Вымысел должен был стать осознанным в той мере, в какой он был минимально правдоподобен: его неправдоподобность делала его заметным, очевидным, явным. Естественно поэтому, что развитие осознанного вымысла началось с обращения к сказочной фантастике. Но сказочная фантастика - это трафарет, а не жизненная правда. Сказочные мотивы искони существовали в устной традиции, их не надо было придумывать, их можно было просто нанизывать. Таким образом, преодоление противоречия, лежавшего в основе архаического реализма, т. е. развитие, которое в конечном счете привело к торжеству реализма в его классической форме, на своем начальном этапе было оттеснением жизненной правды литературным трафаретом, отходом от реализма.
Развитие осознанного вымысла в древнеисландской литературе началось в тех сагах, в которых рассказывалось о периферийном прошлом, т. е. самом далеком прошлом, о котором в устной традиции в Исландии сохранялась память, а именно в сагах о событиях до заселения Исландии. Рассказ о периферийном прошлом - наиболее благоприятная почва для сказочного вымысла: чем больше удалены во времени события, о которых повествуется в устной традиции, тем меньше рассказ о них должен подчиняться требованиям правдоподобия.
Сказочные мотивы, по-видимому, с самого возникновения героических сказаний входили в них как их составные элементы, но они не препятствовали тому, что эти сказания, как и песни, основанные на них, были синкретической правдой, т. е. осознавались как быль. Иначе стало обстоять дело, когда рядом с древними героическими сказаниями, бытовавшими в устной традиции в форме героических песней, а, по-видимому, также и в форме прозы, сопровождающей эти песни (как проза, сопровождающая некоторые героические песни в "Старшей Эдде") или пересказывающей их (как "Сага о Вёльсунгах" пересказывает героические песни "Старшей Эдды"), появилась устная историческая традиция, послужившая основой для "родовых саг", т. е. рассказы о событиях после заселения Исландии.
Сказочная фантастика есть кое-где и в "родовых сагах", однако только когда речь идет о норвежских предках исландских первопоселенцев (т. е. о событиях до заселения Исландии) или о событиях где-то в далеких от Исландии странах. В целом же в "родовых сагах" повествование все время остается совершенно правдоподобным, и они несомненно осознавались как быль. Устная традиция, на которой основаны "родовые саги", была, таким образом, как бы второй волной эпической традиции, т. е. синкретической правды о прошлом, причем, поскольку эта вторая волна значительно меньше отстояла от эпохи ее письменной фиксации, она гораздо меньше деформировалась в устной традиции и соответственно историческое зерно было в ней значительно большим. Отсюда, конечно, и своеобразие родовых саг как исключительно правдивых повествований о прошлом.
Историки древнеисландской литературы до сих пор не могут освободиться от иллюзии, в силу которой архаический реализм исландских "родовых саг" кажется им тождественным реализму в литературе нового времени. Они до сих пор принимают правдоподобный, но неосознанный вымысел в "родовых сагах" за вымысел осознанный, т. е. точно такой же вымысел, как тот, который лежит в основе реалистических произведений нового времени. То, что многое в "родовых сагах" и в самом деле историческая правда, никак не меняет существа дела. Ведь и в современном историческом романе обычно есть историческая правда. Тем не менее в целом он - роман, а не история, и осознается как таковой. Вероятно, даже поздние "родовые саги", такие как, например, "Сага о хитром Рэве", т. е. саги, в которых несомненны подражания подлинным "родовым сагам" и литературный вымысел, создавались с расчетом на то, что они будут приняты за быль, т. е. были своего рода подделкой синкретической правды.
По сравнению со второй волной синкретической правды о прошлом, произведения, представлявшие ее первую волну, т. е. героические сказания о далеком прошлом до заселения Исландии, должны были неизбежно стать менее заслуживающими доверия. Знаменитый рассказ "Саги о Торгильсе и Хавлиди" о том, как присутствовавшие на свадебном пиру, происходившем в 1119 г. в Рейкьяхоларе, забавлялись слушанием саги о Хромунде Гринссоне (а она, как видно из пересказа этой саги в римах XIV в. и саги, пересказывающей эти римм, была фантастическим рассказом об одном из предков исландских первопоселенцев - герой ее сражается с могильным жителем, добывает там волшебный меч, одерживает с его помощью победы и т. д.), важен не только тем, что он подтверждает существование таких саг в устной традиции задолго до того, как их стали писать (оно и без того очевидно из факта широкого использования этих саг на рубеже XII и XIII вв. Саксоном Грамматиком в "Деяниях датчан"). Знаменитый рассказ "Саги о Торгильсе и Хавлиди" важен тем, что он - единственное в своем роде свидетельство об отношении людей того времени к сагам, в которых господствует сказочная фантастика: "Эту сагу рассказывали королю Сверриру, и он говорил, что такие лживые саги [lygisцgur] всего забавнее. Однако есть люди, которые могут возвести свой род к Хромунду Грипссону". [О разных оценках того, что рассказывалось на празднике в Рейкьяхоларе, см.: Foote P.G. Sagnaskemtan: Reykjaholar, 1119. - Saga-Book, 1955-1956, XIV, pt 3, p. 226-239.] Таким образом, очевидно, что в той мере, в какой содержанием саги была сказочная фантастика, она осознавалась как ложь (понятия "художественный вымысел" еще не существовало!). Однако отношение к такого рода сагам было очевидно двойственным в той мере, в какой они могли содержать и некоторые правдивые сведения о далеких предках тех, кто их слушал, по меньшей мере имена этих предков.
Саги, в которых, как в "Саге о Хромунде Гринссоне", рассказывается о событиях до заселения Исландии, т. е. о том, что было для исландцев самым далеким прошлым, в новое время стали называться "Сагами о древних временах" (fornaldarsцgur, так они были названы в их издании 1829-1830 гг.). Хотя к этой группе саг оказались отнесенными очень различные произведения, в ней нетрудно выделить по меньшей мере две подгруппы, которые явно представляют собой последовательные ступени развития.
К древнейшей и очень немногочисленной подгруппе относятся саги, которые в большей или меньшей мере основаны на древних героических сказаниях - южногерманских (как "Сага о Вёльсунгах", "Сага о Хервёр" и "Сага об Асмунде"), датских (как "Сага о Хрольве Жердинке" и "Сага о Рагнаре Кожаные Штаны") или норвежских (как "Сага о Хальве", "Сага об Одде Стреле"
и некоторые другие). Таким образом, саги эти - как бы прямое продолжение древней эпической традиции. Многое в них восходит к героическим песням. Так, большая часть "Саги о Вёльсунгах" представляет собой прозаический пересказ героических песней "Старшей Эдды". Эддические стихи того или иного рода цитируются и во всех остальных сагах этой подгруппы. Однако очевидно, что по сравнению с древней эпической традицией сказочный элемент в этих сагах значительно усилился.
Более многочисленную подгруппу "саг о древних временах" образуют такие, в которых нет никакой основы из древних героических сказаний или героических песней. В некоторых из этих саг, как в "Саге о Хрольве Пешеходе", только имя героя исторично. Все остальное - сказочный вымысел. В этих сагах действие локализуется где-то в далеком прошлом в северных странах (но не в Исландии!). Однако очевидно, что эта локализация - литературная условность, вымысел. Эти саги назывались и "поздними сагами о древних временах", и "вымышленными сагами о древних временах", и "романическими сагами о древних временах", и "лживыми сагами", и "сказочными сагами". Но нет четкой границы между этими сагами и сагами, о которых шла речь выше, ибо в ряде случаев неясно, основано ли то, что рассказывается в саге, на древней эпической традиции или нет.
