– Что тебе надобно? – шепотом спросила ворожея.

Утопленница поманила к себе.

– Чего ты медлишь? – нетерпеливо спросила Воста.

– Ничего, уже иду.

Однако, когда ворожея снова посмотрела на воду, сумела приметить лишь ускользающий в мутную глубину край льняной рубахи. Видать, громкий вопрос Восты спугнул русалку. Странно, что же она хотела рассказать? Милава пожалела девицу – отсутствие хвоста и одежка говорили, что русалка новорожденная. Никак этой купальской ночью утопла. Вот только где ж ворожея ее видела? Милава решила вернуться сюда к ночи да, оградив себя кольцом, выяснить, чего желала русалка. Кто ведает, может, она хотела передать весточку родным. Что ж, это немного задержит, но ничего. Одна ночь – и Милава сможет отправиться к себе на болота.

Ворожея убедилась, что на лике не осталось грязи, оторвалась от созерцания водной глади и выпрямилась:

– Пойдем.

Девицы молча побрели в деревню.

Как ни старался староста упросить Цвета покинуть дерево, тот не то что ни разу не откликнулся, даже пальцем не шевельнул. Что ж за нечистик тут злодействовал? Весь обоз перерезать да перевернуть обычному человеку не под силу. Да и разбоем не пахнет – на товар-то лиходей не покусился. Никак ведьмак залетный лиходействовал. Да еще там, в хате, Алеся какая-то хворь побила. Староста тяжко вздохнул. Против воли перед очами предстал образ пришлой девицы.

– Череда, а вдруг он помер? – высказал тревожную догадку кожевенник. – За все время, что мы тут, он даже не шелохнулся.

Староста еще раз поднял очи к вжавшемуся в ствол сосны Цвету и замотал головой:

– Нет, я отсюда вижу, как его веки смыкаются.

– И то верно, – с облегчением выдохнул кожевенных дел мастер, тоже узрев нечастое моргание.

– Но вот то, что парень рехнулся, боюсь, правда.

– Станет теперича, как Гедка-юродивый, по селу летать… Что?

Староста одарил мужика укоризненным взглядом:

– Ты только кузнецу подобного не сказывай. Не то познакомится твоя деревянная башка с его молотом – даже я охранить не сумею.

Кожевенник резко побагровел и потупился.

– О, кажись подмога едет! – радостно воскликнул Череда. Кожевенник также устремил лик в сторону села. И хоть поворот еще никого не дозволил узреть, усиливающийся топот копыт, нещадно вздыбливавших дорогу, заранее оповестил о приближении всадников.

Скоро показались трое пеших – кожевенник, Щекарь да Вит, молодой чернявый мельник, что нес в крепких руках скрученную веревку. Доносившееся нервное ржание лошадей, благоразумно оставленных за поворотом, подтверждало, что животина чуяла неладное.

– Быстро ж вы, – похвалил мужиков Череда.

– Как он? – взволнованно спросил кузнец.

– По-прежнему, – ответил староста, на всякий случай поглядев на кожевенника. Но тот и виду не подал, что даже памятует о своих недавних соображениях.

– Кто полезет? – спросил возвратившийся близнец.

– Я! – разом ответили кузнец да Вит, коему пару весен тому назад довелось унаследовать от батьки мельницу и немалое подворье. Даром что молодой, а хозяин он был добрый: ни мышь, ни даже крохотная букашка не отваживались поселиться в добре новоиспеченного мельника. И это притом, что редкий человек на деревне веровал, что молодец сдюжит с таким наследством в одиночку. Ан нет, не сплошал, не убоялся. Да так справно к делу подошел, что одним из самых видных женихов на селе сделался. С ним разве что Алесь, сын и наследник старосты, посоперничать и мог.

– Погодь, кузнец, – удержал Череда Щекаря, рвущегося на подмогу сыну. – Пускай Вит лезет. Он легче тебя, а в силе не уступит. А мы отсюда подсобим.

Не поспели прочие оглянуться, как мельник накинул на шею моток скрученной веревки, уцепился за ствол и полез вверх. Братья-кожевенники только диву давались его ловкости. Ни отсутствие веток, на кои можно было бы опереться, ни хрупкая кора, что кусками срывалась и падала на мох от малейшего давления, нисколечко не умаляли проворности Вита. Он в считаные мгновения добрался до сына кузнеца и закрепил веревку за ветку, подле которой тот сидел. Один конец сбросил вниз, а другим обвязал все еще недвижимого от пережитого молодого мастера.

