«Так недолго и форму потерять,» – подумала Натали, припоминая сколько времени она уже разрешает Додику пользоваться ее благосклонностью, а значит, и ее роскошным, ухоженным телом – и прикидывая, не пора ли найти ему замену. Она вернулась к кофейному столику и покрутила в руках, только что брошенные на него, визитки – директор частной пивоварни и начальник подразделения таможенной стражи. Пивоварню она сразу же порвала на мелкие кусочки и выбросила в мусорничек, а таможню спрятала в потайной кармашек чемодана.
Белым брючкам и индийской тунике из тончайшего бирюзового батиста этим вечером повезло больше, Натали решила «выгулять» их на ужин. Додик добрал настроения в баре и через час, разомлевший от жары, выцеловывал плечики своей даме сердца и звал замуж.
Замужество в планах его спутницы ни под каким пунктом не значилось. Она, вообще, подпустила его к себе с одной единственной целью получения главной роли в фильме, который он этим летом собирался продюсировать. Какой-то тягомотный и бесконечный сериал о жизни клана наркобаронов, где Натали надеялась сыграть жену самого главного барона – злодея и негодяя.
После ужина они отправились на танцпол, где Натали сорвала джэк пот – после ее чувственного соло, все мужчины, находящиеся в радиусе взгляда, готовы были ради нее на все. Додик, подогретый еще несколькими рюмками коньяка, по возвращении в каюту закатил ей глупую и бездарную сцену ревности. Он обвинял и упрекал, взывал и требовал объяснений, а под конец расплакался, как ребенок, сморкаясь и пряча красный разбухший нос в белоснежное корабельное полотенце.
Натали не оправдывалась и не пыталась его в чем-то переубедить, а просто ждала, когда закончатся претензии и упреки. Она давно привыкла и к сценам ревности, которые ей с завидным постоянством закатывали мужчины – к истерикам и битью посуды она относилась абсолютно спокойно, но чтобы слезы… Да еще такие по-детски безутешные, такие горькие. Это было впервые, и она растерялась, силясь определиться чего в ее душе сейчас больше: жалости или отвращения. Как ни странно, но, он-таки сработал, этот пресловутый материнский инстинкт. Ей, вдруг, захотелось утешить своего Додошу, прижать к груди, утереть слёзы, высморкать в безупречно-белое полотенце и может быть даже поцеловать пару раз, нежно и ласково, очень-очень по-матерински. Но, он не дал ей этой возможности, неожиданно перейдя от слез к угрозам. Маленький смешной и потный толстячок топал ногами и кричал, что «он не позволит ей так над собой издеваться, что у нее никогда не получится сделать его рогатым и, что она никогда не получит этой роли, если будет вести себя, как последняя шлюха».
Конечно же, он получил от нее по морде, по мягкой зареванной лоснящейся морде. Натали отхлестала своего продюсера по толстым щекам и выставила вон. После чего спокойно разделась и пошла в душ, мурлыча себе под нос что-то очень жизнерадостное
А Додик отправился в бар и вернулся оттуда через час, набравшись до полного раскаяния, и принялся биться в двери, вымаливая у нее прощения. Через десять минут его, совершенно отчаявшегося и мокрого от слез, увела администраторша и уложила спать в одной из свободных кают, наградив в качестве утешительного приза бутылкой «Хеннесси».
Высушив волосы, Натали забралась на кровать и, включив телевизор, нашла для себя что-то душещипательное про любовь, пронесенную героями через всю жизнь, несмотря на тяготы и лишения. По окончании фильма, уснула быстро, крепко и беззаботно. Может быть потому и крепко, что беззаботно.
Ей приснился необычайно реальный сон о том, как она проходит кинопробы и её партнером на съемочной площадке оказывается не кто иной, как Брэдли Купер. И сыграть им нужно эпизод прощания, и поцеловаться протяжно и страстно, так, как и положено целоваться влюбленным, которые расстаются навсегда. И они целуются, и она вдруг понимает, что Брэдли Купер – это не Брэдли Купер, а Додик, весь мокрый от слёз. И режиссер кричит что-то неистовое истошным голосом, и Натали просыпается и понимает, что это кричит не режиссер, а воет сирена и кто-то со всей дури колотится в дверь ее каюты.
