Шурой... Я был убежден в том, что следует самостоятельно строить свою

семейную жизнь: “Зачем ютиться в такой тесноте, какая в родном доме?..”

Мои слова, помнится, вызывали обиду и раздражение отца,

стремившегося сохранить “старые порядки” в семье...Молодые,

энергичные, нежно любящие друг друга, мы тогда довольно спокойно

относились к бытовым трудностям в нашей жизни. Воспитанные на

советской художественной литературе, оба верили, что ожидаемое нами

“будущее - светло и прекрасно..” Для нас, не знавших многие стороны

современной жизни, эта книжная фраза звучала как обещание успехов и

радостей.....

Небольшая темная комната с узкими окнами нас тогда полностью

“устраивала”: недалеко находились институт, училище и квартира

родителей Оли (она каждый день бывала у них). Я часто задержался в

студенческой аудитории, на заседаниях кафедры или факультетских

собраниях... Мы не беспокоились о своей маленькой дочке: за ней

присматривала и ухаживала опытная пожилая женщина ( дальняя

родственница Оли). .

После защиты диссертации, воодушевленный успехом, обрадованный

известием из ВАКа (теперь - кандидат наук!..), с несколько загадочным и

непонятным душевным напряжением я вновь привыкал не только к

занятиям в студенческой аудитории, но и к коллегам по кафедре -

недавним моим учителям. Общение с ними в первые годы работы было для

меня психологически непривычным. Не совсем уверенно, с трудом

271

преодолевая “комплексы” студенческих лет, чувствовал себя на заседаниях

кафедры, когда принимал участие в обсуждении конкретных “рабочих”

вопросов, говорил о серьезном и нужном для “ учебного процесса”

(прежде всего - научная литература, учебные пособия, литературные

журналы и пр.). И было тяжело( мне самому тяжело) сразу понять, кто - я::

то ли хорошо подготовленный старый студент, то ли, хотя и молодой, но

настоящий, как и мои учителя, преподаватель института...

С некоторым удивлением открывал ранее неизвестный мне мир

кафедры и определял ( если можно так сказать) уровень

профессиональных, историко - литературных знаний и педагогического

опыта ее членов . Они (так казалось мне тогда ) несколько отличались от

тех, к которым я успел привыкнуть в ленинградском университете. И мне

становилось понятно, почему я часто вспоминаю свое недавнее прошлое:

как увлеченно, даже азартно читал лекции Г. П. Макогоненко, спокойно и

доказательно проводил семинар И. П. Лапицкий, тонко анализировал

пушкинские строки Б. В. Томашевский, обстоятельно рассказывал о

старых литературных памятниках И. П. Еремин. Я как вузовский лектор

должен был еще многому учиться и у своих старых преподавателей, и у

ленинградских профессоров - и знаниям в области истории литературы и

литературоведения, и жизненному опыту, и педагогическому мастерству..

Я верил, что со временем все необходимое для вузовской работы и для

жизни будут познано и усвоено.. Иначе быть и не должно: ведь я

надеялся стать серьезным институтским преподавателем,

профессионально подготовленным в тех историко- литературных курсах,

которые интересовали меня... Но чтобы стать таковым, предстояло

напряженно и увлеченно трудиться как дома, за письменным столом, так

и в студенческой аудитории, которая никогда не прощала

поверхностного взгляда на сложные и интересные проблемы.. Итак,

впереди меня ждала многолетняя работа..

2

Родительский дом уже не воспринимался мной ( даже внешне) так, как

в детстве и юности. С печальным, горьким чувством видел, что здание

заметно ветшает ... Шатровая крыша уже не сверкала на солнце так ярко,

как прежде. Стены заметно потемнели, оконные ставни закрывались

неплотно... Дворовые постройки (базы, летняя кухня и пр.) и заборы

(плетни) нуждались в ремонте. Но до него, как говорил отец, “руки не

доходили.” И силы у него уже не те, какие были 15 лет назад, когда

проводился последний ремонт в доме .Как обычно, нужных для

272

строительных работ денег не было. И желающих активно работать

помощников в трудном “ремонтном” деле отец не находил: сыновья,

постоянно “торчащие” в институте, не умели ничего делать (по мнению

родителя), а у зятя своих забот - “полон рот”..

Рабочие планы отца взрослых детей - студентов в весенние месяцы 56

-го года не волновали. Они думали, в основном, только о своих непростых

проблемах: приближалось время трудных испытаний, - время серьезной

проверки студенческих знаний за все годы обучения в институте...

Владимир превратил дом в постоянный “рабочий филиал факультета”.

Жизнь молодой семьи была полностью отдана учебе... Последние

экзамены четвертого курса наши студенты успешно сдали. .Но не могли

позволить себе отдыха. Развлечения и прогулки по городу были забыты. В

доме постоянно звучали “чужие”, непонятные родителям слова: “зачет”,

“диамат”, “семинар”, “анализ”, “коллоквиум” и пр. Людмила настойчиво,

не жалея сил, готовила мужа к непривычно трудным, по ее мнению,

государственным экзаменам.. Сильное беспокойство, похожее на страх,

вызывал т. н. “фронтальный диктант”: его обязательно выполняли

выпускники литфака.. Его результат мог серьезно повлиять на будущее

студента. Получивший “неуд”, т. е. неграмотно выполнивший

“проверочную” письменную работу (такое редко, но все же случалось

среди будущих учителей русского языка и литературы), не допускался к

государственным экзаменам. Владимир не меньше жены побаивался

будущего диктанта и потому старательно выполнял все ее требования и

замечания ...

Когда -то сложившийся, традиционный порядок в нашей семье

заметно менялся.. Как оказалось, первым разрушителем старых правил еще

в начале 50-х стал я, женившись не по “правилам” и покинув дом без

разрешения и согласия родителей. Именно с меня был “особый спрос” за

все постепенно меняющееся в семье, а не с сестры, которая, “как

положено”, оставила родной дом, выйдя замуж.. Так думали мои

родители, беспокойно, с болью в душе наблюдая за той “новой” жизнью,

которая все громче заявляла о себе рядом с ними. Отец не мог

примириться с ней... Он пытался найти некоторое успокоение в

воспоминаниях о прошлом, когда дети были малыми и послушными, - и не

находил: ведь теперь- все по - другому, совсем не так, как хотелось бы

старому уральцу...

Отношения между родителями (точнее- отцом ) и взрослыми детьми с

годами становились более трудными и сложными, чем прежде. Наверное,

всем членам семьи следовало привыкать к новым, раньше незнакомым

домашним “порядкам”, которые не могли не возникнуть после женитьбы

Владимира: ведь в сохранявшей некоторые традиции казачьей семье

появился новый человек с иными привычками и желаниями. Людмила,

273

хорошо знавшая будущего мужа, не была знакома с нашими родителями и

жизнью в небольшом доме. Теперь же молодой женщине приходилось не

только наблюдать и изучать, но и принимать некоторые новые,

совершенно неизвестные ей “правила” и требования. Явно устаревшие и

ненужные, по ее мнению, и потому не всегда выполнимые.....

После свадьбы старшего сына повторилось известное по замужеству

Шуры: домашнее переселение: новой семье “отдали” горницу... По просьбе

Владимира, мама согласилась перенести иконы в спальню. Выполнила

желание сына спокойно, понимая, что т а к н а д о с д е л а т ь, но

неохотно (“против души”). Ведь после отъезда дочери мама всегда

молилась в тихой комнате, закрыв дверь и оставаясь наедине с Матерью