Социальное положение членов Соломонова Дома, так же как и статус самого этого учреждения, вполне соответствует его главенствующей роли в жизни общества: наука и ее служители окружены почетом и благоговением, какое во времена Бэкона воздавалось только царствующим особам.

В этом отношении показательна церемония встречи одного из двенадцати академиков, прибывшего из своей зарубежной командировки. Опуская описание пышного и богатого убранства прибывшего, приведем только некоторые детали обряда. "Его везли в богатой повозке без колес, наподобие носилок, с двумя лошадьми с каждой стороны, в роскошно расшитой сбруе синего бархата... Повозка была сделана из кедрового дерева, украшенного позолотой и хрусталем... Впереди шло пятьдесят юношей в широких кафтанах белого атласа... в белых шелковых чулках... в башмаках из синего бархата... За повозкой вослед шли главные должностные лица города и старшины городских цехов. Прибывший восседал один на роскошных подушках, крытых синим плюшем... Правую, обнаженную руку он простирал вперед, как бы благословляя народ, но в полном молчании. На улицах всюду соблюдался образцовый порядок; ни одна армия так не держит строй, как стояли здесь люди..."

Государственный канцлер, лорд-хранитель Большой королевской печати, Бэкон совсем не метафорически понимал свое любимое изречение: "Знание - власть". Насколько несхожа картина, изображающая облик академика в "Новой Атлантиде", с реальным обликом членов Королевского общества, которые, подобно Гуку или Ньютону, большую часть своей жизни проводили в своих лабораториях, не любили пышности торжественных церемоний и суетности светской жизни, забывая, как пишут о Ньютоне его биографы, даже вовремя поесть - настолько они были погружены в свои занятия и увлечены ими. Но наука - это не только знание и процесс его получения, наука также и социальный институт, а потому, как всякий институт, представляет собой весьма сложное и многослойное образование. Как бы мы ни относились к бэконовскому изображению идеального общества и идеальной организации научных исследований, очевидно одно: Бэкон хочет спустить науку "с неба на землю", объединив ее не столько с философией и теологией, сколько с практической деятельностью, ремеслом и промышленностью. А пышные церемонии, описываемые Бэконом, призваны символизировать должное положение науки в обществе - в соответствии с тем, как понимает почет и уважение автор повествования.

Глава 5

Атомизм в ХУII-ХУШ вв.

1. Пьер Гассенди и философское обоснование атомизма

Хотя корпускулярная теория разделялась большинством естествоиспытателей XVII в., тем не менее она еще не предполагала согласия их с атомизмом как

философским течением. В этом отношении весьма характерна позиция картезианцев: будучи корпускуляристами, они в то же время категорически отрицали допущение атомов и пустоты в том виде, как понимали атомы Демокрит

и Эпикур.

А между тем атомизм, если можно так выразиться, уже "висел в воздухе",

поскольку механистическое понимание природы, складывавшееся в XVII в.,

именно в атомизме могло получить свое наиболее последовательное

обоснование. Именно поэтому к атомизму тяготели некоторые ученые,

разделявшие первоначально философские воззрения Декарта, - например,

Христиан Гюйгенс и Роберт Бойль, если назвать самых известных.

С философским обоснованием атомизма выступил в XVII в. французский

мыслитель Пьер Гассенди (1592-1655). Резкий критик физики и логики Аристотеля, а впоследствии и Декарта, Гассенди противопоставил им обоим атомизм Эпикура. Учение Эпикура Гассенди изложил в своем сочинении "Свод

философии Эпикура", которое вначале было опубликовано как часть

комментариев Гассенди к Х книге Диогена Лаэртского "О жизни, учениях и

изречениях знаменитых философов" (1649), а десять лет спустя вышло в

качестве самостоятельной книги в Гааге.

С самого начала следует отметить, что атомизм, как его понимает Гассенди, имеет мало общего с учением о неделимых Джордано Бруно, Кавальери, Галилея

и других ученых, рассматривавших проблему неделимого прежде всего в логико-математическом аспекте, а затем уже в аспекте физическом. Гассенди рассматривает атом как физическое тело. Как писал в этой связи В. П. Зубов,

"основным лейтмотивом возрождающейся атомистики XVII в. оставалось утверждение, что вопрос о корпускулах и атомах - вопрос чисто физический и

должен решаться независимо от того, как будет решен

философско-математический вопрос "о строении континуума"". Во всяком случае, по отношению к Пьеру Гассенди это совершенно справедливо. И это не

случайно. В отличие от Галилея и Бруно, испытавших влияние платоновско-пифагорейской традиции, где проблема неделимого рассматривалась в контексте математики, в связи с вопросом о природе континуума Гассенди обращается непосредственно к древним атомистам, прежде всего к Эпикуру и

Лукрецию, и, подобно им, мыслит атом как физически неделимое тело.

"...Необходимо, - пишет Гассенди, - чтобы так называемые первоначала

сложных тел были по своей природе не только наполненными, плотными и неизменными, но и абсолютно неделимыми. Поэтому-то мы их обычно и называем атомами. Ведь мы называем так (тельце) не потому, что оно имеет наименьшую величину, представляя собой как бы точку (иначе говоря, не потому, что оно

имеет величину), а потому, что оно неделимо, в силу того, что оно

неспособно к восприятию какого-либо воздействия и совершенно лишено пустоты. Таким образом, всякий, кто произносит слово "атом", подразумевает

под этим нечто неуязвимое для удара и неспособное испытывать никакого воздействия; кроме того, атом - это нечто невидимое вследствие своей малой

величины, но в то же время неделимое в силу своей плотности".

Вселенная, которую Гассенди, как и Эпикур, считает вечной и бесконечной, состоит из атомов и пустоты, "и нельзя себе представить никакой третьей

природы". Пустота является условием возможности движения тел. Гассенди

резко критикует теорию вихрей Декарта, которая имеет целью объяснить

движение без допущений атомов и пустоты: здесь Гассенди, как и другие

атомисты, справедливо видел точку соприкосновения картезианцев и аристотеликов, защищавших идею непрерывности материи, или, другими словами,

сплошной заполненности мира материей. В отличие от атомов пустота, по Гассенди, есть бестелесность; она неосязаема, лишена плотности, неспособна ни воздействовать на что-либо, ни подвергаться воздействию. Одним словом,

определения пустоты отрицательны по отношению к определениям атомов.

В силу бесконечности Вселенной она не имеет ни верха, ни низа, поскольку в

ней нет ни границ, ни центра. Наш мир - один из множества миров,

составляющих Вселенную. Он возник во времени и не является вечным.

Возникновением своим мир обязан случаю. Вот что пишет по этому поводу

Гассенди: "...мир создан природой, или, как выразился один из натурфилософов, судьбой (Fortuna). Я говорю о природе, подразумеваю природу атомов, носящихся по бесконечной Вселенной... Эти атомы, сталкиваясь со всех сторон с какими-нибудь большими массами, могут взаимно захватывать друг друга, сцепляться, переплетаться и, смешиваясь различным образом в

вихревом движении, сначала образовать некий хаотический клубок. Впоследствии же, после долгих сцеплений и расцеплений, подготовок и как бы различных проб... они могут наконец принять ту форму, которую имеет наш

мир. О судьбе же я говорю постольку, поскольку атомы сталкиваются, сцепляются и объединяются не в силу какого-либо определенного плана, а по

воле случая..."

Необходимость у Гассенди, как и Демокрита, выступает, таким образом, как тождественная случайности: в мире, где существуют только атомы и пустота, всякое целое есть только механическое соединение частей, и миром правит