом скатился по лестнице и стремглав вылетел из церкви. Объятый диким страхом, я мчался во весь дух по ухабистой тропе, спотыкаясь, падая и снова поднимаясь. Достигнув входа в мрачный туннель, образованный ветвями громадных ив, я услышал жуткий рев позади. Оглянувшись через плечо на церковь, я увидел на фоне озаренной лунным светом стены гигантскую черную тень, которая вылезла из могилы моего дяди и медленной, неверной поступью направилась ко входу в здание.
