— Это твой стриптиз. Но даже я за него платить не стану.

Бесплатно оказанная услуга теряет ценность. А то и вовсе ничего не стоит.

Иуда — один из двенадцати. Совестливый человек всегда чувствует себя таковым. Хоть изредка, хотя бы немного, но все мы иногда осознаём себя христопродавцами.

Бомжонок, которого автор угостил мороженым:

— Скажи, дядя, ты кто?

— Я писатель. А зачем тебе знать, кто я?

— А чтобы содержательно побеседовать.

— О чём же мы будем беседовать?

— Я хотел спросить, как ты живёшь. Лёгкая у тебя жизнь?

— Не очень.

— Не верится. Небось, телевизор целыми днями смотришь.

— Смотрю.

— Значит, тебе делать нечего.

— Бывает.

— И одёжа на тебе новая. В новом каждый день ходишь?

— Частенько.

— Значит, лёгкая у тебя жизнь. Не то, что у моего батьки. У него жизнь тяжёлая. Он и пьёт от такой жизни, потому что расслабляться ему надо регулярно. Уходит рано, приходит, когда темно. Мамка его пилит, потому что денег нет. А мне его жалко.

— А почему у него такая жизнь?

— Я думаю, ему тяжело, чтобы мне было полегче.

— И тебе легче?

— Пока не очень. Видишь, в старом хожу. Дома не ночую.

— Ну, и на что ты надеешься?

— На образование, конечно! Чтобы потом легче жилось, надо учиться. Долго надо учиться. А мне это трудно делать. Средств нет.

— Школьное образование пока бесплатное.

— Так–то оно так. Но тетради, учебники и прочая фанаберия всё равно денег стоит.

— Поэтому ты не ходишь в школу?

— И не особо сожалею. Ведь с другой стороны что: всю молодость проучишься, постареешь, и никакая девка не хочет за тебя пойти.

— А зачем тебе девки?

— А для создания семьи. Как же без дамского пола семью и детей создавать? Я хочу и сына, и дочку породить.

— Уж ты–то их будешь и кормить, и одевать во всё новое!

— И воспитывать тоже буду. Причём, в хорошем духе. А как же?! Я ведь им отец. Продолжение рода человеческого — вот кто я.

— А сколько тебе лет?

— Восемь лет скоро.

Видеть разочарования, драмы и трагедии детей — одно из самых суровых наказаний. Родители умирают и тем самым спасаются от этих ударов судьбы.

К вопросу о незаконнорожденных:

Это был ребёнок, глядя на которого, прежде всего, думалось: какая мать, что за женщина могла родить этакое совершенство!?

Никому и в голову не приходило, никто и мысли бы не мог допустить, а скажи, никто бы не поверил, что пустила на свет это чудо самая заурядная незамужняя провинциалка.

— Незаконнорожденный?!

— Именно так. Именно незаконнорожденные и способны — так, видимо, им на роду написано — изменить что–то в этой жизни.

— Комплекс неполноценности срабатывает?

— Комплекс самодостаточности. Сначала сам себя делает, а потом на всех иных работает.

«Счастливо смеющийся не всегда счастливчик» (газетный заголовок).

Уточнение:

«Цикадурики остаются. Они и так наши. А все цикадарики подлежат неуклонному охмурению с последующей телепортацией в Окоёмию». Тойфель Кар.

Из хаоса:

— Скорей бы уж! Скучно, жарко. Тошно. Скорей бы!

— Что такое автомолёт, дядя?

— Повторяю ещё раз. Транс — порт.

— А на чём он работает?

— На рапсовом масле.

— А почему называется так: автомолёт?

— Тут главное это авто. То есть персональное, твоё собственное.

— Не понятно!

