— Можешь называть это так, — осторожно говорит он.

— Полагаю, ее родители просто хотели выкроить себе побольше времени, чтобы определиться, что же с ней сделать. Я права?

— Я этого не говорил.

— Но тебе и не нужно было это говорить. Я же не идиотка, Тим. Ее родители никогда не навещали ее. Ни разу. По сути, я даже ни разу не разговаривала с ними.

— Придержи-ка свое осуждение, — резко отвечает Тим.

— И ты еще умудряешь меня винить за то, что я их осуждению? Это же их дочь. — Я не могу скрыть презрение из своего голоса. — Так это ты подсуетился, чтобы ее поместили сюда. Тоже самое ты сделал, чтобы ее выписали?

— Конечно, нет!

— Конечно, нет, — медленно повторяю я. — Особенно учитывая тот факт, что мама Наоми сама поместила ее в «Фэирфакс», давая свое согласие на то, чтобы мы заботились о ее дочери! А затем она таинственным образом появляется и выписывает свою дочь, потому что считает, что ее дочери уже лучше.

— Не рассказывай мне, как работает это место, — говорит он резко. — Я работаю тут намного дольше тебя.

Мои растопыренные ладони ложатся на стол, когда я наклоняюсь ближе к нему и очень медленно произношу:

— Тогда веди себя соответствующе.

Его глаза превращаются в щелочки.

Я хватаю свой халат со спинки кресла и сумочку с пола. Гнев заставляет мою кровь закипать, но, если быть до конца честной, то во мне присутствует и небольшой кусочек страха. Я подхожу к двери.

Тим ерзает на своем стуле. — Куда ты собралась?

Я ногой удерживаю дверь открытой. — Сказать директору этого заведения, чтобы он положил этому конец.

Тим снимает очки, внимательно осматривая линзы и протирая их краем своего белого халата. — Наоми вместе с мамой уехала около часа назад.

Я изумленно смотрю на него. Его равнодушие ко всей этой ситуации говорит красноречивее всяких слов. Я понимаю, что лучше буду слишком сильно заботиться о своих пациентах, чем вообще перестану что-либо испытывать по отношению к ним. Я не хочу превратиться в Тима Вудса.

Я с отвращением смотрю на него. — Она не готова еще вернуться в реальный мир. Если бы ты действительно был врачом, ты бы отодвинул в сторону свои отношения с ее родителями и поступил так, как было бы правильнее для нее.

Я вышла из кабинета, не беспокоясь о том, что он скажет мне в ответ.

— Она всего лишь пациент. Пациент, Женевьева! — кричит Тим. — Перестать относиться к ней, как к члену своей семьи.

Медсестра и несколько пациентов останавливаются в коридоре и в шоке смотрят на Тима. Я игнорирую их. Направляясь по коридору в сторону выхода, я роюсь в своей сумочке в поисках ключей.

— Я здесь, чтобы увидеться с Наоми, — произносит глубокий, мужской голос.

Я резко останавливаюсь и вижу Лаклана Холстеда.

Я забываю про ключи и иду к нему. Я прерываю его разговор с медсестрой. — Ты разговаривал с Наоми? — нетерпеливо спрашиваю я.

У меня нет времени на проявление вежливости. Время работает против меня.

Его брови хмурятся. Он выпрямляется. В этих карих глаз сразу же читается внимательность, словно имя Наоми служит для него переключателем. Любое весомое воспоминание Наоми о своей жизни связано с этим мужчиной.

— Нет еще, а что? Что происходит? Где она?

Я уже собиралась ответить ему, как заметила, что медсестра за стойкой смотрит прямо на нас. Я отвела его в сторону. — Ее мать выписала ее сегодня.

Кровь отливает от его лица. Он сжимает челюсть, закрывает глаза и отворачивается. Возникает ужасная пауза, когда мне кажется, что он вот-вот взорвется прямо у меня на глазах.

— Лаклан, ты меня слышишь?

Он кивает и снова поворачивается ко мне.

— Вы …

Я прерываю его. — Я ее не выписывала. Я бы никогда бы не позволила этому случиться. Я сама только что узнала, что ее мать забрала ее больше часа назад.

Он потирает лицо рукой. — Твою мать, — шепчет он гневно. — И кто же тогда это сделал?

У Лаклана в глазах застыл этот взгляд. Озадаченный и опустошенный. Подобный взгляд появляется у тех, кого ведет злость. Они не успокоятся, пока не выместят свою агрессию.

— Сейчас это не имеет значения, — произношу я ровно. — Мне просто нужно найти Наоми. И сделать это надо, как можно скорее.

