Самая злая шутка, которую провернули со мной, состояла в следующем: ко мне по очереди подошли несколько человек и выразили сочувствие по поводу гибели моих родителей в утренней авиакатастрофе. Мне достаточно было только отпроситься у преподавателя, поскольку сотовые телефоны на занятиях запрещены, вернуться в свою комнату и набрать номер, чтобы убедиться, что это очередной нелепый выпад. И после этого с легкой улыбкой кивать остальным «сочувствующим». Уверена, что никакой радости этот розыгрыш никому не доставил, раз уж меня вообще даже из колеи не выбил. Человек – существо, обладающее уникальной способностью приспосабливаться к любым условиям. И после этого случая меня будто отпустило – ничего страшнее испорченной формы, которую можно заменить за небольшую плату, или разорванных тетрадей они мне сделать не могут – так, значит, и переживать абсолютно не из-за чего! Вполне возможно, что вся эта Игра была своеобразным социальным экспериментом, целью которого и было привести каждого в подобное состояние полной психологической неуязвимости. При всем моем негативном отношении к Игре я вдруг впервые почувствовала в ней и некий смысл. Теперь и издевки над другими людьми не считала чем-то из ряда вон выходящим. Ну, в самом деле, если ты в восемнадцать-девятнадцать лет способен разрыдаться из-за того, что на твоем стуле оказался суперклей или в твоей сумке – горсть сушеных тараканов, так, может, тебе просто не место в академии Крайсберг? Как и дальше – не место в политике или бизнесе.
В остальном закрытая академия отличалась безупречностью: занятия у нас вели лучшие профессора со всей страны, отбор в ученики был жесточайшим. И даже те, кто попал сюда за оплату или благодаря связям, могли легко вылететь, если не справлялись с учебными курсами. Наверное, именно поэтому и стиралось разделение на «платников» и «стипендиатов»: тут, в этом закрытом пространстве, все жили по одним и тем же правилам, поэтому со временем переставало иметь значение – президент ли твой отец или сантехник. Игра, кстати говоря, тоже в значительной степени способствовала равенству, потому что ни для кого, кроме собственных участников, не делала поблажек. На выходные некоторые разъезжались по домам, я же навещала родителей, живущих в Детройте, только на каникулах. В таком же положении оказывалось большинство учеников. И к этой жизни быстро все привыкали – благо, детей младше четырнадцати лет сюда не принимали. Строжайшей дисциплиной нас тоже не особо донимали: в свободные от учебы дни, при наличии письменного заявления родителей, можно было выезжать в город. Между зданиями академии в дневное время перемещаться разрешалось беспрепятственно, запрет распространялся только после одиннадцати. Да и то, ни для кого не было секретом, что старшие мальчишки находили способы навещать своих подружек в женском общежитии в любое время суток. Помимо учебы у нас были обязанности: простые работы типа поливки или прополки в теплице, покраски, мытья окон или чего-то в этом духе. Например, в мою задачу в этом семестре входило кормление собак по понедельникам и четвергам – взять с кухни уже приготовленные бидоны да отнести в псарню, заодно и почесать каждую мохнатую морду за ухом – вот и вся работа. Все это делалось в рамках «воспитательной программы» – физический труд, пусть и такой необременительный, очень полезен с точки зрения становления личной ответственности. Особенно для детей президентов, я думаю.
Поэтому со временем мое отношение к академии пришло к какой-то устойчивой точке – это был немного странный, многолюдный, но дом. Неоднозначное отношение вызывала только Игра. Все наше сообщество делилось на тех, кто играет, и на тех, кем играют. Мы были двумя противоборствующими лагерями, но притом не могли знать наверняка, кто по какую сторону баррикад находится. И даже в этом был своеобразный порядок. А потом для меня все изменилось.
Я училась уже в выпускном классе, когда нашла в двери записку, все содержание которой сводилось к следующему:
«Привет, Энни! Я приглашаю тебя поиграть с нами. Последний год в академии можно провести нудно и скучно, но я предлагаю тебе иной вариант – давай повеселимся! Правила просты:
1. Ты не должна никому говорить о том, что ты – Игрок, кроме других Игроков (да-да, почти как первое правило Бойцовского клуба:)).
