Покряхтывая, корабельный священник опустил на палубу волосатые ноги, потянулся к бутылке, стоявшей на столике.

— Прополосни-ка горло, юноша, — предложил отец Иннокентий. — Видать, собаку[3] стоял? Продрог поди?

— Не пью я утром, ваше преподобие. Да и на вахту мне опять, как только снимемся с якоря.

— По-божьи поступаешь, коли не трескаешь, как я, горькую, — похвалил священник. — Хотя человеку моряцкого звания, как мы с вами, трудно порой устоять против сего соблазну.

Он залпом выпил стакан водки, крякнул, провел ладонью по заросшему лицу и стал одеваться.

В просторном командирском салопе горел свет, когда дублер вахтенного начальника явился к командиру. Начальник отряда особого назначения Остен-Сакен сидел в кресле, положив ногу на ногу, и курил трубку. Полнеющий сорокалетний мужчина с короткой шеей и пушистыми бакенбардами пристально смотрел на Яхонтова, щуря светлые, чуть навыкате, глаза.

— Что наверху, господин прапорщик? — выслушав короткий доклад дублера вахтенного начальника, деловито произнес капитан первого ранга.

— Крейсер развернуло носом к берегу, ночью вытравили еще семь саженей якорной цепи, ветер — два балла, — ответил прапорщик.

— В какое время начали прогрев машин?

— В четыре ноль-ноль, господин капитан первого ранга.

— Значит, три с половиной часа работают машины, — заключил Остен-Сакен. — После завтрака выйдем на мерную милю, а как только опробуем работу машин и определимся, начнем плавание.

Над Амурским заливом занимался поздний зимний рассвет. Вода за бортом постепенно приобретала свинцовый оттенок. Низкие волны ровным строем катились в сторону берега.

Крейсер «Печенга» пробежал мерную милю и стал выходить в открытое море. Изящный и стройный, с множеством надстроек, он легко и плавно скользил по взбаламученной водной равнине. Следом за флагманом, низко стеля шлейфы дыма, потянулись миноносцы.

Прапорщик Яхонтов находился в ходовой рубке и отмечал на путевой карте пройденное расстояние. Из машинного отделения поступали по переговорной трубе доклады инженера-механика Вурстера. Их принимал вахтенный начальник старший лейтенант Корнев. После каждого доклада он удовлетворенно кивал головой, небрежно попыхивая папироской.

В иллюминаторе был виден занесенный снегом высокий берег с черными проплешинами голых скал. Неуютный зимний пейзаж действовал удручающе на Яхонтова.

На крейсере увеличили число оборотов гребного вала. Корабль шел полным ходом, и бурун поднялся вровень с форштевнем. Соленые брызги перехлестывали через полубак.

Яхонтов не слышал грохота, донесшегося из машинного отделения, лишь заметил, что крейсер сбавил ход.

— Что случилось, Эрнест Карлович? — крикнул в переговорную трубу вахтенный начальник.

В голосе старшего лейтенанта Корнева звучала тревога. С ледяной строгостью смотрели в пространство его глаза, не замечая стоявшего рядом дублера.

Какое-то время в машинном отделении молчали. Потом из переговорной трубы донесся голос лейтенанта Вурстера:

— Лопнула крышка цилиндра высокого давления.

— Что это значит?!

— Крейсер может идти лишь средним ходом, пока устраняем повреждение.

— Это авария?

— Не… совсем.

— Будьте любезны, поднимитесь в ходовую рубку.

Прошло какое-то время, и в рубку вошел инженер-механик Вурстер. Тяжело дыша, он вытер носовым платком мокрый лоб и потупился.

— Отчего это произошло, Эрнест Карлович? — тихим голосом произнес Корнев.

— Как оказалось, был неисправен цилиндровый предохранительный клапан, — не сразу ответил Вурстер.

— Почему не доложили командиру отряда о неисправности перед выходом в плавание?

— Мне стало известно об этом лишь после поломки.

— Сколько понадобится времени, чтобы устранить неисправность?

— Завтра к вечеру все будет в исправности.

— А нельзя ли сделать это быстрее — скажем, к утру?

— Нет, это невозможно.

— Придется обо всем доложить командиру отряда, — мрачно заключил Корнев.

