Осмотр дома ничего криминального не выявил, за исключением одного факта. Табурет, с которого должен был спрыгнуть висельник в случае самоубийства, был настолько хлипким, что оставалось лишь удивляться, как он смог выдержать вес взрослого, довольно упитанного мужчины хоть пару минут, необходимых для того, чтобы осуществить задуманное. Но оперативники – народ бывалый. И не такие странности видели. Они посчитали этот факт несущественным. Опросили соседей. Пообщались с бомжом, сообщившим о случившемся. И благополучно дело закрыли. За отсутствием состава преступления. Судмедэксперт был с ними абсолютно солидарен. Вердикт «самоубийство» удовлетворил всех. В том числе и начальство.

Для проформы опера отыскали родственников висельника. Бывшая жена претензий к следствию не имела. На вопрос, мог ли Филипп Мальцев добровольно расстаться с жизнью, ответила положительно. Мол, допьешься до чертиков, пожалуй, полезешь в петлю.

На том бы все и закончилось, если бы сегодня с утра не случился этот звонок. Звонил генерал и требовал дополнительного расследования. К нему, мол, лично обратились. Кирьянов полюбопытствовал, кому нашлось дело до спившегося мужика? И получил ответ. Звонок был аж из самой Первопрестольной. Ни много ни мало с Петровки. Тамошнего генерала побеспокоил некий гражданин Увеков с просьбой подстегнуть нерадивую полицию Тарасова к решительным действиям. Он, видите ли, категорически против того, чтобы в семье, к которой по трагическому стечению обстоятельств относится висельник Филипп Мальцев, появились самоубийцы. Ведь и он сам, и его родственники являются членами этой семьи. Он просит высокое московское начальство заставить местные власти Тарасова признать смерть Филиппа убийством. Пусть даже нераскрытым. Главное – исключить из вердикта первую часть.

Кирьянов попытался отбрехаться, ссылаясь на непреложные факты, говорящие об обратном. Но, увы, слушать его генерал не захотел. Так и сказал: чтобы через неделю доказательства насильственной смерти Мальцева были у него на столе. Хоть выдумывайте, говорит, а доказательства предоставьте. Мне, мол, из-за какого-то нищего погоны терять неохота.

– Вот такие вот дела, Танюша, – подытожил Кирьянов.

– Ну и воспользовался бы советом начальства. Приписали пару незначительных деталей. Нашел сговорчивого свидетеля, готового подтвердить факт насильственной смерти, и сдал дело в архив, – предложила я.

– Не могу я так! – вскричал приятель. – Ну что я за полицейский после этого? Так, фикция одна. Нет, нужно найти такие доказательства, чтобы высокое московское начальство вынуждено было признать нашу правоту. Я скорее предсмертную записку подделаю, чем обвиню неизвестного человека в преступлении!

Кирьянов горячился. Конечно, ни того ни другого он делать не станет. Не такой он человек. А вот копаться в данном деле своих оперов заставит, это факт. И будут бедные опера гоняться за призраками до тех пор, пока высокому начальству не надоест курировать это дело или не появится более важный проситель. Думаю, на это и был у Кирьянова главный расчет.

– Что за фрукт этот московский проситель? – полюбопытствовала я.

– Да кто его знает? То ли брат жены покойного, то ли ее дядя. То ли еще кто. Да и какая, собственно, разница? Ишь, выискался гусь! Самоубийство ему не по нраву. А при жизни небось ни разу с этим самым Мальцевым даже не встретился. И обстоятельствами его жития-бытия не интересовался. А тут выплыл, как… Э, да что теперь говорить! Что делать – ума не приложу.

Кирьянов хмуро смотрел в пол. Я молчала. Знала, что после его раздумий последует. Так и вышло. Друг вскоре несколько повеселел и предложил:

– А что, Татьяна, может, и правда тебя этим делом озадачить? Ты мыслишь неординарно. Глядишь, и накопаешь что-нибудь, что удовлетворит московского гуся?

– А я согласна, – произнесла я. – К тому же интуиция подсказывает мне, что в этом деле существуют свои подводные камни.

– Например? – удивленно глядя на меня, поинтересовался Кирьянов.

– Например – табурет. Ведь ты сам сказал, что с помощью такого хлипкого предмета мебели висельник и до петли вряд ли дотянулся бы. Вот ноги поломать – это запросто. Почему бы не проверить эту версию? – проговорила я.

