— Позвоните начальнику тюрьмы и моим именем передайте, чтобы принял должные меры по отношению к изменнику! — распорядился Дитерихс. — Офицер и в такой тяжкий час не с нами! Мерзость какая-то!

— Слушаюсь, ваше превосходительство! — приподнялся в кресле Эразмус. — Но лучше бы мне самому разделаться с изменником. Я кляну себя, что не свершил над ним правый суд раньше. Я все рассчитывал, что мой сослуживец переменится к лучшему и займет опять свое место в офицерской кают-компании на корабле. Но не случилось этого!

— А почему не удалось ввести в строй крейсер «Печенга»? — вернулся к делам по эвакуации города генерал Дитерихс.

— Мастеровые, канальи, портили механизмы на корабле, вместо того чтобы их ремонтировать, — пожаловался Эразмус.

— А теперь нам приходится пожинать плоды нашей мягкотелости, — заметил генерал. — Завтра к вечеру все годные для плавания суда и боевые корабли должны быть готовы к выходу в море! — закончил правитель Земского собора.

Он поднялся из-за стола, чтобы попрощаться с помощником начальника военного порта, как дверь в его кабинет отворилась и ввалился запыхавшийся, раскрасневшийся от торопливой ходьбы генерал Молчанов.

— Это вы-ы? — словно не узнав своего коллегу, удивленно проговорил Дитерихс. — Откуда? И где ваши земские дружины?!

— Дружинники бегут по всему фронту, Михаил Константинович! — дрогнувшим голосом произнес Молчанов. — Не сегодня, так завтра основная масса отступающей армии хлынет во Владивосток, а следом за ней ворвутся сюда большевистские орды Уборевича.

— Как же вы осмелились бросить вверенные вам земские дружины? — с трудом сдерживая подступившую ярость, проговорил Дитерихс. — Как же так: войска наши еще дерутся с противником, а вы… уже здесь?!

— Кое-какие наши части, в особенности батальоны из бывшего корпуса генерала Каппеля, еще пытаются местами отбивать атаки красных, но, уверяю вас, дальнейшее наше сопротивление бессмысленно, — безнадежно развел руками Молчанов и рухнул в кресло как подкошенный.

— Кто же все-таки руководит в сей момент земской ратью? — продолжал расспрашивать Дитерихс проигравшего решающее сражение своего генерала-неудачника.

— Генерал Лохвицкий повел часть армии к китайской границе, чтобы уйти с ней за кордон, а генерал Вербицкий с главными силами отступает к океану, — прояснил Молчанов создавшееся катастрофическое положение на фронте.

Не могло быть и речи о том, чтобы эвакуировать из Владивостока уцелевшие после разгрома остатки земского воинства, которое так энергично сколачивал Дитерихс после прихода к власти. Пусть сами начальники дружин позаботятся, чтобы спасти осколки белой рати от пленения большевиками. Оставалось лишь поскорее убраться самим из города.

На японских крейсерах «Идзуми» и «Асахи», миноносцах «Уранами» и «Сазанами» разводили пары.

Генералу Дитерихсу японский адмирал предложил каюту на крейсере «Асахи». Правитель русского Земского собора охотно принял предложение чужеземного адмирала и в тот же день решил перебраться из своего особняка на крейсер «Асахи».

Для генералов Молчанова и Вербицкого нашлось место на миноносце «Уранами». Каюта на этом узком и вертлявом военном корабле оказалась крохотной, но уютной.

Капитан второго ранга Эразмус, перед тем как отправиться из управления военного порта на миноносец «Сазанами», упорно пытался дозвониться до начальника городской тюрьмы, но никто не подошел там к телефону. Да и некому было взять в руки телефонную трубку. Вся тюремная администрация разбежалась, как только стало известно о разгроме земских дружин.

Над городом, прибрежными сопками и бухтой Золотой Рог проносились рваные клочья тумана и слегка моросило, когда Эразмус вышел из здания управления военного порта. Светланская улица была пустынна, и капитан второго ранга невольно вспомнил тот день, когда к власти пришел генерал Дитерихс. По главной улице Владивостока с хоругвями и иконами двигалась праздничная процессия: шли отцы города в дорогих боярских кафтанах, духовенство, облачившееся в сверкающие ризы, а за ними следом в чеканном марше — земские рати. Где теперь все это?

