«Все свое ношу с собой, — подумал он, направляясь с автомобильной стоянки к причалу номер шесть. — Ну, где-то так и есть…»

Ее разбудил металлический звук. Он был глух и не слишком отчетлив, но имел для Лизы большое значение. Это был звук отодвигаемого засова. Лиза вскинулась, просыпаясь, сердце забилось в груди, и дыхание сбилось, как от быстрого бега.

«С ума схожу! — констатировала она с чувством беспомощной растерянности. — Еще немного, и вообще крыша поедет!»

В темнице — а в голову почему-то приходили сейчас лишь слова, относящиеся к определенному семантическому полю: «темница», «узилище», «каземат», — так вот, в узилище Лизы царил полумрак. Слабая лампочка добавляла к сумраку немного болезненной желтизны, но и только. Окон здесь не было, и Лиза даже не знала, день сейчас или ночь, потеряв во сне счет времени. Часы у нее забрали вместе с сумочкой, брошкой и кольцами, так что единственной надеждой на прояснение обстоятельств являлась «разговорчивость» охранников.

«Наверное, обед принесли или ужин», — успела подумать Лиза прежде, чем дверь отворилась, и стало понятно, как она ошибается.

Охранники остались в коридоре — Лиза успела рассмотреть их смутные тени, — а в подземелье вошел человек без маски, и это был Филипп Харт.

— Вы?! — трудно сказать, чего было больше в этом возгласе, изумления или ужаса. Еще не осознав до конца смысла происходящего, Лиза, тем не менее, ухватила главное: то, что это был Харт, и то, что владелец одного из крупнейших холдингов королевства даже не счел нужным скрывать свое лицо, ничего хорошего не предвещало. Наоборот, это был знак конца, предвестник катастрофы, персонализированный ужас ее положения.

— Да, госпожа Веллерт, это я, а это вы! — злобно усмехнулся посетитель.

И тут Лиза поняла, что Филипп Харт не в себе. Он находился в том странном состоянии «в полушаге от безумия», какое случается иногда у наркоманов. Вот вроде бы все в норме: походка, координация движений, речь, но ты видишь, человек на взводе. Нервы его напряжены до предела и вибрируют, как мостовые струны в бурю. Еще чуть-чуть, какое-нибудь слово или жест, и он сорвется.

— Зачем вы это сделали? — похоже, ей оставалось лишь тянуть время, надеясь, что Роб ее выручит прежде, чем станет слишком поздно.

— Вы знаете, госпожа Веллерт, сколько это — двадцать миллионов евро? Пересчитать вам в доллары, фунты стерлингов или иены? Нет? Ну, и не надо! Но кто-то же за это должен заплатить, как вы думаете?

— Мне казалось, — осторожно сказала Лиза, начиная понимать, что, даже не зная, насколько он прав, Харт выбрал ее объектом своей мести, — что наш конфликт исчерпан. Вы избежали суда и компании в прессе, вы…

— Я лишился довольно крупной суммы денег, поддавшись вашему давлению! — прервал ее Харт.

Он был безумен, и его мозг отказывался принимать «посылы» Лизы, как бы громко она их не «выкрикивала». И это была самая настоящая катастрофа. Душевнобольного она остановить не могла. Сумасшедшие и наркоманы «под дозой» ее влиянию не поддавались. Но и охранники, волей которых она уже смогла овладеть, находились сейчас вне ее досягаемости, отделенные от Лизы толстой каменной стеной.

— Ничего личного, как говорится, — Харт достал портсигар и неторопливо закурил, не сводя при этом взгляда с закутанной в одеяла Лизы. Пальцы его ощутимо дрожали. — Хотя, нет, что это я говорю?! Ничего личного? Как бы ни так! Как бы ни так! Вы мне ненавистны, адвокат Веллерт! Не-на-вист-ны! — проскандировал он, отбивая ритм рукой. — Вы и такие, как вы, мешаете нам, людям дела, исполнять свой долг перед страной и миром. Где бы вы были все без нас? Ходили бы в шкурах? Лазали по деревьям? Мы вывели цивилизацию из мрака дикости, мы ведем людей к свету великого грядущего, и деньги всего лишь эквивалент наших достижений. Вы понимаете? Это символ успеха! Это награда за труд! И вот когда плоды твоего тяжкого труда обретают плоть и кровь, когда отгремели кровавые битвы, и солнце победы встает над горизонтом, тогда появляются мародеры. Вы знаете, кто вы такая, госпожа Веллерт? Вы шакал, ворующий добычу у льва. И добро бы для себя, для дела, для созидания! Так нет! Вы воруете для жалких бандерлогов, способных лишь хлопать глазами, кричать о своей уникальности, и требовать, требовать, требовать… Ведь так?