– По-моему, она весьма сомнительная, – возразил Кирьянов.

– Пусть так, – не стала спорить я. – А сам факт вмешательства дальнего родственника? Это ли не странность? Как факт самоубийства Мальцева может негативно сказаться на репутации его семьи? Разве только сам, московский гусь, просветит на этот счет своих близких и знакомых. Но это уж совсем глупо. Нет, не о репутации семьи он печется, поверь моей интуиции.

– Тогда ради чего весь этот сыр-бор? – задал мой друг резонный вопрос.

– А вот это еще предстоит выяснить, – ответила я.

В этот момент в дверь кабинета постучали.

– Входите, – разрешил Кирьянов.

Дверь открылась, и на пороге возник мужчина. В штатском. Оглядев нас, он прошел на середину кабинета и задал вопрос.

– Я ищу подполковника Кирьянова. Это вы? – посетитель вопросительно смотрел на моего приятеля.

Тот кивнул и жестом предложил посетителю присесть. Мужчина придирчиво оглядел предложенный стул и остался стоять.

– Я Увеков. Вам должны были звонить насчет меня, – деловито представился он.

– Очень приятно. Подполковник Кирьянов. Так кто и по какому вопросу, вы говорите, должен был мне звонить?

– Я из Москвы. А звонить должны были с Петровки, – пояснил посетитель. – Речь идет о моем родственнике, Филиппе Мальцеве. Припоминаете?

Мы с Кирьяновым переглянулись. «Так вот как выглядит «московский гусь», – одновременно подумали мы. Кирьянов повторно предложил гостю сесть. Тот снова предложение проигнорировал. Вместо этого он заявил:

– Я здесь для того, чтобы разъяснить ситуацию. Дело в том, что смерть Филиппа, его якобы самоубийство, совершенно не вписывается в генеалогическое древо нашего рода. И я пытаюсь исправить ситуацию. Надеюсь, вы мне в этом поможете, товарищ подполковник.

– Генеалогическое древо? – в два голоса воскликнули мы с Кирьяновым.

– Да. А что вас так удивляет? Между прочим, я по профессии историк и созданием генеалогического древа занимаюсь уже несколько лет. Я отыскал корни наших предков до шестого колена. И ни в одном колене никогда, слышите, никогда не было самоубийц. Я хочу, чтобы так оставалось и впредь, – высокомерно заявил Увеков.

– Скажите, вы лично были знакомы с Мальцевым? – вкрадчиво поинтересовался мой друг. – Я имею в виду, можете ли вы утверждать, что знали покойного настолько хорошо, что абсолютно уверены в невозможности факта самоубийства? Как часто вы приезжали в Тарасов для общения с покойным? Когда виделись в последний раз?

– Ваши вопросы не имеют никакого отношения к моей проблеме, – скривился Увеков. – Да будет вам известно, я никогда не общался с Мальцевым. И в вашем городе я впервые. Ваша задача – исключить возможность навесить на нашу семью этот мерзкий ярлык. Самоубийца в семье! Уму непостижимо!

– А что вам мешает не упоминать о данном факте при написании летописи? – с иронией в голосе спросила я. – Или же вы могли бы вовсе исключить Мальцева из вашего драгоценного древа.

– Простите, нам обязательно вести беседу при посторонних? – поморщившись, спросил Увеков. – Вы же понимаете, что дело сугубо конфиденциальное. Или вас не предупредили?

– Татьяна Александровна не посторонняя, – заявил Кирьянов. – Как раз перед вашим приходом мы обсуждали с ней перспективы этого дела.

– Обсуждали? С ней?! – вскричал Увеков. – Простите мне мою бестактность, но у вас что, в отделе с мужчинами напряженка? Неужели нельзя поручить это дело кому-то более компетентному?

– Да будет вам известно, Татьяна Александровна – самый компетентный человек в распутывании подобного рода вопросов, – наставительно произнес Кирьянов. – Между прочим, мне стоило больших трудов уговорить ее взяться за ваше дело.

Я усмехнулась про себя. Интересно, что Киря подразумевает под словом «уговорить»? Скорее это мне пришлось его уговаривать. Но ему виднее. Раз он думает, что заказчик должен считать мою помощь его личной заслугой, пусть так и будет. Увеков же, не обращая на меня никакого внимания, продолжал говорить так, будто меня в кабинете не было.