— Более чем, — Стивен чуть склонил голову. — С нетерпением жду этого разговора… Мистер Пуллингс, а как вышло, что все считают, будто вам двести восемьдесят лет?

— Потому что мне и в самом деле двести восемьдесят лет, — Пуллингс ответил дружелюбно, несмотря на очевидную спешку. — Я служил вместе с адмиралом Обри, когда он еще был коммандером, и даже помогал прятать его от долговой тюрьмы! — он заразительно рассмеялся, показывая белые зубы, неотличимые от настоящих. — Он помог мне подняться от мичмана до капитана… превосходный моряк и настоящий джентльмен, смею вас заверить. Должно быть, потому и задержался здесь, что никогда не платил налогов: нашу жизнь мы этим кровопийцам отдаем, помяните мое слово, ха-ха.

Мэтьюрин вежливо улыбнулся: в чудеса он не верил. Впрочем, что-то было странное в этом человеке: ведь он не пытался и в самом деле представиться стариком, не мямлил, не говорил пространно и двусмысленно, он вел себя совершенно естественно — казалось, его нимало не заботило, что подумает о нем Стивен или кто бы то ни было. Возможно, так проявлялось его чувство юмора.

Тут вдруг двухсотвосьмидесятилетний полез в карман джинсовой куртки и вытащил оттуда карманные часы на цепочке — сущий анахронизм. Щелкнул крышечкой так естественно, как будто это был самый привычный жест — Стивен прикинул, что он сам непременно уронил бы часы.

— Однако, четверть пополудни. Прошу прощения, сэр, нужно спешить! — он отсалютовал и вернулся к своей крыше.

Стивен не стал возвращаться к гостеприимной Софи Мастерс — единственному существу на всей Земле, которому он мог сказать «моя дорогая». Он расположился под кустом барбариса и какое-то время наблюдал свободный полет чаек над морем — более редких птиц здесь, к сожалению, не водилось — а потом его заинтересовал паук, устроивший свою сложную паутину между веточек. Там доктор с аппетитом пообедал бутербродами и кофе, а после задремал, пристроив под головой рюкзак — делать было решительно нечего, со всеми жителями этой деревушки, он, кажется, уже поговорил, а идти на другой конец острова не успевал.

…туман, серый туман, синий туман, о глаза мои, глаза века… я был духом этих холмов, я видел его печаль — человек-медведь, человек на холме, человек с удочкой, удящий на сухой земле, в беззвездном небе… я был духом этих холмов, духом растянутого времени, духом того, что не случается и случиться не могло…

Я отдал свои глаза. Двести лет прошло, и я отдал свои глаза, ради того, чего не было и чего не будет, ради встречи, которая запрет мои горные ключи, мои травы и могилы мои…

Я отдал свои глаза, которые смотрели в туман, и теперь я не вижу уже горюющего человека; но я не вижу и того, кто идет, кто должен прийти… скоро, о, уже скоро! Его шаги слышны сквозь туман, время изгибается петлей, и если им суждено встретиться — то только в это полнолуние, когда мои глаза…

О, скоро ли я верну вас, мои глаза?… Я так тоскую по зеленой траве и синему морю, и по черным ветвям осенних деревьев, о Каринн-Брагг, о духи мои, друзья мои и братья мои, увижу ли я вас снова среди капель утренней росы?…

— …Так, я действительно родился в восемьдесят втором году, — хохотнул Том Пуллингс. — Тысяча семьсот восемьдесят втором — замечу вам, сэр, превосходное было время!.. Ну, не это, этого я не помню, но девяносто четвертый, когда я впервые вышел в море мичманом… — он поворошил поленья в камине кочергой.

— Это лишь нескольким более двухсот лет, никак не двести восемьдесят, — Стивен расположился в старом, но весьма уютном плюшевом кресле, потягивал кларет и в целом не расположен был придираться к убеждениям своего радушного хозяина.

— Все дело в растянутом времени, — пожал плечами Пуллингс. — Как вы себе представляете — тысяча восемьсот двенадцатый эй, би, си, и далее до всех букв алфавита?… А ведь было еще время, когда Наполеон вернулся с Эльбы… и после… — он вздохнул. — Не меньше двадцати книг, целая вселенная. Меняют мир, искажают течение времени… Второстепенным персонажам еще полегче, а вот каково приходится главным героям — сказать не берусь. Но это вы, наверное, знаете лучше меня.