«Боже мой! — поняла вдруг Елизавета, — Боже мой! Как я могла не заметить, что это не просто алчность. Он болен и усугубляет свое состояние наркотиками. Как вообще мне удалось пробиться через все это к его сознанию?»

— Я думаю, вы ошибаетесь, — сказала она вслух, стараясь держать себя в руках. — Я всего лишь юрист, которому поручили вести это дело. Мне кажется…

— Мне насрать, что тебе там кажется или нет! — крик Харта заметался в холодном гулком подземелье, отражаясь от стен, вырываясь из каменного мешка на «простор», порождая там, вовне, в длинном сводчатом коридоре эхо, убегающее прочь. — Я! Здесь все решаю я! И твою судьбу решил тоже я! Ты должна быть наказана, и ты будешь наказана. Сначала я думал устроить тебе аварию в твоем же паршивом «жуке». Подержал бы тебя здесь, чтобы ты вполне оценила уготованную тебе участь, да и сбросил с моста. Но эти дурни все испортили! Теперь тебя ищет полиция, и было бы более чем странно найти тебя вдруг сброшенной с моста. Да и деятели эти, — кивнул Харт на дверь, — сначала нагадили, а теперь обгадились. Боятся, понимаешь ли, что их найдут. Поэтому мы изменим план. К ночи сюда подъедут мои люди. Очень плохие люди, госпожа Веллерт. Настолько плохие, что сам я с ними дела не имею, и они тоже знают только посредника. Они сменят охрану, и начнется самое интересное. Вы, разумеется, умрете, но не сразу! — поднял он вверх указательный палец. — Я попросил их все снимать на пленку. Потом, как-нибудь на досуге я с удовольствием пересмотрю наиболее интересные сцены. Ну, вы понимаете, что я имею в виду!

Лиза понимала, и от этого понимания ей становилось все хуже и хуже. Потребовались все силы души, все самоуважение, какое у нее было, и весь ее гонор, чтобы не впасть в истерику, и не показать Харту слабины.

— Это мое вам наказание. А вашим коллегам мы намекнем, но, естественно, не прямо сейчас, а несколько позже, когда улягутся страсти, и полиция спрячет ваше дело в архив. Мы им скажем, всем этим борцам за что-то там, мы им объясним, что ваше исчезновение, госпожа Веллерт не случайно, и что это была очень плохая смерть…

К шестому причалу оказались пришвартованы полтора десятка парусных и моторных яхт. Ничего выдающегося там, впрочем, не оказалось. Нормальный средний касс. Роб прошел мимо нескольких из них, иногда останавливаясь, как бы для того, чтобы рассмотреть судно получше. На самом же деле, сами по себе, все эти лодки не интересовали его ничуть. Роб просто изучал обстановку и давал Дюку шанс увидеть себя, если, конечно, тот уже на месте. Было без четверти одиннадцать. Солнце давно зашло, и вдоль причалов включилось электрическое освещение. В районе главного здания «Марина Экселенца» было вообще светло, как днем. Там располагался ночной клуб, клуб яхтсменов, и еще с дюжину ресторанов, пабов и кафе на любой вкус. Сияли витрины и неоновые надписи, перемигивались цветные гирлянды, ярко светили мощные пятилепестковые «цветы» фонарей, и неторопливо рассекали ночное небо и темную гладь залива мощные лучи прожекторов. Но на дальних причалах, а шестой и был одним из них, дела обстояли не так авантажно. Редкая цепочка фонарей вдоль асфальтированной дороги, лампа у входа на пирс и еще несколько, отмечающих его протяженность.

Роб медленно продвигался вглубь причала, минуя полосы света от фонарей, и растворяясь в черноте ночи, забросившей на пирс свои щупальца.

— Роб! — когда он этого хотел, Дюк двигался на удивление тихо, тем более что скрипы и шорохи, качающихся на пологой волне лодок отлично маскировали шаги босых ног.

— Привет! — Роб перешел по мосткам на борт приличных размеров катера и, опустив сумку на палубу, подошел к Дюку. — Ну, что, набегался сегодня?