Итак, Ланнуа характеризует Новгород прежде всего как «удивительно большой город». Вслед за ним это повторят многие иностранные авторы. В частности, видный немецкий богослов Иоганн Фабри в своем трактате «Религия московитов» (1525) писал, что по величине он не уступает Москве, равно как и «Владимир, Псков, Смоленск, Тверь, застроенные, по рассказам, пышными царскими хоромами, а также хорошо укрепленные стенами, которые сооружены из тесаного камня или из обожженного кирпича».
О многолюдстве русских городов, в том числе и Великого Новгорода, в XVI–XVII веках писали многие дипломаты, поскольку они видели встречавшие их на улицах толпы людей, собранных из окрестных сел и деревень для того, чтобы показать иностранцам, как процветают города Московского государства.
Представление о многолюдности древнего Новгорода настолько укоренилось в сознании европейцев, что даже в XIX веке один из иностранных путешественников писал, что до присоединения к Москве в Новгороде проживало 400000 жителей и он был так велик, что «путешественники, проезжавшие через Новгород, на одном конце брали свежих лошадей, а на другом должны были уже менять их».
Ланнуа описывает Великий Новгород как вольный город, управляемый городской общиной во главе с посадским и тысяцким. В то же время он верно отмечает характерную особенность новгородской боярской государственности — принадлежность власти немногим аристократическим родам — большим сеньорам, основой экономического могущества которых являются обширные земельные владения.
В своих записках Ланнуа постоянно называет Новгород «Великим». Следовательно, это название было известно в Европе уже в начале XV века. В русских источниках оно появляется во второй половине XIV века в условиях усиливающегося новгородско-московского противостояния. По мнению А.С. Хорошева и В.Л. Янина, внедрение гордого самоназвания, новой титулатуры «Великий Новгород» было политическим актом, в результате которого Новгородская феодальная республика была поставлена на одну ступень иерархической лестницы с московским князем. Дальнейшая история прослеживается в актах 1450-х годов, когда возникает еще более пышное титулование «Господин государь Великий Новгород».
Ланнуа зафиксировал внедрение святительской кафедры в государственную систему вечевого Новгорода, ее трансформацию в важнейший государственный институт. В последний период новгородской независимости, председательствуя в олигархическом Совете господ, владыка фактически возглавлял вечевой Новгород, контролировал его внутреннюю и внешнюю политику. С середины XIV века все договоры Новгорода с русскими князьями и иностранными государствами заключались исключительно «по благословению владыки», имя которого помещалось в грамотах перед именами посадника и тысяцкого.
Как военного человека Ланнуа интересовали крепостные сооружения и новгородское войско, численность которого он явно преувеличивает, оценивая его в 40000 всадников. А вот стены Новгорода, по его мнению, были укреплены хуже, чем во Пскове.
В описании своего путешествия по южным территориям Руси, предпринятого им в 1421 году, Ланнуа рассказал о мехах соболей, бобров и горностаев, которые он покупал в Новгороде.
Ланнуа был первопроходцем, и в этом качестве он в известной мере заложил основы европейской традиции описания Новгорода. Он характеризует его как «удивительно большой город», в котором много церквей, главной из которых является Софийский собор. Жители города — православные христиане, которые соблюдают греческий обряд. Он описал также некоторые детали повседневной жизни новгородцев, в частности обычай отпускать длинные волосы, которые как мужчины, так и женщины заплетают в косы. Он поведал также о том, что на новгородском рынке «женщин продают как товар». Впоследствии многие историки подвергли сомнению это сообщение.
Зима 1412–1413 годов на Руси и в Литве была многоснежной, очень холодной и весьма продолжительной. От сильных морозов погибло множество людей. Непривычный к таким зимам, Ланнуа с известной долей преувеличения описал свирепость новгородских морозов, от которых лопаются деревья, а вода в горшке, поставленном на огонь, кипит с одной стороны и замерзает с другой.
