Ребят на машине отвезли в детприёмник. В детприёмнике четыре этажа. На первом — потерявшиеся дети, в основном, малыши. На втором этаже — чуть постарше. На третьем — правонарушители, беглецы. На четвергом этаже — ребята из бандитских шаек. Детдомовские попали на третий.

На койках, покрытых серыми солдатскими одеялами, сидели и лежали чумазые, рваные и хорошо одетые ребята. Около стола «братва» резалась в карты. Когда за спиной троицы закрылась скрипучая дверь, длинный подросток подлетел к Афанасию и выдернул из рук мешочек с сухарями.

— Братва, жратва! Посылочка с воли! А вы, голопузые, не пикать!

«Братва» в один миг расхватала содержимое мешка и аппетитно захрустела сухариками. — Ништяк паёчек! Хозяйственный. Откудова такие заявились? Куда путь держите? Не желаете разговаривать? — Длинный швырнул в Афанасия пустым мешком. — Брезгуете? Ну-ну.

У Афанасия сжались кулаки. Стёпка тащил Кольку за штанину в угол. Колька же, вцепившись в Афанасия, не двигался. В это время дверь снова скрипнула, появились двое новеньких.

— Пончики! — подскочил к ним длинный. — Чего в кармашки мамка на дорожку положила? — О детдомовских забыли. Они не заставили себя долго упрашивать, забрались на второй ярус.

— Эх ты, Афоня! Жадничал, сухарика не дал. «До юга далеко!» — передразнил Афанасия Стёпка.

— Наши, наверное, спать собираются? Поужинали, — тихо сказал Колька. — Слышь, Афоня? Может быть, домой, а? Дома так хорошо.

— Хорошо, — буркнул Афанасий, — а на юге лучше.

— На юге, на юге! Видел я твой юг! Чем на Волге у нас не юг? Скоро в саду яблоки начнут падать. Белый налив уже ничего — съедобный.

— А наш бор? — мечтательно вздохнул Стёпка. — Сейчас бы чернички поесть.

— Землянички бы тоже не худо, — добавил Колька.

— Чернички-землянички! — с издёвкой передразнил сосед. —

Вам эти ещё дадут чернички-землянички, — махнул он в сторону стола, за которым продолжалась игра в карты. — Кого-нибудь проиграют, и будешь ушами сапоги чистить.

— Почему ушами? — удивился Стёпка.

— А у них всё косяк-наперекосяк, шиворот-навыворот.

И действительно, не успели ребята как следует осмотреться, как к ним снова привязался длинный по кличке «Шах».

— Ну что, мальки, приуныли? Путёвочка в Крым сорвалась? Чего опустили косорыльники? Спляшите-ка русского!

— Ты их не тронь, — неожиданно подал голос подросток в военной гимнастёрке, молчаливо сидевший недалеко от троицы. — Не то...

— Что не то? — подскочил к нему Шах.

— Не то схлопочешь! — смело ответил крепыш.

Длинный психанул и с визгом кинулся на крепыша. Крепыш вытянул вперёд руку и слегла махнул. Шах кубарем полетел между коек.

— Наших бьют! — крикнул кто-то из братвы. Несколько тощих подростков налетели на крепыша, но, подскочив, отлетели рикошетом, будто тот был сделан из металла. Снова отворилась дверь. Длинного и ещё одного из братвы увели. Афанасий подошёл к пареньку в военной гимнастёрке.

— А ты почему такой железный?

— Я не железный. Меня старшина научил приёмам борьбы. Он с Кавказских гор. У них там все сильные.

— А почему ты в горы не поехал?

— Домой после демобилизации поехал, в свою деревню. Её немцы в сорок втором сожгли, и всех жителей, и моих... Приехал, а там даже труб нет, одни воронки. Вот документы потерял... вытащили такие вот... Я сыном полка был.

— Так давай к нам! У нас директор — во! Возьмёт!

— А чего побежали?

— Да так, на море захотелось посмотреть.

— Что море! Море как море. Хотите, расскажу? — Но рассказывать не пришлось. Троицу вызвали.

— Ты к нам просись! — уходя, Афанасий выкрикнул адрес детского дома.

— Ну что, бегунки? Что с вами делать прикажете?

— Домой хотим, — сказал Стёпка.

— Домой отправьте, — добавил Колька.

— Домой? Что так быстро захотели? Чего тогда бегали? Неизвестно ещё, захотят ли вас назад взять? Кому такие нужны?

