Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Г. Ф. Лавкрафт

Гость-из-Тьмы[1]

Роберту Блоху посвящается

Закружив меня в мороке алом,
Мир вращался, вплывая в рассвет,
Над разверстым вселенским провалом,
Над бесцельным движеньем планет,
Над круженьем во тьме, где ни света,
Ни названий, ни знания нет.
Немезида

Осмотрительные следователи дважды подумают, прежде чем оспорить общее убеждение о том, что Роберт Блейк погиб от удара молнии — или, может, от тяжкого нервного потрясения, вызванного электрическим разрядом. Правда и то, что окно, лицом к которому он стоял, разбито не было, но Природа, как известно, способна на самые непредсказуемые прихоти. Выражение лица пострадавшего с легкостью могло быть следствием какой-то неизвестной мышечной реакции, никак не связанной с тем, что он видел, а дневниковые записи со всей очевидностью продиктованы разыгравшимся воображением, пищей для которого, в свою очередь, послужили местные суеверия и материалы былых времен, им обнаруженные. Что до аномальных условий в заброшенной церкви на Федерал-хилл — трезвомыслящий аналитик тут же спишет их на шарлатанство, сознательное или нет, к которому втайне приложил руку и сам Блейк, хотя бы косвенно.

Ибо, в конце-то концов, пострадавший был писателем и художником, целиком посвятившим себя сферам мифа, сна, ужаса и суеверия и жадным до сцен и эффектов сверхъестественного, призрачного толка. Его предыдущее пребывание в городе — визит к странному старику, столь же одержимому адепту оккультного и запретного знания, как и Блейк, — завершился пожаром и смертью, и, должно быть, некий нездоровый инстинкт снова выманил его из родного дома в Милуоки. Блейк наверняка знал старинные предания, невзирая на дневниковые заверения в обратном; гибель его, по всей видимости, уничтожила в зародыше грандиозную мистификацию, которой суждено было войти в литературу.

Однако ж в числе тех, кто изучил и сопоставил все свидетельства, несколько человек придерживаются теорий менее рациональных и обыденных. Они склонны принимать дневник Блейка за чистую монету и многозначительно указывают на ряд фактов — таких, например, как несомненная подлинность архива старой церкви, как подтвержденное существование всеми ненавидимой неортодоксальной секты «Звездная мудрость» вплоть до 1877 года, задокументированное исчезновение любознательного журналиста по имени Эдвин М. Лиллибридж в 1893 году и главное — выражение неизъяснимого, чудовищного ужаса на лице погибшего молодого писателя. Один из этих фанатиков дошел до крайности: выбросил в залив странной формы камень и прихотливо украшенный металлический ларчик, найденные на колокольне старой церкви — на черной колокольне без окон, а вовсе не в башне, где, если верить дневнику Блейка, изначально находились эти предметы. И хотя на этого человека, всеми уважаемого врача, любителя фольклора, обрушился град официальных и неофициальных упреков и порицаний, он уверял, что избавил землю от смертельной опасности.

Между этими двумя школами читатель пусть выбирает сам. В газетах были предъявлены весомые доказательства скептического подхода, остальные же вольны нарисовать для себя ту картину, что видел Роберт Блейк — или думал, что видит, или притворялся, что видит. А теперь, изучив на досуге дневник придирчиво и бесстрастно, давайте обобщим мрачную цепь событий со слов главного действующего лица.

Молодой Блейк вернулся в Провиденс зимой 1934/35 года и поселился на верхнем этаже респектабельного особняка в поросшем травой дворике близ Колледж-стрит — на гребне высокого восточного холма неподалеку от кампуса Брауновского университета, за мраморным зданием библиотеки Джона Хея. Это было уютное, очаровательное гнездышко, маленький садовый оазис патриархальной сельской старины, где на удобной крыше сарая грелись на солнышке громадные дружелюбные коты. Квадратное здание в георгианском стиле отличали все признаки архитектуры начала XIX века, в том числе крыша со световым фонарем и классический дверной проем с веерным резным орнаментом. А внутри — шестипанельные двери, широкие доски пола, витая лестница в колониальном стиле, белые каминные доски периода Адама[2] и внутренние покои, расположенные на три ступени ниже общего уровня.

