«Изучение материальной части межзвездного транспортного корабля «Надежда» к нашему приходу достигло кульминации. Гришка Отрепьев азартно тюкал пальчиком по «клаве», вываживая трехкилограммового леща в компьютерной игре «Рыбалка мечты». Сашка Буратино в лирико-драматических интонациях повествовал Кольке историю своего пленения отрядом коварных амазонок на планете Вуди-Руди.

– Говорят, – глаза стажера горели жаждой приключений, – говорят, эти амазонки в бою страшны.

– И после боя не краше, – пренебрежительно отмахнул Сашка. – Носы широкие, в губе кольцо, волосы, как пакля.

– Следующее поколение амазонок будет выглядеть не в пример лучше, – засмеялся Штольц, знавший в общих чертах историю нашего нескучного полета. – Сплошь, востроносые рыжики.

– Не каждый может похвастаться улучшением демографических показателей целой планеты, – «подковырнул» от компа Отрепьев

– Только одного племени, – поскромничал в ответ простодушный Сашка.

Сашка – старожил экипажа, летал на «Надежде» еще в бытность мою вторым пилотом. Знает «назубок» всю механику корабля и не оставляет «на потом» ни малейшей неисправности. Его «кодекс чести» – безусловное следование «пацанским понятиям», усвоенным в детстве, прошедшем на улочках городских окраин: не предавать и не подставлять друзей, отвечать за слова и поступки.

– Попали амазонки, – смеясь, Штольц сутулился и снимал очки: не парень, а ходячая «особая примета».

– Молодой, – я кивнул Кольке-стажеру. – Обеспечь дядю горячительным напитком, а ты, Сашок, делись, коли начал. Тема – живо трепещущая. Тогда, помнится, ты отделался уклончивыми фразами о вреде обжорства и недопустимости случайных связей.

– Ничего случайного, – Сашка присел в кресло второго пилота, огляделся, настраиваясь на долгий рассказ и сказал. – Сейчас поослабло, а вначале переносилось тяжело и томило сердце неясной тревогой.

Я закусил зубами рукав комбеза, сдерживая смех; Штольц сутулился, крутил за дужку очки и кусал губы; Гришка Отрепьев отгородился экраном; Колька-стажер, подавшись вперед, нетерпеливо ожидал продолжения красиво литературно окрашенному вступлению.

– Мы вышли из очередного боя с победой, истраченной защитой, истерзанным корпусом и почти без топлива, а на экране обзора передней полусферы незнакомые звезды вспыхивали и гасли, сгущая и без того вязкую пугающую черноту незнакомого космоса, – борт механик знобко передернул плечами. – И тогда командир принял решение садиться на ближайшую пригодную планету.

Сашка взглянул на меня, ожидая подтверждения, и я, напрягая скулы, чтобы не захохотать во весь голос, коротко пояснил.

– До Земли больше двух недель, а топлива на одну посадку. Пять-десять минут маневрирования на маршруте, и потом уже не сесть. Гришка прочитал в лоции, мол, планета Вуди-Руди необитаема.

Отрепьеву на планете досталась роль дежурного по кораблю и «ответственного за все», и сейчас в его взгляде из-за монитора читалась легкая зависть.

– Поврежденные дюзы и разгерметизация компрессорного отсека не помешали командиру произвести штатную посадку, – продолжил рассказ Сашка, – в этом сказочном, не побоюсь этих слов, райском уголке, на чистом зеленом лужке между темным хвойным бором и серебристой рекой в изумрудных берегах.

– Так не бывает. Сказки, – неожиданно и неуместно возразил Колька, оборачиваясь за поддержкой к дяде.

– Все именно так и был, – сбился на акцент Штольц, завороженный Сашкиным рассказом, и погрозил племяннику пальцем. – Верю каждому слову.

– А я не верил, пока не увидел и не опьянел от волшебной красоты, – простодушно пояснил борт-механик и, осветившись блаженной улыбкой, продолжил. – Напряженно работая в течение дня – двадцать часов, пока два солнца одно за другим проходили по бирюзовому небосводу, – заменили и восстановили защиту; наладили производство топлива из воды и атмосферного водорода, перезарядили ракетные шахты и пусковые установки, залатали дыры в корпусе, поставили палатку на берегу для предстоящей ночевки, но, несмотря на занятость, что-то влекло пойти по траве, зачерпнуть ладонями воду из речки, подставить лицо солнцу и нежно ласкающему кожу ветерку.