Тяжелыми, но спорыми шагами добрался Эразмус до причала, где, дымя всеми трубами, стояли готовые выйти в море японские корабли. И надо же такому случиться! Помощник начальника управления военного порта чуть ли не столкнулся лицом к лицу с «верховным правителем» Земского собора. Генерал Дитерихс направлялся на крейсер «Асахи». Эразмус в первый момент даже не узнал его, так успел тот измениться за каких-то несколько часов. Это был уже не властитель огромного русского края, а какая-то издерганная ходячая развалина. Он так трудно переставлял ноги, словно нес гири на них. В один момент взгляды этих людей встретились. Генерал уставился на Эразмуса невидящим взглядом, словно припоминая, где он видел этого человека. Капитан второго ранга поднялся на палубу «Сазанами» и навсегда потерял из виду неудачливого правителя последнего русского Земского собора.

Через четверть часа крейсер «Асахи» отошел от причала и, сильно дымя, стал выходить из бухты Золотой Рог. За ним следом потянулись крейсер «Идзуми», миноносцы «Уранами» и «Сазанами». Замыкали кильватерную колонну японской эскадры русские суда «Кола» и «Нахичевань». А потом уже, задержавшись у причала для принятия людей и грузов, вышли в море «Защитник» и «Батарея».

В самом дальнем конце тюремного коридора, в камере, содержались к моменту падения режима Дитерихса во Владивостоке семеро узников. Эти люди, разные по возрасту, жизненному опыту, сидели все за неподчинение властям. Большинство из них не знали до заключения один другого. Но двое из них в прошлом служили на крейсере «Печенга» и были хорошо знакомы. Одного звали Яхонтов Сергей, другого — Крылов Николай.

На тюремных нарах они спали рядом и все время старались держаться вместе. Им было о чем поговорить в тягостные часы заключения.

Пришло 25 октября 1922 года. В город входили красные.

Необычная тишина наступила в тюрьме после того, как бежали оттуда надзиратели и тюремное начальство. Какое-то время узники не знали, что происходит на воле. Потом в тюрьму ворвались рабочие железнодорожных мастерских. Ломами и кувалдами они принялись вскрывать двери камер.

— Выходи на волю!

— Кончилась белая власть!

Шумно, с радостными возгласами вбегали рабочие в камеры, обнимали недоумевающих узников, жали им руки, предлагали еду, с которой отправили их самих утром на работу матери и жены.

Яхонтов мучительно зажмурил глаза, когда вышел на улицу: солнце светило по-весеннему ярко. Он испытывал непривычное чувство огромной радости: после нескольких лет пребывания в лагере и тюремной камере он оказался наконец на свободе. Даже не верилось ему, что можно идти в любую сторону и никто тебя не задержит.

— Куда вы теперь, Николай Дмитриевич? — обратился Яхонтов к шагавшему рядом с ним Крылову.

— Я на «Печенгу», — коротко ответил бывший машинист. — Куда же мне еще? Это первый корабль революции на Тихом океане! На нем мое место. Я был, если вы помните, Сергей Николаевич, членом первого ревкома на крейсере, надеюсь, меня еще помнит братва.

Еще бы не помнить! Не забыл и Яхонтов, как, выбранный командой восставшего корабля в командиры, вел крейсер из знойного Гонконга через южные моря на родину. Оба они не имели никого из родных во Владивостоке, были холосты. А разве можно двум морякам в ту пору думать о каком-то другом доме, нежели корабль, на котором служили!

— Признаться по чести, я тоже собрался на «Печенгу», — произнес Яхонтов негромко. — Но ко двору ли теперь там окажусь?

— Полно, Сергей Николаевич, вы прошли с нами такой длинный и тяжелый путь, так куда же вам теперь, кроме как на «Печенгу»?

На Светланской улице валялись обрывки газет, поломанные коляски, брошенная одежда, — все говорило о недавнем торопливом бегстве господ, которые предпочли родине жизнь на чужбине. Навстречу попадались редкие прохожие — русские люди, они еще никак не могли поверить, что наступило избавление от интервентов.