повод, удерживавший его около дома, и бросился в степь...

Отец не мог поверить тому, что рассказал “товарищ майор”: наш

“кормилец” - умная лошадь, привыкшая к различным “приключениям” в

лугах и степи. Испугаться волков он не мог. Отец пытался найти иное,

более понятное ему объяснение гибели (?) своего любимца, но не находил,

а “строить догадки” не хотел.. Молча переживал потерю своего

“постоянного спутника”...Уходил на задний двор, что - то пытался там

делать.. И, наверное, думал о том, как будет дальше работать и жить.....

. Новая лошадь (ее прозвали Карий), небольшая, слабая, капризная,

терялась на городских улицах. Ее пугали громкие голоса прохожих, крики

уличных мальчишек, свистки милиционеров. Шарахалась в сторону от

дороги при виде машин.... Отец старался привыкнуть к Карему, но так и не

увидел в нем замену, равную Сивому.. Опытный извозчик, он не мог

теперь, как прежде, спокойно ездить и перевозить груз на новой лошади:

”Душа не принимает этого худого маштака...Не подходит он мне...” Через

полгода выяснилось, что Карий болен и работать в полную силу не может:

иногда ложился на землю и с трудом поднимался..

Отец лечил лошадь настойками, добавлял в сено и воду какие -то

таблетки, приглашал знакомого старика - коновала. Тот, осмотрев Карего,

вынес жесткий приговор: ”...Все... Кончается... Ни стоять, ни ходить скоро

совсем не будет...” Словам опытного, знающего лошадей лекаря не

хотелось верить.. Отец не мог представить себе будущую жизнь без

постоянного “помощника”: “Пусть плохая, слабая лошаденка, но и с ней

все - таки можно еще работать.. Без нее никак нельзя...”

193

Лечение Карего продолжалось долго: отец по - прежнему поил его

“полезными” смесями, кормил “особыми” отрубями и т.д. Но все его

заботы, к сожалению, не дали нужного результата... Карий оказался

последней н а ш е й лошадью Позже у отца появится новая рабочая

лошадь...Но она всегда будет для него “казенной”, хотя он и будет

постоянно заботиться о ней....

14

.

....Младший брат отца Василий и его жена Зоя, давно уехавшие в

Ленинград, в родной город никогда не приезжали. Изредка присылали

отцу (лишь ему!...) небольшие письма. Александр, по поручению старших,

регулярно (в 20-е годы) отправлял в далекий город скромные доли

семейного наследства. Летом 40 -го года самолюбивые уральцы (отец и его

брат) серьезно рассорились.. С началом войны связь между ними

полностью прервалась. О судьбе Василия и его семьи можно было лишь

догадываться...Радио каждый день сообщало как о трагедии, так и о

стойкости и бесстрашии защитников “колыбели революции”.

Осенью 42-го года в Уральске неожиданно появилась активная

комсомолка.20-х годов.. Вместе с двумя дочерьми... Старому члену партии

(с согласия райкома), моей тетке Зое удалось - с большим трудом, с

риском для жизни - покинуть голодный и холодный Ленинград. Ее и

девочек, как и тысячи женщин и детей, переправили на “большую землю”

по “дороге жизни” через Ладожское озеро. До родного города добирались

несколько месяцев, с долгими остановками на больших станциях. Милиция

не раз задерживала и проверяла тетю в поездах и на вокзалах, но она

сохранила “основные” документы (среди них - паспорт, партийный билет),

что помогало ей быстрее, чем другим, преодолевать преграды мучительно

трудного и опасного “путешествия”. Исстрадавшуюся племянницу и ее

измученных детей в Уральске приняла старая родная тетя, жившая в

небольшом доме на Саратовской улице..

Зоя Георгиевна (об этом она расскажет позже) привезла на родину

известие о гибели своего мужа: он, как тысячи ленинградцев, летом 41-го

несколько недель работал на строительстве Лужского оборонительного

рубежа, затем вступил в народное ополчение. Оно состояло, в основном, из

необученных, не знавших войны добровольцев. Ценой своих жизней эти

мужественные люди смогли остановить фашистские армии и защитить

“вторую столицу” страны..

