Я вспомнил ее объятия в мире ином, когда она обняла меня здесь — это было столь же ошеломительно блаженно и пронизывало меня насквозь, как какое-то поле — магнитное, электрическое, гравитационное или все сразу, хотя это было порожденное нами поле любви. Мне так думалось, вернее, ощущалось, потому что мысли смешались и ушли на второй план, а потом и вовсе исчезли вслед за временем и пространством.

Вернулись мы в мир только к утру, потому что во сне опять вместе путешествовали в мире наших душ. Это было захватывающе интересно, а вернувшись, мы твердо знали, что мир изменился, потому что в нем зародился новый дух, который объединит наших Родовых Человеков. Не убьет, не зачеркнет, а сделает новой единой сущностью, как не исчезают компьютеры, включаясь в единую сеть, а обретают новые возможности.

Мы оба знали, что у нас родится сын. И уже любили его.

Правда, мир еще не знал, что настолько изменился. Он был занят совсем другим — перевариванием нашего открытия, информация о коем уже разнеслась по Сети и смутила умы. Кто-то верил, кто-то — нет, но обсуждали все. Естественный процесс. Главное, что отмахнуться от проблемы уже не было возможности, и нельзя уже молча придавить нас в приступе инстинкта самосохранения. Если все человечество не впадет в этот приступ.

Отслеживать все дискуссии в интернете у нас, естественно, не было времени. Заглянули на знакомые научные сайты. Выложенные там высказывания были очень осторожны, мол, информация требует проверки, возможна фальсификация. Нормальная научная реакция, основанная еще Фомой неверным. На это мы и рассчитывали — проверяйте, помогите нам разобраться. Правительственный сайт молчал, видимо, ожидая вразумительной реакции научных консультантов. А остальной интернет штормило — всем же интересно, есть ли тот свет и что там творится.

Что там творится, в полной мере и мы пока не знали — только заглянули туда краешком духа смятенного смертного. Там казалось, что все знаем, а здесь выяснилось, что фиг без масла — большая часть информации, очевидной там, здесь не могла быть интерпретирована из-за отсутствия соответствующих понятий и слов. Осталось только смутное ощущение присутствия и досада от собственного убожества. И некоторая надежда на то, что со временем, когда наш эксперимент перестанет быть экспериментом, превратившись в часть жизни, в процесс истинно духовного познания, появятся и понятия, и слова, и мироощущение, сформированное новым знанием.

Ужасало лишь то, что пока эксперимент не может стать частью жизни не только по научно-техническим причинам, а, главное, из-за чрезвычайной дороговизны оборудования, которое в обозримый исторический промежуток времени не подешевеет. Если, конечно, человечество не пересмотрит экономические приоритеты. А на фига ему их пересматривать? Скорей всего, элита оставит эту возможность для себя, став еще более элитарной и недосягаемой для большинства. Хотя, возможно, и это — путь, ведущий к прогрессу — ведь тот, кто побывал там, прежним не останется, как не остались прежними мы с Леношей. Но в какую сторону пойдут изменения в каждом конкретном случае, предсказать невозможно. А вдруг и в духовном мире идет борьба за… За что они там могут бороться? За обладание вечностью? За более правильный путь развития и взаимоотношений между смертной и бессмертной сущностями?.. Приходится признать, что в порыве удивления и первого знакомства мы ничего не узнали о социальной сфере мира иного. Есть ли она, вообще? Каковы ее особенности? Если есть социум, то должна быть и социальность — законы существования и сосуществования… Ох, как много еще нам надо узнать! Позволят ли?..

— К нам Гость! — сообщила вдруг Леноша с торжественностью в голосе.

Я отложил куриную ножку, которой нас нынче потчевали, за ушами трещать перестало, и мысли прекратили броуновское движение, тогда-то и я понял, о ком это Лена.

— Надо порядок навести, — подобрался я. — Он еще только выехал, успеем следы обжорства ликвидировать и руки помыть.

Этим и занялись, ибо хотелось выглядеть достойно.

— Пропустим? — вопросительно улыбнулась Леноша.

— Конечно, — уверенно кивнул я. — Если хочешь встретиться, надо идти навстречу.