— Ну, это очень просто. Каждый может стать этим портом: я, Жилда и даже Кар. Но Кар не станет. Ему по рангу не личит. За него сделаем все мы. Это как автобиографию насочинять. Придумывать ничего не надо. Всё уже само случилось. Иное дело, если кто–то о ком–то пишет. Там отсебятины много. Биографы — это те, кто хочет рассказать другим, прежде всего, о себе. Поэтому они и наделяют своего героя собственными чертами. Кто–то всё делает сам. За кого–то наёмники или подчинённые. Но я отвлёкся.

Каждый из нас — это сам себе грузовичок–телоноситель. А когда все вместе — тогда мы большущая сила: лайнер, корабль. Ад.

— Но я туда не хочу.

— А в другое место тебе проход заказан.

— Значит, всё правда!

— Да ты не бойся. Ты ведь уже готов к нему. И давно. С младых, так сказать, ногтей. Да, воняет там. Да, никаких пейзажей, радующих глаз и сердце. Но зачем тебе они? Ведь ни сердца, ни души у тебя больше нет. Понятно?

— Не совсем, — Мажар устало уронил голову.

— А вот этого делать не надо. Подними сейчас же, этот предмет тебе необходим, пока мы занимается эвакуацией. Без него ты будешь только отпугивать клиента.

Ничего, скоро всё сам поймёшь, мигом сообразишь, что и как.

Верхнее веко циклопического глаза — это дуга, нависшего над речкой горбатого моста. Нижнее веко — отражение этого моста в воде.

Пустые такие очи вставали одно за другим по мере того, как мой сон плыл вместе со мной по реке забвения в океан вечности.

В ментовке:

«Ну вот! Специалисты не пропадают!» — не сказал, но подумал Туфлица, когда узнал, что, уехавший в Москву полковником Хагенбрудер вернулся генералом.

Туфлица по возвращении Хагенбрудера — бывшего своего шефа — стал ощущать, как возвращается к нему утраченное было достоинство профессионала. Служба под началом недалёкого эмвэдэшника Холоши, казалось, окончательно поставила крест на судьбе некогда ловкого оперативника. И теперь Туфлица с надеждой воззрился в будущее. Хагенбрудер его ценил. И коль вернулся, значит, возродятся старые органы, в которых и для него, майора Туфлицы отыщется место.

Ремарка на полях романа:

В каждом из нас есть некая камера, где накапливается фонд наших поступков. И чем праведнее они, тем выше проба обеспечения этих деяний. Однажды банк переполняется, лопается по швам и из него вытекает либо злато–серебро и драгоценные камни, либо что подешевле, или вовсе нечто чёрное и зловонное.

А по небу шла женщина, облачённая в солнце. Под ногами её стояла луна, а на голове её была корона из двенадцати звёзд.

Беременная, она кричала от мук родовых.

За нею следовало чудовище — огромный красный дракон о семи головах и десяти рогах. А на каждой голове диадема.

Хвост его смёл наземь треть звёзд небесных.

Стал он перед рожающей, дожидаясь, чтобы сожрать младенца.

И родила он чадо мужеского полу, которому назначено было управлять народами железной рукой.

И тот же час взят был этот ребёнок и отнесён Богу на престол Его.

А роженица бежала в пустыню, куда было указано ей Богом, чтобы очиститься. И там о ней заботились в течение тысячи двухсот шестидесяти дней.

— А я и тут увидел намёк, — прервал Кусоко.

— Да, тут много кое–чего просматривается. Всё, сказанное имеет параллели в нашей истории.

— Так вот, в этой солнечной бабе я увидел Россию, преследуемую красным змием, коммунизмом то есть.

— Монголы тоже были красные. Орда на красных конях пришла. И фашисты под красными знамёнами воевали. Да и любая война красной рекой течёт.

— Поэзия!

— А я думал, что следователи не способны на подобное толкование Слова.

— Неспособны. Ты прав. Это я под воздействием рассказа.

А ведь это благодаря женщине человечество способно любить! Вовс.

Вид сверху:

— Слушай, кто это? Приземистый, всё время суетится? Куда не гляну — всюду он. Прямо глаза намозолил.

— Не обращай внимания, свой человек.

— Что значит, свой?

— Мой земляк.