Остен-Сакен молча выслушал старшего офицера, стоявшего на ходовой вахте в момент аварии. Какими бы словами ни маскировали случившееся, но это была авария! Бледное лицо капитана первого ранга, обрамленное рыжей бородкой, было бесстрастно. Отряд замедлит движение, пока исправляют неполадки в машине, и не успеет прибыть в назначенный срок в японский порт Сасебо, где предполагалось пополнить запасы угля и пресной воды. Это несомненно вызовет неудовольствие морского министра, который внимательно следил из Петрограда за ходом подготовки отряда особого назначения к далекому и трудному плаванию. А если произойдут новые аварии на крейсере?

Капитан первого ранга какое-то время находился во власти невеселых мыслей. Потом, словно очнувшись, спросил:

— А не по злому умыслу произошла авария?

— Нет… я не думаю, — неуверенно ответил Корнев.

— Нижние чины, те, что пришли на «Печенгу» с Балтики и Черного моря, не хотят идти на войну. У них совсем другое на уме. Социалисты порядком развратили их. На крейсере восемьсот нижних чинов и унтер-офицеров, — продолжал Остен-Сакен. — И половина их штрафованные, неблагонадежные. Списали смутьянов за разные неблаговидные поступки с «Гангута», «Евстафия», «Святого Пантелеймона» к нам на флотилию, вот и получилось: на, боже, что нам не гоже.

— К сожалению, это так, Андрей Вилимович, — невесело произнес старший офицер.

— Итак, наш флагманский корабль, в бытность свою перевозивший каторжан из Одессы на Дальний Восток, — самое неблагополучное судно в отряде особого назначения. Не так ли, Алексей Поликарпович?

— Мне трудно вам возразить, хотя я… стараюсь по мере сил… — начал Корнев. — Пытаюсь наладить службу. И господа офицеры ревностно исполняют свои обязанности.

— Я не в упрек, и к господам офицерам у меня нет претензий, — раздумчиво произнес Остен-Сакен. — Есть обстоятельства, которые над нами, Алексей Поликарпович. Ухо нам всем следует держать востро. По поводу случившейся аварии произведите дознание. Допрашивать нижних чинов надо со всем пристрастием.

— Полагаю, начать дознание надо сразу но приходе в Сасебо? — осведомился старший офицер.

— Нет, Алексей Поликарпович, начать дознание необходимо сегодня же, — поправил капитан первого ранга. — Назначьте дознавателями лейтенанта Соловьева, инженера-механика Вурстера и кого-нибудь в помощь к ним из мичманов либо прапорщиков по адмиралтейству.

— Я думаю, Яхонтова, — сказал Корнев.

— Прекрасно, — одобрил выбор старшего офицера Остен-Сакен.

Кряжистый, невысокого роста, полысевший на службе машинный унтер-офицер Крылов показался Яхонтову старше своих двадцати восьми лет. Он с явным недружелюбием смотрел из-под колючих бровей на офицеров. После случившейся аварии его поставили «под ружье» с полной выкладкой. У него ныли ноги, спина и шея.

— Были ли приняты все необходимые меры, чтобы аварии не случилось? — допрашивал его Соловьев.

— Да, мною были приняты все необходимые меры, чтобы машина исправно работала, — помедлив, ответил Крылов. — Я провел осмотр цилиндра согласно инструкции перед самым выходом в море.

— Одни это делали, либо еще кто, кроме вас, участвовал в осмотре предохранительного клапана?

— Лично проверял. Это мое заведование.

— Заметили вы что-нибудь при осмотре? Ну, скажем, трещинку или еще что? — пытался уточнить Соловьев детали осмотра.

— Нет, все было в исправности.

— А какого-либо сдвига клапана не обнаружили при этом? — вмешался инженер-механик.

— Нет, не обнаружил.

В первый момент Крылов показался Яхонтову человеком весьма средних способностей, и было даже удивительно, каким образом он добился унтер-офицерского звания. Но, присмотревшись к машинному унтер-офицеру, прапорщик изменил свое первоначальное мнение. На поверку Крылов выходил человеком ясного ума и завидной стойкости. Ничего предосудительного невозможно было извлечь из его лаконичных и точных ответов. И несмотря на это, Яхонтов смутно чувствовал, что за всем этим упорством кроется нечто большее и значительное, чем стало известно дознавателям.