– Пожалуй, вам следует облетать Вуди-Руди за три галактики, – прокомментировал Штольц, – потеряете отличного механика, который, тьфу-тьфу, рискует превратиться в очередного поэта.

– Типун тебе на язык, – вмешался Гришка Отрепьев и повернул в нашу сторону экран. – Девушки приглашают отца на крестины дюжины младенцев обоего пола. Дал Саша душе развернуться.

Картинка на экране полностью соответствовала рассказу борт-механика: серебристая река, изумрудный лужок и гостеприимная тропинка в сторону леса. У Кольки-стажера челюсть отвисла в изумлении, паренек шумно втянул воздух и уставил восхищенный взгляд на Сашку.

– Как честный человек, обязан жениться, – строго выговорил Штольц.

– Обеспечить многочисленное семейство материально и вырастить достойных членов общества, – веселился Гришка Отрепьев.

Гришка из семьи потомственных интеллектуалов. Получил от предков быстрые, гибкие, аналитические мозги и проявляющийся временами атавизм, в виде непрошибаемой бескомпромиссной, доходящей до истерики, интеллигентской упертости, за которую его родители и были причислены властью к бременящему Землю балласту и высланы за пределы солнечной системы, когда мальчишке было тринадцать лет от роду. В экипаже у Гришки роль циничного хохмача-острослова – защитная маска, прикрывающая ранимую чуткую душу. В беде не оставит и слабого защитит. Благородный герой.

– Не сходится, – Сашка Буратино безотрывно смотрел на картинку и наливался краской смущения и крайнего волнения. – Я здесь ни при чем.

– Все мужики потом начинают отказываться и подыскивать алиби, – куражился Гришка, – но мы готовы поверить в твою невиновность и невинность, если ты так же связанно, как начал, объяснишь свое отсутствие на корабле в течение двенадцати часов.

– Я пошел по этой тропинке, – Сашка, гася волнение, отхлебнул кофе. – Легкие тени в прозрачном сосновом лесу и мелодичные крики и посвист удивительно ярких птиц в верхушках деревьев…

– Крики птиц, как свежий ветер в лицо, будят и настраивают на движение, но, давай без лирики, – снова вмешался Гришка, – а то до утра не закончишь. Конкретно: где, когда, с кем, сколько раз.

– Сами виноваты, – обиделся Сашка. – Конкретно, окружили, привели, искупали в фонтане, усадили за стол с разными вкусностями и ушли. Ближе всех стояло блюдо с уткой в золотистой блестящей от жира корочке, перышко кудрявой петрушки заманчиво свисало из клюва, и я, тщетно уговаривая себя не спешить и не жадничать, ведь на столе стояло много всякой еды, торопливо отломил толстую ногу и впился в нее зубами. Как вкусно! – Сашка невольно сглотнул слюну, и мы повторили его движение. – Тут входит стройняшка в набедренной повязке, начинает приплясывать и сладострастно извиваться, а я не против, только, показываю ей утиную ногу, доем, и весь твой.

– Амазонки в мыслях и поступках быстры, резко меняют настроение от любви до ненависти, – вмешался Колька-стажер где-то вычитанной цитатой.

– Молчи, – одернул племянника Штольц.

– Стройняшка уперлась кулаками в стол, толкнула пламенную речугу о вреде неумеренного увлечения жирной пищей, типа, от всей утки я должен был отъесть только петрушку, сверкнула глазами и хлопнула дверью, аж стены затряслись.

– И ничего не было? – изумился Колька.

– Не успел, – просто ответил Сашка. – следом пришла высокобедрая, высокобровая молодуха с высокой грудью.

– И сама высокая, – «прикололся» Гришка.

– … и рассказала, пока я, облизываясь и причмокивая, смаковал ломтики красной рыбы, о здоровом образе жизни среди девственных лесов и чистых рек планеты Вуди-Руди. Третья вещала о политике и праве планет на самоопределение, – не плохо с выдержанным сыром и красным вином.

– Слюнки потекли, – шумно выдохнув, перебил Гришка. – Полный стол изысканной жратвы, разговоры о политике, других удовольствий мужику уже не надо. Они всерьез ждали секса?