Про невестку, оказавшуюся в родном городе, отец узнал случайно,

через две - три недели после ее приезда. Видимо, она не спешила

встречаться с местными родственниками мужа. Сначала решила вновь

194

познакомиться с полузабытым и ставшим для нее чужим Уральском,

сходить в горком , “встать” на партийный учет (обязательно!.. и быстро!..),

поговорить о работе - и только тогда побывать у моих родителей ( только

у них!..). Зое хотелось увидеть добрую, приветливую Катюшу, к которой

когда - то комсомольская “пропагандистка” относилась с душевной

теплотой и девичьим любопытством: хотела разобраться в характере и

жизни казачки - старшей невестки ...

Мама обрадовалась приходу бывшей комсомолки, хотя и не сразу

“признала” ее.. В отличие от своих родственниц, когда - то ругавших

“безбожную девицу”, она никогда не сказала ни одного плохого слова о

ней: “...Пусть каждый живет своим умом, - так, как хочет, как ему

нравится. Зачем лезть в чужую душу?.. ”

Встреча оказалась печальной. Глядя на прихрамывающую, невеселую

родственницу, мама не удержалась от слез сострадания. Впервые она

видела близкого человека, испытавшего и пережившего горе и страхи

нынешней войны. Невольно “всплыли” воспоминания о прежней, давней,

когда в городе гремели выстрелы и толпы незнакомых вооруженных

людей ходили по улицам и домам, пугая женщин и детей. То старое время,

казалось, навсегда забыто.. Но мама ошибалась. Прошлое невольно

поднялось в ее памяти... Вместе с сердечной болью и горькими слезами..

Заплакала и Зоя, видимо, вспомнив погибшего мужа, муки и страхи

блокады и страдания во время длительного “странствия” по городам

страны. Лишь успокоившись, женщины сели за стол выпить чашку чая и

поговорить о том, что волновало и беспокоило душу каждой...

Беседу, однако, пришлось быстро прервать: пришел отец. Он отнесся

к встрече с “партейной” невесткой подчеркнуто спокойно, “по -

деловому”: подробно расспрашивал ее о жизни до войны, работе и гибели

брата; интересовался, как уехала из Ленинграда и на “какой работе

устроилась” здесь.. Зоя отвечала деверю сдержанно, как будто опасалась

сказать что - то лишнее... Больше говорила о том, что было известно отцу

из старых писем брата, о военном времени - коротко и неохотно : “...Вася

еще студентом вступил в партию.. Работал на фабрике...Инженером..

Пользовался авторитетом как хороший специалист... Я - в профсоюзе.

Хорошо, дружно жили.. Перед войной получили квартиру...Дети

радовались... В войну - страшно... Немецкие самолеты над городом,

бомбежки, взрывы, пожары, холод, голод.. Решила уехать...Многие тогда

отправляли детей. С девчонками уже нельзя было оставаться...”

О своей жизни в Уральске невестка говорила совсем мало .Можно

было лишь понять, что ничего радостного и нужного для себя на родине

она пока не нашла: ” Ходила в горком партии...Посоветовали поработать в

женсовете.. Жить пока тяжело, отвыкла я и от Уральска и от его людей...

Ведь столько лет прошло!.. Знакомых совсем не осталось...”

195

Молчала одну - две минуты, как бы решая: следует ли продолжать

разговор . И все же не удержалась. Робко, преодолевая самолюбивый и

волевой характер, спросила (или попросила?): “Нет ли у тебя, Ванюша,

лишней картошки?. Может, дашь немножко взаймы... Детей надо бы

подкормить. В дороге совсем ослабли. Пока у меня ничего нет. Все деньги

в дороге проели. Потом, когда устроюсь полностью, огляжусь, - отдам...”