Она, слушая меня, поправила одежду, причесалась, быстренько навела макияж. Женщина — это звание обязывает к красоте.

— Подъехал, — сообщил я.

Лена кивнула и спрятала свои красотулечные причиндалы в сумочку. Вопросительно посмотрела на меня.

— Божественно, — оценил я, по ходу дела и себя приведший в относительный порядок. Ремень еще на одну дырочку подтянул, пару раз по шевелюре расческой провел, халат лабораторный расстегнул, чтобы приличный костюм видно было. Лена от халата избавилась давно и щеголяла в элегантном деловом костюме. Она всегда была прекрасно одета. И меня заставляла.

Послышался энергичный топот, мы повернулись в сторону входной двери. Она была открыта, и холл перед нашей комнатой просматривался хорошо. Тем более что мы уже стояли возле входа. Интересно же наблюдать такое. Раньше только в кино доводилось.

Громила в бронике, распахнувший ударом ноги дверь, смотрелся одновременно грозно и карикатурно. Грозно, ибо был огромен и страшен, а укороченный автомат в его ручищах подрагивал в готовности изрыгнуть смерть. Нашу, кстати, если неправильно, на его взгляд, себя поведем. Карикатурно — потому что со стороны «балет» с автоматом в руке выглядит нелепо.

Телохранитель впился в нас орлиным взглядом, не сомневающимся в своем праве убивать. Мы спокойно наблюдали за ним, не пытаясь скрыться. Он поводил дулом из стороны в сторону и, не спуская с нас настороженного взгляда, тигриным скоком приблизился к нашей распахнутой двери.

— На пол! — рыкнул он так требовательно, что любой тигролев позавидовал бы.

Звук доносился чуть приглушенно — звуковые колебания приходили в наше будущее, слегка растеряв свою амплитуду.

Мы усмехнулись и не подумали подчиняться. Вот до какой наглости неуязвимость доводит. Громила оторопел и возмущенно слету ткнулся дулом автомата в дверной проход, явно не ожидая сопротивления. А должен был ожидать, не удосужился изучить опыт коллег. Видимо, срочно собирался.

Дуло скользнуло в сторону, как по обледеневшему камню, и боец, потеряв равновесие, ткнулся мордой в невидимое препятствие. Щека и губы — в смазанный блин, глаза — навыкат, палец непроизвольно дернулся, рявкнул сдвоенный выстрел, и пара пуль полетела вдогонку друг за другом, рикошетя от бетонных стен. Как еще он умудрился весь рожок в полет не выпустить? Припал на одно колено, но мгновенно вскочил и уставился на нас. От выстрелов мы, конечно, вздрогнули, но позы не изменили. На лице Леноши я заметил ободряющую улыбку. Ей явно было жаль этого слона в посудной лавке.

В холл заглянул второй телохранитель, мгновенно оценив диспозицию.

— Первый! Что тут у тебя?

— Хрень какая-то, — сверкая взглядом, ответил тот.

— Не хрень, а эффекты разбалансировки пространства и времени, — решительно вошел в холл Гарант и Верховный, коего мы привыкли лицезреть на портретах и экранах телевизоров. Явился и все объяснил в соответствии со своим статусом. И когда референты-консультанты успели снабдить его нужными формулировками? Не зря свой хлеб едят и маслом с икоркой намазывают. Впрочем, формулировка наша. Но ведь ее надо было выудить из потока информации!

Физиономия Президента без фотошопства и грима выглядела вполне человечески — утомленно и помято. Очень похоже, что по нашей вине. Нет, не по нашей. Мы никому не угрожали, ультиматумов не предъявляли и даже в мыслях не имели создавать кому-то проблемы. Мы занимались своими плановыми исследованиями и не виноваты, что кто-то испугался полученных результатов. Проблема выскочила неожиданно, как привидение из стены. Мы, привидения, всегда такие непредсказуемые… А что? Привидения — это существа, которые шастают между мирами. Мы на данный момент этим и занимаемся, как ни крути.

Гарант наших гражданских прав на телохранителей даже не покосился, а сразу же воззрился на нас с приязнью во взоре и добросердечностью в улыбке.