Кажется, я пытался отвлечь себя размышлениями, почему ночной небосвод принято называть черным, ведь на самом деле он темно-синий, однако мысли неизбежно возвращались к напряженному ожиданию погони, которой все же не последовало. Как-то я слышал по прибору, называемому людьми радио, один разговор, в котором и прозвучал примерно такой вопрос: люди очень боятся страдания, но чего же еще они боятся даже сильнее этого? Тогда ответ сильно меня удивил, ведь это было… счастье. После этот человек пояснил, что такой страх возникает из опасения боли и страдания, которые последуют, если уже такое, казалось бы, близкое счастье, вдруг резко отобрать, и будут во много раз сильнее.

Несколькими часами позже я понял эти слова со всей глубиной.

Я достиг города, когда уже давно рассвело. Добираться пришлось далеко, но мне было только в радость размять крылья и побыть в полном одиночестве, глядя на горизонт или поселки внизу, поблескивающие тусклыми огоньками уличных фонарей. Лететь ночью одно удовольствие, а когда потихоньку наступает рассвет, кажется, что и душа пробуждается вместе с миром. Я позволил себе полностью насладиться этим полетом. И как видно, не зря, ведь это оказалось мое последнее касание неба.

Тот дух напал на меня уже в городе: появился неожиданно, вырвавшись из высоких вечнозеленых деревьев, окружающих парк. Из-за болотно-зеленого оттенка кожи я и не заметил его в листве, и все же мне удалось оторваться, как я полагал успешно, до самого дома мальчика-духовидца я больше не видел этой жуткой головы с туманным, жадно блуждающим взглядом, но на пороге он все же меня настиг. Я смутно помню, что было дальше. Только боль. Молниеносная, колючая боль, пронзившая мое тело и оставшаяся в ней пульсирующей мукой, я слышал треск костей в крыльях, чувствовал, как трепещут изломанные перья. Кажется, мне удалось заползти в комнату, где особо остро ощущался запах мальчика, когда новая волна боли накрыла меня, смешавшись с жутким скрежетом и хрустом у меня за спиной.

Перед глазами все плыло, но я успел заметить, как этот дух скрылся в шкафу, пытаясь разгрызть что-то черное в своей окровавленной пасти. Тошнота впилась во внутренности, стягивая их колючим узлом, когда я осознал, что в его зубах мое собственное крыло. Наверное, все-таки левое, краем еще пребывающего в сознании разума успел подумать я. Острая боль тяжестью охватила все тело, поэтому я не мог сказать, какое точно из моих крыльев оторвал дух. Но сильнее меня разрывала исступленная боль, гложущая душу: теперь я стал еще более бесполезен.

Тьма наползает на меня, и я позволяю ей забрать меня с собой.

Но все же…

где-то вдалеке…

я слышу, как…

кто-то с добрым голосом зовет меня.