— Отнюдь, — возразил Стивен, — я не большой знаток литературы, разве что классической — того необходимого минимума, без которого образованным человеком не станешь. Сейчас выходит столько книг, что, честное слово, пожелаешь вернуться на сто-двести лет назад.

— Так я о чем говорю, доктор… — Пуллингс словно спохватился. — Вся эта местность, — он взмахнул рукой в сторону холмов, — когда-то называлась Каринн-Брагг. Очень давно… Вам не холодно?

Стивен, который вздрогнул, услышав это название — точь-в-точь как в его полуденном сне — отрицательно мотнул головой.

— Знаете, эти постоянные истории о человеке, перед которым холм отворился, и он попал на празднество эльфов, пробыл там семь дней, а оказалось — семьдесят лет, и никто его не узнал? — Стивен согласно кивнул. — Эти истории принято рассказывать о соседней деревушке, о соседях… именно потому, что они всегда происходят с нашими соседями — в некотором смысле, — Пуллингс не понижал голоса, разговаривал так же обыденно и немного деловито, как тогда, возле церкви. — Ну вот как раз здесь все и происходило. Это такой маленький кусочек самой старой Ирландии… или Британии, когда здесь еще жили кельты и молились своим богам и духам. Честному англиканину вроде бы не следует об этом даже думать, но я уже только со временем понял, что одно другому не мешает… ах да, вы же католик.

— В Дублине тоже живут не одни католики, — заметил Стивен.

— О да, — кивнул Пуллингс, — но ведь вы… Нет, не важно. Может быть, вам надоело?… Сыграем в карты — правда, я не мастак — или в шахматы?

— Нет, что вы, молю вас, продолжайте: это становится все интереснее.

Про себя Стивен решил, что имеет дело с редким случаем убежденности, сформировавшейся под влиянием многовековой фольклорной традиции — что может быть интереснее! Разве что обнаружить где-нибудь тут памятник подходящей эпохи.

— Каринн-Брагг всегда славилась такими историями, — продолжал Пуллингс. — Если сравнивать Британию обычную и Британию — или Ирландию — сказочную, то Каринн-Брагг — один из многих якорей, что не дают одному оторваться от другого и уйти в бесконечное плавание по волнам забвения, прошу простить мне высокопарный слог. В этих деревнях вы встретите много такого, что для всей остальной страны — не более чем бабкины сказки. А здесь и понятия-то такого — сказка — нет. В частности, у Каринн-Брагг есть свой дух-хранитель. Мой тезка — местные его называют «дедушка Том», в том случае, когда хоть как-то называют. Ходит легенда, что раньше этот остров был куском суши, пока однажды дух его не решил повидать чужие страны и не завербовался матросом.

«Какая любопытная помесь сельских и морских историй!» — подумал Стивен и, несмотря на легкое, зашевелившееся в нем беспокойство, поощрительно промычал.

— Духа носило по многим кораблям: он потерял камень, который привязывал его к родному берегу, и поэтому не мог вернуться. Однажды его занесло к некому капитану, который понравился духу больше прочих: и справедлив был, но не зол, и в бою удачлив. А самое удивительное, что этот капитан играл на скрипке «Плач по Тир-на'н-Огг».

— Я не знаю такой баллады, — заметил Стивен, хотя на самом деле ему показалось, что где-то он такое видел или слышал.

— А здесь ее вам любой ребенок напоет, — усмехнулся Пуллингс.

— Выходит, тот капитан был ирландцем? Тогда понятно, отчего этот дух почувствовал к нему такое расположение.

— Нет, сэр, связь не такая прямая: по легенде, капитан был англичанином. Слушайте дальше. У него был ученый друг, как раз ирландец, который собирал разные диковины. И однажды друг принес на корабль камень, который оказался тем самым, потерянным. Дух, который был в облике матроса, обратился к ученому с просьбой отдать ему этот камень, и тот согласился. На следующую же ночь дух вернулся домой и полюбил свою землю пуще прежнего; но теперь он также любил и море, поэтому не смог удержаться и отделил свой кусок земли от Британии, позволив ему плыть.