– Готовы?

– Готовы! – откликнулись мужики, крепко стискивая веревку.

Вит понял, что договориться с напуганным до смерти Цветом – гиблое дело, тот лишь с безумным видом хлопал веками, даже не пытаясь хоть что-то произнести. Оттого, не предупреждая, стал отрывать впившиеся в ствол руки молодца. Но это оказалось не так просто – ладони точно превратились в сучья, а тело упорно не желало покидать насиженное место, точно птица гнездо.

– Ну, чего ты там возишься? – крикнул один из близнецов.

Щекарь не сводил взволнованного взгляда с кроны.

– Сейчас! – Вит со всей мочи рванул кисти молодого мастера в стороны от ствола и тут же ощутил, как тело молодца внезапно обмякло и стало заваливаться на бок. Мельник направил парня в нужную сторону. – Давайте!

Мужики осторожно стали приспускать веревку, плавно опуская Цвета. Наконец сын кузнеца оказался на земле.

– Сынок, – покликал Щекарь, поглаживая абсолютно белесую шевелюру. Молодец не шевелился.

– Давайте-ка вернемся в деревню, – предложил Череда, настороженно поглядывая в сторону болот. – Кто ведает, что тут случилось и как далече это лихо гуляет.

Близнецы закивали, их испуганные лики стали еще более одинаковыми, ежели такое вообще мнилось возможным.

– А как быть с ними? – спросил Вит, очертив пальцем в воздухе мертвые изуродованные тела. – Неужто так и бросим, не посыпав землицей? Не дай-то боги, науськает болотная нечисть – они уже к ночи в деревню явятся.

Братья-кожевенники побледнели пуще прежнего: не то от отвращения перед захоронением разодранных останков, не то от страха перед ожившими мертвяками.

– Хоронить надобно, – одобрил староста. – Но, насколько мне ведомо, по их вере усопших не земле предают, а огню жалуют. Да, – почесал голову Череда, – еще надобно весточку в Рогачев послать. Но сперва Цвета в деревню доставим, а там поболе народу соберем и снова сюда вернемся – погребальный костер разложим. И давайте не будем мешкать: надобно все это до наступления ночи поспеть.

Мужики понимающе переглянулись, подхватили сына кузнеца под руки и заспешили к лошадям.

– Куда это ты так спешишь, почтенный Рафал? – окликнула седобородого лекаря Доморадовна. Врачеватель лишь на несколько шагов поспел удалиться от хаты старосты. Но, услыхав зов, остановился, слегка склонившись в знак приветствия. Женщина выглядывала из-за приоткрытой калитки, точно кого-то опасалась. Под мышкой она удерживала любимого петуха. Птица орала и дергалась, но морщинистая рука крепко сжимала самую значимую драгоценность в хозяйстве.

– Сыну старосты нездоровится, – уклончиво пояснил старец.

– А что с ним? – Глазки Доморадовны превратились в узкие щелочки.

– Пока толком сам не уразумею, – озабоченно пояснил Рафал.

– Надобно проведать молодца. Ведь Хохлатый лишь благодаря смекалке Алеся наконец за дело принялся! – гордо возвестила Доморадовна, с нежностью поглядев на своего петуха. Только вот птица такого проявления чувств хозяйки не разделяла, продолжая рваться на волю.

– Нет, не ходи! – громче, чем дозволено, воскликнул врачеватель.

– Это еще почему? – бабуся так и впилась в Рафала глазами. Хохлатый присмирел.

– Э-э-э, – замешкался старец, но уже уразумел, что сам себя выдал. И надобно ж было ему именно на Доморадовну наткнуться! Эта так просто не отстанет.

– А-а-а! – вдруг заорала баба. Пернатый стервец все ж таки принялся за старое – длинный клюв воткнулся в мягкую морщинистую плоть. – Твое счастье, что куры так добре несутся, а не то б я тебе башку прямо сейчас скрутила!

В сердцах она выкинула Хохлатого к себе в подворье. Петух, потерявший в вынужденном полете пару перьев, но не гордость, приземлился удачно. Выпрямился, кукарекнул и с важным видом удалился в курятник. – Вот же падла пернатая! – Доморадовна потерла ушибленное место, проводив петуха гневным взглядом.