После него многие путешественники, побывавшие в Новгороде, стремились поразить воображение читателей какими-то чудесами. Средневековый Новгород был для европейцев частью далекой и загадочной Московии, поэтому их интерес к этому городу носил привкус экзотики, которая всегда привлекает путешественников. В их описаниях достоверные факты соседствовали с фантазиями и вымыслом. Так, итальянский историк-гуманист Паоло Джовио (Павел Иовий) считал, что «в Новгороде царит почти вечная зима и тьма весьма продолжительных ночей», а «во время солнцестояния, вследствие кратких ночей там стоит почти непрерывный солнечный жар и зной». Дубровницкий дворянин Франциск Гундулич писал о несметном количестве лягушек и пауков, которых новгородцы держат в своих домах.
Вторая половина XV века стала началом нового этапа в отношениях Руси с Западом. Это было время быстрого формирования ее территории и государственности, интенсификации экономических, политических и культурных связей, их качественного перелома. «Изумленная Европа, в начале княжества Ивана III едва ли даже подозревавшая о существовании Московии, зажатой между Литвой и татарами, была ошеломлена внезапным появлением огромной империи на восточных своих окраинах» (К. Маркс). До этого времени многие европейцы считали Русь территорией, подвластной польским и литовским королям, как вдруг до них стали доходить слухи о том, что Великое княжество Московское, унаследовавшее сложившиеся на протяжении веков международные связи Новгорода в балто-скандинавском регионе, представляет собой внушительную силу.
В XV веке в культурных связях Руси с Западом доминировало итальянское направление. Несмотря на то что отдаленность Новгорода от Италии препятствовала установлению тесных связей, первопроходцами в описании этой страны, закрытой для иностранных наблюдателей и поражавшей воображение европейцев обширной территорией и суровым климатом, стали именно итальянские купцы и дипломаты, пытавшиеся втянуть Русь в политические и экономические отношения с Западом и двинуть ее против турок. В то время итальянцы много ездили по свету, а потому много знали о других странах. Кроме того, во время расцвета итальянского гуманизма наряду с другими «свободными искусствами» широкое распространение получило историческое повествование, и итальянцы не только больше знали о других народах, но умели лучше других рассказать о них. Поэтому честь открытия Московии принадлежит итальянцам.
Дипломатические контакты Италии и России начались в середине XVI века, торговые связи — на полстолетия раньше. Известно, что уже в 1402 году в Новгороде побывал ломбардский купец, купивший здесь ловчих соколов. В 1436 году венецианский купец Иосафат Барбаро совершил путешествие в Приазовье и шестнадцать лет прожил в Тане — венецианской колонии в устье Дона. В 1473–1479 годах он побывал в Персии. Его труд «Путешествие в Тану» отразил наблюдения автора над Северным Причерноморьем. В свое сочинение он включил и описание Московии, хотя сам там не был. Сведения о Новгороде у Барбаро не современные его пребыванию в Тане, а более поздние. Он пишет о подчинении Новгорода Москве как о свершившемся событии:
Великий князь (Московский. — Г. К.) покорил также Новгород, что на нашем языке означает «девять замков». Это громаднейший город, отдаленный от Москвы на восемь дней пути в северо-западном направлении. Раньше он управлялся народом, и люди жили там без всякого правосудия; среди них было много еретиков. Теперь понемногу переходят они в католическую веру, хотя одни верят, а другие нет; но они живут по закону, и у них есть судопроизводство.
Этот фрагмент отражает не только политическую реальность — процесс формирования централизованного государства, но и конфессиональную ситуацию. Барбаро сообщает о так называемой «ереси жидовствующих», занесенной в Новгород из Литвы в XV веке. Ее носителем был «жидовин» Схария, состоявший в свите брата киевского князя Симеона — Михаила Александровича, присланного в Новгород польским королем Сигизмундом.