Натали накинула шелковый халатик на голое тело и открыла дверь, увидев на пороге каюты молодого матросика с перекошенным лицом и тревожными глазами:
– Корабль тонет! Быстро одевайтесь и не забудьте вот это! – он открыл небольшой шкафчик справа от двери и достал оттуда ярко-красный спасательный жилет.
Натали застыла в ступоре, судорожно соображая, что из вещей ей надеть, а что оставить и поняла, что хочет забрать все. Она метнулась во вторую комнату, достала из шкафа свой голубенький пластиковый чемодан и стала метать туда всю свою одежду.
Матрос вырос на пороге и скомандовал:
– Бросьте чемодан! Берите самое необходимое! Только документы и ценные вещи!
– Да у меня все необходимое! А документы и ценные вещи у меня, как раз-то, в чемодане! – огрызнулась девушка, натянув на себя трусики, узкие оранжевые джинсы и выскальзывая из халатика. Она замерла «топлес» перед раскрытым чемоданом и, окончательно потерявшим самообладание, парнем, тот пошел пятнами и попытался сглотнуть слюну, но с пересохшими горлом это сделать было крайне трудно. Натали, тем временем, блуждала взглядом по своим вещам, соображая, какая кофточка лучше всего подходит к ее любимым абрикосовым джинсам.
– Умоляю вас, быстрее! – взмолился парень.
– А где Додя? – вдруг вспомнила полуобнаженная Натали, наткнувшись на, висящую в шкафу, одежду своего спутника.
– Я не знаю. Скорее всего, он уже в лодке! Почти все уже погрузились! – нетерпеливо пояснил матрос, выхватил из вороха сброшенных девушкой в чемодан вещей первую попавшуюся футболку и протянул ее хозяйке.
– Одевайтесь!
Натали скривилась, отметив мысленно, что эта фиолетовая майка «ну никак не сочетается с надетыми на нее джинсами», но спорить не стала, потому что, в этот момент, пол в каюте удивительным образом наклонился влево. Затарахтел и медленно покатился к стене баллончик с дезодорантом – и тут до нее, наконец-то, дошло, что это действительно кораблекрушение и, что это – серьезно. Натали обула на ноги самые удобные свои лодочки на трехсантиметровом каблучке и с мольбой глянув на неожиданного и такого терпеливого спасителя, перевела взгляд на свой разинутый чемодан. Матрос среагировал молниеносно- наклонился, захлопнул злополучный чемодан и, ухватившись за его ручку, рванул к выходу. Радостная Натали поспешила за ним следом.
Она ожидала увидеть суматоху и панику, выхватывая из тайничков памяти жуткие фрагменты фильма «Титаник», и понимая, что абрикосовые джинсы с фиолетовой майкой, ну никак не вписываются в драматичность сюжета, и что надо было надеть что-нибудь черненькое и трагичное, но лайнер был, практически, пуст. Команда сработала быстро и слажено. Пассажиры, распределенные по лодкам, уплывали дружным караваном подальше от тонущего судна в, быстро съедаемую их, темноту ночи, а те, кто еще задержался на борту, вели себя весьма пристойно – не истерили и не орали, а спокойно и организованно усаживались в оставшиеся шлюпки. Матрос подвел Натали к одной из них и, уложив на дно чемодан, помог девушке в нее забраться. Садясь в лодку, Натали отметила находящихся в ней двух женщин и мужчину, и вопросительно посмотрела на своего славного матросика:
– А вы?!
– А я еще задержусь! Встретимся на берегу! – пообещал он и помахал на прощанье рукой. Стоящий рядом с ним бородатый и угрюмый, матрос хмыкнул и стал опускать лодку вниз.