— Марии Даниловне... ребятам.

— А когда убегали, думали о воспитательнице? — Ребята молчали.

— Сейчас спросим! — Строгий мужчина стал звонить по телефону.

— Детский дом? Вот они, передо мной стоят. Здоровы. Что? Пусть остаются? Вот видите, из дома отвечают: раз не хотят у нас жить, пусть живут у вас. — Ребята заволновались.

— А мы домой хотим! Пусть нас обратно возьмут!

— Бегать не будете? Слово даёте?

— Даём. Ни разу больше, — шмыгнул носом Афанасий.

— Собирайтесь.

— А чего собираться? Мы собранные, — покосился Стёпка на дверь. — Крепыша Васю жалко. Он законный, с документами, только потерял. Вы его к нам пошлите, человеком сделаем.

Строгий мужчина почему-то рассмеялся: — Они его сделают! — но больше ничего не сказал.

В поезде ехали вчетвером. Проводнице вручили билеты. За старшего был Василий-крепыш.

— Ты аккуратненько, понимаешь? — говорила на прощанье женщина в военной форме. — По-фронтовому!

— Всё будет в порядке! — степенно отвечал Василий.

— До свидания, ребята! Привет детскому дому! — махнула вслед женщина с погонами младшего лейтенанта.

В дверь постучали тихо и робко.

— Можно войти? — На пороге стояла молодая воспитательница Елена Владимировна. — Мария Даниловна, я к вам в помощницы. Зоя Петровна велела.

— Понятно. Решили, что стара, сама не справлюсь?

— Что вы, Мария Даниловна...

— Да я не обижаюсь. Всё верно. А то сижу одна, сама с собой разговаривать стала. Знаете что, Еленочка? — Мария Даниловна всегда называла её так в отсутствие детей. — У меня идея! Я буду вспоминать, а вы записывать. Вы же знаете, я ведь почти всю трудовую жизнь прожила в нашем доме, с первого дня его образования, точнее, с августа 1944 года. Может быть, и историю нашего дома напишете? Старая я, доживу ли до юбилея? И говорить стало трудно, язык в губах заплетается. Вот вы, наше молодое поколение, наша смена, и расскажете на встрече с бывшими её воспитанниками историю их детского дома. Соглашайтесь, Леночка!

Елена Владимировна хотела возразить, но, взглянув на решительное и строгое лицо Марии Даниловны, осеклась и покорно села к столу.

Василию-крепышу было четырнадцать лет, но выглядел он на все пятнадцать-шестнадцать. Сказывалась фронтовая закалка. Хоть и баловали его солдаты-разведчики, но не испортили мальчишку, не зазнался.

С первых дней пребывания в детском доме Вася подружился с другим сыном полка — с Яковом Бринцем. Родителей Яши немцы расстреляли во Львове за то, что они были евреями. Якова спасла соседка. Как и Васе, Яше было четырнадцать. Крепко сдружились мальчики, на всю жизнь. А как помогали, Леночка, ребят растить?! В одной группе с ними была Нина Шилова, девочка с фашистским клеймом на руке. Добрая девочка, много видевшая горя, детям была как мать. Бывало, Нина утешит, успокоит ребёнка лучше твоего.

Вот, Еленочка, на фотографии сидят дети. Это 1944 год. Вы обратите внимание на их обувь. Общество Красного Креста и Красного Полумесяца, есть такое международное общество, прислало для детей детдома канадскую обувь. Обувь была красивая. В одних ботинках верх сделан из кожи, похожей на крокодиловую. На других — из кожи неизвестных животных. На ботинках широкие ранты, на туфлях — всякие бантики, шнурочки. Смотришь, кажется, век не сносить. У наших ребят — настоящий праздник. Решили всем домом прогуляться — сходить в кинотеатр. Надели красивую обувь, отправились. Ребята глаз с ног не спускают. Так и смотрят, как ноги идут, куда ступают, пылинки с обуви руками снимают. Прохожие ахают, хвалят обувку.

Пока в кинотеатре сидели, прошёл дождь. Выскочили ребята из зала — кругом море из луж, а назад надо идти почти через весь город. Кто похозяйственней, снял туфли и ботинки. А кто не подумал о них, по лужам шагал,.. пришагал домой без подошв. Подошвы из прессованного картона набухли и развалились. Кто смеётся, кто рыдает, а кто капитализм ругает.