2. Ты обязана выполнять все задания, поступающие от главного администратора, то бишь меня – Прекрасного и Ужасного, но ты можешь звать меня просто Ки.
3. Задания от других участников можешь выполнять по собственному желанию.
4. В случае если ты отклонишься от выполнения обязательного задания или с кем-то посторонним будешь обсуждать Игру, то именно ты попадаешь в топ жертв – и тогда держись, милая Энни! Поэтому хорошенько подумай, прежде чем ввести эту ссылку.
С любовью и бесконечным обожанием, Ки Роджерс».
Целую секунду я думала… О, не над тем, что если я зайду на указанный сайт, то пути назад уже не будет, не взвешивала варианты моральности и аморальности Игры, а только над тем, что вряд ли в мире найдется хоть один человек, способный противостоять такому любопытству. Это как будто ты ходил недалеко от пропасти долгое время, а потом тебе позволили приблизиться к ее краю – и дальше все, дальше уже нет иного пути, кроме как заглянуть в нее! Я даже не думала, что буквально через пару минут могу пожалеть о своем решении, потому что не принимала никаких решений.
Ссылка вела напрямую в чат. Я зарегистрировалась под ником «Рибонуклеин» и зашла, а мое сердце отчего-то замерло – ощущение, похожее на восторг или ужас… от сопричастности. В «Общей комнате» онлайн значились несколько человек – и их ники мне, естественно, ни о чем не говорили. Я просто осматривалась, когда пиликнуло пришедшее сообщение:
Никарагуа: Привет! Новенький?
Пальцы задрожали еще сильнее. Но я нашла в себе силы напечатать:
Рибонуклеин: Да.
Никарагуа: Если понадобится помощь – обращайся! Помогу разобраться, мне все равно как раз делать нечего))
Ишь, какая у них тут взаимоподдержка и взаимовыручка! У них… или у нас? Они – сообщество злобных идиотов, и я теперь его часть, как бы это ни звучало.
Рибонуклеин: Спасибо, но я пока сам.
Поверхностное ознакомление с интерфейсом показало, что общаться можно как в «Общей комнате», где переписка видна каждому пользователю онлайн, так и в личных сообщениях – тет-а-тет. Наверху выделены две надписи: «Правила Игры» и «Топ жертв». Я ткнула на второе. Всего десять имен, часть из которых мне была знакома. В первой строчке значилось «Александер Миллер» – мой одногруппник и бывший староста – тот самый, который раньше постоянно ругался с Джейн. Еще с последнего происшествия с «кончиной моих родителей» мы обе знали, что Алекс участвует в Игре – он был одним из первых, кто подошел ко мне с соболезнованиями, да и в других недавних розыгрышах был замечен. А теперь он возглавляет список потенциальных жертв Игры – очень странно, но у меня пока было слишком мало информации, чтобы понимать хоть что-то. Нельзя отвергать и мысль, что Игроки тоже попадают в рандом – хотя бы для того, чтобы от них отвести подозрения. Моего имени, как и имени моей подруги, в этом списке не было.
Прочитав правила, я стала понимать чуть больше. Оказалось, что большинство розыгрышей – это не дело рук администратора, так называемого Ки Роджерса, а решения самих Игроков. Они в общем чате просто придумывали что-то, и все, кто был согласен присоединиться, в этом участвовали. На сайте было запрещено указывать свои настоящие имена, но многие, конечно, друг друга знали и в реальности. Это был низший уровень Игры, куда входили те Игроки, которые раскрыли себя, «провалились» как раз на таких заданиях. Топ жертв составлялся администратором, уж не знаю, на каких основаниях. Кстати, раскрытие своей личности в процессе выполнения задания серьезной промашкой не считалось. Единственным условием было отмазываться перед посторонними чем угодно, только не Игрой. Такая «утечка информации» была даже выгодна общей концепции: нагнетала атмосферу, усиливала страх. За каждое выполненное обязательное или необязательное задание начислялись бонусы. Наверное, даже был некий норматив – типа не наберешь за определенное время достаточное количество – сам попадешь в топ. Или что-нибудь в этом духе.