Лаклан пристально смотрит на меня некоторое время, а затем указывает на парковку. — Следуйте за мной.

Я улыбаюсь ему с благодарностью. Мое сердце успокаивается, и на секунду мне начинает казаться, что все будет в порядке. Мы с Лакланом практически уже вышли из лечебницы. Нам осталось сделать всего лишь несколько шагов. Но затем я слышу голос доктора Вудса. И Лаклан тоже слышит его. Он перестает идти вперед и разворачивается. Я поворачиваюсь вместе с ним. Доктор Вудс идет в приемную, смеясь с медсестрой, которая идет вместе с ним. Он смотрит на входную дверь, его взгляд смещается в сторону, а затем возвращается обратно. Его глаза расширяются, но не при виде меня, а из-за Лаклана. Я понимаю, что эти двое знакомы друг с другом за пределами «Фэирфакс».

Лаклан срывается с места. Он не останавливается, пока не достигает доктора Вудса, практически нависая над ним.

— Вы знаете, что сделали? — рычит Лаклан.

Доктор Вудс бледнеет на глазах. Медсестра за стойкой замирает. Несколько пациентов останавливаются и начинают наблюдать за происходящим.

Я бегу к Лаклану и хватаю его за руку, пытаясь оттащить его. Не ради доктора Вудса, а ради Наоми, потому что чем быстрее мы отсюда выберемся, тем лучше.

— Вы закрыл глаза на все. Гребаный похуист! — голос Лаклана становится хриплым.

Я отталкиваю его на несколько шагов в сторону. Еще несколько подобных толчков, и он окажется за дверью. Но затем доктор Вудс говорит.

— Лаклан, я поступил так, как было правильно. Ее родители были обеспокоены….

— Ты гребаный мудак! — продолжает Лаклан. — Ты меня слышишь?

— Погоди минуту, я ….

Я разворачиваюсь и смотрю на доктора Вудса. — Просто заткнитесь уже, — шиплю я.

Я отвернулась всего лишь на несколько секунд, но когда повернулась обратно, Лаклан уже выезжал с парковки.

Я ругаюсь себе под нос и бегу в приемное отделение. Медсестра сидит там, потрясенная происходящим.

— Дай мне адрес Наоми Кэррадайн! — говорю я ей.

Ее глаза расширяются. — Доктор Ратледж, не думаю, что это хорошая идея.

— Просто дайте мне его! — рявкаю я.

Она быстро просматривает файл Наоми и диктует мне адрес. Я записываю его. Все это время мои руки дрожат.

Доктор Вудс встает у меня на пути, поднимая руки. — Женевьева, успокойся. Вы с Лакланом расстроены, и …

— Ты знаком с Лакланом за пределами «Фэирфакс»?

Он некоторое время смотрит на меня, ничего не произнося, а затем кивает. — Я знаю его родителей.

Я бормочу проклятие себе под нос и обхожу его.

— Подумай о том, что творишь! — кричит позади меня доктор Вудс.

Я оборачиваюсь и начинаю идти спиной по направлению к выходу, указывая пальцем прямо на него. — Я поступаю так потому, что ты позволили этому произойти. Что бы ни случилось, это будет твоя вина!

Я разворачиваюсь и бегу к своей машине. Я чувствую, что все взгляды устремлены мне в спину. А это значит, что моя работа висит на волоске. Я могу просто послать своей работе прощальный поцелуй. Даже несмотря на эту удручающую мысль, появившуюся в моей голове, я захлопываю дверцу машины и следую за Лакланом. Наконец, я понимаю, что приблизилась слишком близко к Наоми и к ее истории. Я втолкнула себя в ее мир, где правда была скрыта ложью. Вариант отступить и ничего не делать испарился.

Моя ошибка, но и мой выбор.

ГЛАВА 40. ВСЕ СХОДИТСЯ

Свобода опьяняет.

Когда она долго отсутствует в вашей жизни, вы становитесь одержимы ею. Думаете обо всем, чтобы сделаете, как только вернете ее. Возможно, вы будете стоять на улице и вдыхать столько свежего воздуха, сколько сможете. Или же будете просто лежать в траве, смотреть в небо на белые, пушистые облака, проплывающие мимо, зная, что вам никуда не надо идти. Чем больше проходило времени, тем больше вы представляли себе то, что сделали бы, появись у вас свобода. И потом, когда тебе наконец-то вручают твою долгожданную свободу, вот так легко и быстро, вы даже не знаете, что делать с самим собой.