Кабинет Блейка — просторная комната в юго-западной части дома — с одной стороны выходил на палисадник, а западные его окна, под одним из которых он поставил рабочий стол, смотрели вниз с гребня холма — оттуда открывался великолепный вид на море крыш нижнего города и на мистические закаты, пламенеющие на горизонте. Вдали поднимались пурпурные склоны сельского ландшафта. А на их фоне, на расстоянии примерно двух миль, призрачный горб Федерал-хилл щетинился нагромождениями крыш и шпилей: их далекие силуэты таинственно подрагивали, принимая фантастические формы в клубах дыма, плывущего над городом. Блейка не оставляло странное чувство, что он глядит сверху вниз на неведомый, эфемерный мир, который, чего доброго, растает, словно во сне, если попытаться отыскать его и вступить в него наяву.

Блейк выписал из дома большинство своих книг, приобрел антикварную мебель, соответствующую жилью, и обосновался в своем новом обиталище, дабы писать и рисовать, — жил он один и незамысловатое хозяйство вел сам. Его студия помещалась в северной мансарде, где благодаря стеклянной крыше освещение было превосходное. В течение первой зимы он создал пять лучших своих рассказов: «Подземный житель», «Лестница в склепе», «Шаггай», «В долине Пнат» и «Гурман со звезд» — и написал семь полотен, с изображением безымянных нечеловеческих монстров и совершенно чужеродных внеземных пейзажей.

На закате он частенько сиживал за столом и мечтательно созерцал западные виды: темные башни Мемориального зала сразу под домом, георгианскую колокольню над зданием суда, остроконечные шпицы деловой части города и мерцающий, венчанный шпилями холм вдалеке, неведомые улицы и лабиринты фронтонов которого так волновали его воображение. От нескольких местных знакомцев Блейк узнал, что на том склоне размещается обширный итальянский квартал, хотя дома по большей части остались с давних времен янки и ирландцев. Снова и снова Блейк наводил бинокль на этот призрачный, недосягаемый мир за клубящейся завесой дыма, высматривал отдельные крыши, и трубы, и шпицы, гадая, что за загадочные, любопытные тайны за ними скрываются. Даже сквозь окуляры оптического прибора Федерал-хилл казался иным, полумифическим царством, связанным с нереальными, непостижными чудесами Блейковых рассказов и картин. Это ощущение сохранялось еще долго после того, как холм тонул в фиолетовых, подсвеченных фонарями сумерках и вспыхивали прожектора здания суда и алый маяк «Индастриал Траст», превращая ночь в гротеск.

Из всех строений на далеком Федерал-хилл больше всего Блейка завораживала огромная темная церковь. В определенные часы дня она просматривалась особенно отчетливо, а на закате внушительная башня и коническая колокольня темной громадой выделялись на фоне пламенеющего неба. Казалось, церковь стоит на каком-то возвышении, ибо закопченный фасад, и, чуть наискось, северная стена с покатой крышей, и верхушки стрельчатых окон дерзко вздымались над беспорядочным скоплением коньков крыш и колпаками дымовых труб. Характерно мрачная и суровая с виду, построена она была, по всей видимости, из камня; за минувшее столетие кладку источили и вычернили дым и грозы. Стиль церкви, насколько удавалось разглядеть в бинокль, являл собою самую раннюю, экспериментальную форму неоготики, что предшествовала периоду величественных творений Апджона[3] и отчасти задала очертания и пропорции Георгианской эпохи. Скорее всего, датировалась она приблизительно 1810 или 1815 годом.

вернуться

1

Рассказ впервые опубликован в журнале «Жуткие истории» («Weird Tales») в декабре 1936 г.

вернуться

2

…белые каминные доски периода Адама… — Имеется в виду английский классический стиль, насыщенный античными формами, одним из ведущих законодателей которого был известный архитектор и дизайнер мебели Роберт Адам (1728–1792). Совместно с братом он основал фирму, которая специализировалась на оформлении интерьеров в целом.

вернуться

3

Ричард Апджон (1802–1878) — американский архитектор, крупный представитель неоготики.

1
{"b":"545761","o":1}