СН: — Ольга Пална, вы что там потеряли?
О: — Это попытка конспирации.
СН: — В это время тут уже все равно никого из школы нет.
О: — Но не со 100 %‑ной вероятностью.
СН: — 98,5‑я готов рискнуть.
О: — А я нет.
СН: — В конце концов вам–то как раз практически не о чем беспокоиться, последствия могут быть… были бы скорее у меня.
О: — Вот об этом я и беспокоюсь, — все еще ерзая на сиденье.
СН: — (с некоторым раздражением) Ольга Пална, прекратите это безобразие, во–первых, вы меня отвлекаете от дороги, во–вторых, вы туда все равно не влезаете, разве что сложитесь раз в пять, а в-третьих, почему вы до сих пор не пристегнуты?
О: — (удивленно) А зачем?
СН: — Затем, что в машине имеется ремень безопасности — поверните голову вправо и вверх — как следует из его названия, он призван обеспечивать безопасность пассажира, отвечает за которую водитель.
О: — (нехотя пристегиваясь) Единственный в Москве — в стране — пристегнутый пассажир (косясь на Сергея Николаевича) — с единственным же пристегнутым водителем. Позор какой… — Сергей Николаевич игнорирует ее ворчание, успокоенный тем, что она наконец пристегнулась. — И ремень голове мешает… — поправляет выбившуюся из пучка прядь и вдруг чуть не подскакивает на сиденье. — А! Придумала, как элементарно соблюсти конспирацию! Сейчас, только вы не обращайте на меня внимания. И лучше вообще не смотрите до конца поездки.
Наклоняет голову вперед и быстро–быстро начинает вынимать из пучка шпильки. Сергей Николаевич послушно старается не смотреть, но одно их количество уже завораживает. Полностью избавившись от шпилек, разворачивает пучок в косу, а косу расплетает, попутно взбивая волосы по всей длине. Откидывает голову назад с торжествующим «уфф» — ом.
О: — Всё, теперь вообще никто не узнает. Не зря я бабушку не слушала и упорно волосы подбирала, зато теперь имеется готовая вторая личина.
Сергей Николаевич косится на нее и, действительно, чуть не теряет полосу.
О: — (довольно) Дикая Бара.
СН: — Это сколько же вам лет, Ольга Пална, что такие фильмы помните?
Оля предчувствует, что в подколах насчет ее возраста не будет недостатка, поэтому сразу решает просто их игнорировать.
О: — Я не помню, взрослые так дразнили. Еще думала, что «барыня» имеется в виду, и очень гордилась.
СН: (задумывается) — А я ведь о нем тоже знаю только понаслышке. (задумывается еще больше) Точно, впервые от отца услышал, у меня в детстве быстро космы отрастали, он сразу говорил: «Так, начинается мне тут дикая Бара» — и тут же хоп под бокс машинкой. Я сначала думал, что бара — это от «бар», как–то связано с давлением, то есть, не постригут, начнется шторм. Очень удивлялся. А потом как узнал, что это из фильма про тетеньку, сразу сам за машинку чуть что стал хвататься. Кхм, — немного смущен таким неожиданным экскурсом в прошлое.
О: — И тоже вились?
СН: — Угу.
О: — Экие мы с вами похожие, — делает паузу и посматривает на него из–под своего кудлатого стога с нарочитым подозрением, — а вы знаете такую книжку — Homo Faber?
Сергей Николаевич чувствует ответный возрастной подкол.
СН: — Хорошее какое название. (невозмутимо) А вашу маму как зовут?
О: — Марина.
СН: — (сосредоточенно хмурится, потом как бы успокоенно качает головой) Нет. Марины точно никогда не было.
О: — (невинно) А Ани?
СН: — (не подумав) А вот Аня была, да, — сначала даже не понимает, почему Оля начинает злорадно смеяться, а потом не знает, присоединяться ли к ней или все–таки возмущенно посопеть, но обстановка решает за него. — Ну, всё, приехали.
***
— Про секс, про секс, боже, неужели сейчас наконец–то будет про секс?!
— Похоже на то. Так что выходи, Маня, из комнаты и не подслушивай.
— (возмущенно) Это… это с какой же стати?!
— Вот с такой, сама понимаешь.
— А почему тогда куке можно, а мне нельзя? Прынципиальной разницы нет!
— Нет. Зато я так хочу. Пока ты здесь — ничего не буду рассказывать. Считай, что я стесняюсь.
