Одна дама особенно энергично высказывается против свадебных путешествий: «Предоставляю другим, более призванным, разъяснить происхождение странного этого обыкновения. Меня только изумляет, что, при всех сопряженных с этим обычаем неудобствах всякого рода, он так долго держится среди нас. Одновременно с моментом вступления нашего в новую жизнь, мы создаем себе совершенно излишние затруднения, спешим найти случай в какому-нибудь faux pas. Как раз в это время желательно было-бы иметь около себя верного руководителя, который сгладил-бы новый наш путь разумными советами, которому мы могли-бы доверить наши сомнения и маленькие тревоги. А между тем, этот самый момент мы выбираем, чтобы умчаться в даль и таскаться из отеля в отель с нашей неопытностью.

Впрочем, в юности я ничего не имела против этого смешного обычая, в силу которого новобрачную в свадебном её наряде, с флер д'оранжем в волосах, прямо отправляли по белу свету вместе с молодым её супругом. Напротив, мне всегда улыбалась мысль о свадебном моем путешествии, я мечтала о прекрасном, отважном супруге, – все ведь они рисуются такими, по крайней мере, в книгах, – который возьмет и унесет меня далеко, далеко, подобно могучему орлу, уносящему маленькую птичку в свое гнездо. Мне представлялось это чем-то в роде похищения, окружавшего брачный союз какой-то поэтической атмосферой, и похищения, совершавшегося с разрешения г. мэра и с благословения церкви. Но увы! Едва маленькая птичка успевала вылететь, как снова начинала рваться в дому. Однако, как-же возможно отступить, наобещав столько рассказать и написать милым своим подругам о впечатлениях поездки, об Италии и её чудесах.

Что касается итальянских чудес, то мне удалось-таки заметить некоторые из них. Знаю, что холмы Сан-Миниато, близь Флоренции, весьма тенисты, так, что там возможно мечтать целыми часами. Рим произвел на меня впечатление разрушенного храма, из которого исчезли боги и куда въехали путешествующие новобрачные. Знаю еще, что в Неаполе, на Каподимонте, находится прелестная вилла, очаровательно скрывающаяся в тенистом кустарнике. С одной стороны, у ног зрителя тянется морская синева, тогда как с другой возвышается красноватая вершина Везувия, словно какая-то угроза, как-бы говорящая влюбленным: жизнь коротка, наслаждайтесь ею.

Но для меня не требовалось никаких угроз Везувия, я и так любила своего мужа. Чудные-же часы, проведенные нами на холмах Сан-Миниато и в вилле Каподимонте, принесли-бы мне гораздо больше наслаждения в нашем тихом доме, где мы были-бы один на один, и я легко могла-бы воспроизвести их потом в воспоминании.

К чему это требуется срывать цветок первой любви по всевозможным местам и дорогам и затем развевать его лепестки на все четыре стороны? Как было бы приятно впоследствии иметь возможность снова собрать эти развеянные лепестки и связать их в букет, чтобы вдыхать его аромат.

В виду этого, давайте-ка, молодые барыни, порешим мы с этой глупой и смешной модой и откажемся от всяких свадебных путешествий. Не будем разбрасывать по всем концам Италии и Испании чудные воспоминания, обретение которых вновь сделало бы нас счастливыми, обретение их вблизи нас, где они снова могли бы воскреснуть, без погони за ними по всевозможным местам, куда, по всей вероятности, мы сами более никогда не заглянем».

Последнее письмо кратко, но выразительно. Там сказано:

«Мне было весело во время моего свадебного путешествия. Оно представлялось мне еще раньше приятным, и я настояла на том, чтобы сделать это путешествие, несмотря на некоторые мудрые советы. Возвратилась я из путешествия усталая, без сил, почти больная. Было-бы куда лучше, если бы я спокойно осталась дома».

Доводы, кажется, довольно-таки убедительные, и приведенными заявлениями самих потерпевших вопрос о брачных путешествиях может считаться порешенным вполне определенно.