— Вы посмотрите на нее, стесняется! А собственного ребенка, значит, не стесняется?!
— Стесняюсь. Но меньше. Так, Мань, или ты сейчас отваливаешь, или я все вырезаю до Пи — Джи 13.
— Фу на тебя, уже ушла. (громким шепотом) Кука, ты мне усё потом расскажешь.
— Ну-с… (мама действительно слегка смущенно чешет в затылке) — правда, рассказывать?
— Давай–давай, а то раздразнила теперь.
— Только я самые очевидные моменты, наверное, буду пропускать. А то что я буду в 100-ый раз объяснять, как люди целуются — ну или там… Вообще непонятно, нафиг люди описывают секс так, как будто никто кроме них им никогда не занимался. Или, допустим, кроме их героев — а сам автор тоже не занимался, что характерно. Ладно, как пойдет. Зрительно воображать не обязательно. Но можно.
Так вот, доехали мы, припарковались у подъезда, вокруг слава богу никого, снял дворники, поднялись на 3-ий этаж, помню, что пешком. Как вошли тоже помню, вообще, все крайне хорошо помню, хотя есть соблазн отделаться чем–нибудь типа «совсем потеряла голову… все сливается… и понеслось…» — обычным набором. Но в принципе, так все и было — сняли верхнюю одежду, он еще говорит для порядку: голодная? — Я на него так посмотрела, что сразу пошли в комнату, там он буквально одним движением разложил диван — невероятно для диванов того времени — ну и…
— Понеслось?
— В общем, да. То есть, до определенного момента. Процесс изучения и почти поглощения друг друга был крайне приятным, на мне уже вот–вот и можно было бы жарить пресловутую яичницу, в глазах все плывет, соображаловка отказывает, тормоза полетели уже давно — он спускается рукой пониже — совсем пониже — и вот тут меня как подменяют: остыла и закоченела мгновенно. Раз — и всего как ни бывало, сижу–дрожу мелким бесом.
СН: — (чуть отстраняясь) О-о.
О: — (расстроенно) И что это значит? Что я таки еще не созрела?
СН: — Не похоже. Судя по всему, что было до этого… что–то тут другое не то.
О: — И что именно?
СН: — Это уж вам лучше знать.
О: — (растерянно) А почему я не знаю?
СН: — Точно не знаете?
О: — Понятия не имею. Хорошо–хорошо–хорошо-совсем хорошо и вдруг — опа! — и плохо. Совсем паршиво. Давайте еще попробуем.
СН: — Для чистоты эксперимента? Ну давайте, Ольга Пална.
Попробовали опять. Сначала с опаской, но очень быстро снова хорошо пошло — однако по той же схеме: рука ниже пояса, и все, как отрезало. Опять сижу–трясусь, одеяло на плечи подтягиваю.
О: — (начиная слегка паниковать) Что–то со мной не то.
СН: — Ну хоть какие–то ассоциации возникают?
О: — А какие должны возникать?
СН: — (откашливаясь) Психоаналитик из меня, конечно, никакой, но исходя из известных мне понаслышке принципов этой малонаучной дисциплины (не удерживается и плавно переходит на лекторский тон, тем более это помогает сбить тревогу), такого рода реакция может свидетельствовать о наличии некоей прошлой травмы, причем если эта травма не отработана, сиречь не осмыслена, а — в худшем случае — вытеснена в подсознание, то паци… человек так и будет страдать от непонятных ему самому неадекватных психических реакций, пока не обратится к их источнику и не выработает к нему каких–то подходов. Примерно так.
О: — То есть меня переклинило из–за какой–то забытой травмы? Не было у меня никакой травмы.
СН: — Или вы так хорошо ее вытеснили.
О: — (мрачно) Ну и какого рода травма?
СН: — (морщится) Самое популярное — в детстве кто–то приставал.
О: — Никто не приставал. Вот зуб даю. И кто мог приставать? Пацаны в садике? — уже смеется.
СН: — Там скорее взрослые имеются в виду.
О: — О. Нет, вшыстко едне не было. Людей, у кого было — знаю, а у самой точно нет.
СН: — (вздыхает) Даже если и было — не реально вот так сейчас это взять и вспомнить. (задумывается) А с другой стороны, совершенно не обязательно сразу так далеко копать, когда можно идти в обратную сторону — то есть начинать с недавних событий.