Гипнотизм, магнетизм, спиритизм в последние годы всюду пустили глубокие корни, и среди самых прозаических и трезвых людей обретается не мало последователей этих «измов». Но едва ли где-нибудь в Европе вербуется любителей чудодейства больше, чем в Париже, где не изъяты от увлечения «чудесами в решете» даже сферы высшего образования и высшего общества. Об Америке и говорить нечего. Это Обетованная земля «духов» и «ясновидящих». В Европе же Париж является раем для сомнамбул, гадалок и ворожей. Недавно во французской печати прошел слух, что парламент намерен заняться изысканием мер для борьбы с этими новейшими пифиями. И это имеет основание, ибо в столице Франции в числе пророчиц на ряду с совершенно безобидными дамами есть заведомо и такие, салоны которых сделались настоящими агентурами вымогательства и шантажа. Эти агентуры ведут дело на широкую ногу, знают всякие семейные истории и в особенности «скандальную хронику» всех тех, кто пользуется влиянием по рождению, по таланту или по официальному положению. Они-то при случае и делаются подходящей добычей вымогательства. Если кто-нибудь из этих лиц обращается к гадалке, то может статься, что первый шаг клиента в её приемной окажется первым шагом в его полному разорению. На-днях еще попала под арест одна парижская сомнамбула, совершенно опутавшая своими сетями одну богатую даму из высшего круга. Сомнамбула соблазняла свою клиентку предвещаниями больших выгод всевозможных спекуляциях, и легковерная дама таким путем лишилась своего богатства.

Для таких преступлений строгость закона, разумеется, вполне целесообразна. Конечно, это лишит куска хлеба безобидных последовательниц m-lle Ленорман, но и спасет многих маленьких людей, которые составляют главнейшую клиентуру гадалок и новейших пророчиц, дорого расплачиваясь за предсказание.

Кстати о девице Ленорман. Ровно полвека тому, как в Париже скончалась эта знаменитейшая ворожея всех времен. Уверяют, что она предсказала заранее великую революцию во Франции, Директорию, Консульство, Империю, Реставрацию, Правление Ста Дней, Вторую Империю и Июльскую Революцию. Быть может, действительно, исполнение её столь своеобразных предсказаний зависело от необъяснимого совпадения случайностей, но этого, разумеется, никто утверждать теперь не может. Достоверно только одно, что Наполеон I твердо верил в прозорливость необыкновенной женщины и способствовал упрочению её славы. Весьма возможно, что предсказания Ленорман имели решающее влияние на превратности судьбы Наполеона.

Никто, конечно, не станет оспаривать, что нередко какая-нибудь идея до тех пор преследует человека, пока она не воплотится в самое дело. При таких условиях часто могут исполняться предсказания, когда человек, поверивший предсказанию, настойчиво, напролом, идет к данной цели, или же взволнованный дурными предвещаниями совершенно падает духом. Иначе нельзя объяснить себе осуществление необычайных предсказаний. Охотник, встречающий ранним утром, по дороге на охоту, старуху – не имеет удачи на охоте, не потому, что он встретил старую женщину, а потому, что охотничьи предрассудки так глубоко всосались в него, что он, при виде старой женщины, предвещающей несчастие, утрачивает свою энергию и меткость. Дерзкая угроза, предсказание неудачи, окончательно лишают малодушного последней энергии, тогда как человека энергичного указание судьбы, предсказание окрыляет новой надеждой, мужеством и самоуверенностью.

Единственно только так можно объяснить себе некоторые действительные исполнения предсказаний, причем одно из них исполнившееся обыкновенно приносит ворожее больше пользы, нежели может ей повредить сотня неоправдавшихся предвещаний. Какого же влияния могла достигнуть гадальщица, которой удалось верно предсказать будущность самого Наполеона!

Пятьдесят лет прожила m-lle Ленорман в маленьком простеньком домике в Париже, в улице de Tournon, № 5. На дворе, над входом в первый этаж, находилась доска с следующей надписью: «M-lle Lenormand, libraire». Она назвалась книгопродавцем, на что имела полное право, так как продавала собственные свои гадальные книги. Притом же открыто называться «ворожеей», несмотря на все внимание и большую клиентуру, какими пользовалась носительница этой клички, возбранялось и прежде, как не допускается теперь.