Идея поездки на праздник Трикадрук к арам, не понравился Зорьке изначально. Всё в её душе упиралось ногами и руками против. Но лишь заикнувшись о том, чтоб остаться с ребёнком и получив однозначный отказ, после чего Зорька впервые пожалела, что взяла мамку для Звёздочки, смирилась с неизбежностью и стала собираться. Тем более муж пожелал, чтоб она выглядела лучше, чем на свадьбе и Зорька поняла, что должна каким-то образом ослепить, оглушить и парализовать весь тот сброд, что там соберётся. Раз атаману это было зачем-то нужно, значит она должна это сделать. Хотя страх первого публичного выхода за пределы охраняемого леса её серьёзно напрягал до мандража во всех конечностях. Она наряжалась, прихорашивалась и вместе с тем упорно загоняла себя в состояние ведьмы, но на этот раз ей была нужна не только сила гнуть баб чужеродных, но и согнуть мужиков, а она знала лишь одну силу на которую это зверьё поддавалось бы — это сила бабьей Славы, но Зорька не знала, как её со своими способностями достать и применить. Эта неуверенность в себе была похуже страха выхода на беззащитное пространство, где дичь, в виде её, будет разгуливать меж толпы охотников. Обдумывая и проигрывая в голове все возможные варианты, она пришла лишь к одному: ослепительная Слава была нужна позарез. Только с помощью её можно будет обворожить убийц, а то что они непременно будут, она даже не сомневалась и это для неё было, как само собой разумеющееся. Только этим она могла защитить себя. Зорька никак не могла взять в толк того, зачем они туда едут, на кой атаману сдался этот выезд, считая эту затею крайне опасной и попросту ребячеством. У неё даже мелькнула мысль о том, что он решил использовать её, как жертву или приманку, мол её убьёт, а он такой весь убитый горем устроит там конец света.
К её кибитке, стоявшей на колёсах, пристегнули лошадей и она, усевшись на лежак, потряслась в полную неизвестность. Эта изначально прилипшая идея с активацией, огромной, всех поглощающей Славы, не давала ей покоя всю дрогу. К кому она только мысленно не обращалась за помощью и в первую очередь просила подсказку у Хавки. Ну не могла она поверить в то, что все её бросят, когда помощь так нужна. Хоть маленькую под сказочку, хоть лишь намёк.
Вскоре она измотала себя самоистязаниями так, что устала и обессилила, уже смерившись с тем, что всё пропало. Её убьют, его убьют, всех убьют. Зорька заплакала, а потом упала на лежак и заревела навзрыд. Так и уснула, несмотря на покачивание и потряхивание.
Разбудил её Ардни, залезший в стоящую и никуда уже не ехавшую кибитку.
— Ты что, спишь?
Она села, протирая опухшие глаза и смотря на него прищуриваясь.
— А ну просыпайся, приехали уже. Быстро приводи себя в порядок. Ты же Утренняя Заря, — выдал он, произнося её кличку наигранно торжественно, поднимая одну руку и глаза к небу, — а выглядишь, как побитая собака.
Зорьку как дубиной по башке огрели, аж искры из глаз. «Вот оно!» — ликуя буквально прокричала она про себя, «Утренняя Заря. Я Утренняя Заря». Она быстро встрепенулась, похлопала себя по щекам, глядя в зеркальце и ровно сев, счастливо улыбаясь тому, что теперь она совершенно точно знает, что делать. Она закрыла глаза, расслабилась и представила бескрайний горизонт, на котором начинала только-только разгораться богиня, в честь которой её назвали. Заря разгоралась в её воображении и в один прекрасный момент Зорька почувствовала её в себе. Такое странное, тёплое и сладостное ощущение силы света. Не объяснимое словами, но ощущаемое всем телом, будто от неё исходит свет. Она не видела, так как продолжала сидеть с закрытыми глазами, она именно чувствовала его каждой частичкой своего тела. Зорька не замечала ничего вокруг, ни шума снаружи, ни окриков, но, когда утренняя заря разгорелась в полную силу, она мысленно заставила её замереть в этом положении и открыв глаза, в которых мелькали капельки слёз счастья, осознала, что у неё всё получилось. Она встала и пошла. Нет, она поплыла, от того, что всё было так легко, воздушно, сказочно. Она не совсем помнила, как она вышла из кибитки, но то что не выпрыгивала, это точно. Она смутно помнила только то, что, когда стояла в проходе и переполненная счастьем оглядывала огромное, радужное поле с разноцветными шатрами, к ней бежали какие-то люди и кажется именно они спустили её на землю на руках. Но кто это был конкретно, не помнила. Просто не обратила внимания. Она величаво прошла по поляне, упиваясь собственным светом, который струился из неё нескончаемым потоком. Ещё из далека увидев Ардни, мягко и грациозно подплыла к нему. Тот стоял, вытаращив на Зорьку глаза и даже рот открыл, как будто в первый раз увидел и от того обалдел.
— Что это с тобой? — запинаясь спросил он восхищённо, — Как ты это делаешь?
— Муж, мой, — ответила она продолжая цвести обворожительной улыбкой, — ты же мне сам велел всех очаровать, ослепить, оглушить и обездвижить. Я лишь выполняю твоё повеление. Покажи мне мой господин, кого там нужно порвать?
Она звонко засмеялась от этого смеха, атаман с силой сжал челюсти, как будто их свело судорогой. Он обнял её, исключительно для того, чтоб не смотреть этой ведьме в колдовские глаза. Тяжело вздохнул и прошептал на ушко:
— Походи по торговым рядам. Делай что хочешь, покупай не жалея золота. Хоть весь базар с потрохами.
— Хорошо. Я тебя поняла.
Он её отпустил, и она поплыла выполнять поставленную задачу. Тут же к ней пристроилась Хабарка с Онежкой, ещё какие-то молодухи из жён ближников. Зачем-то увязалось несколько отрядных, в полном вооружении, при луках и весь этот небольшой отряд во главе с Зорькой, двинулся в стан врага, укладывать трупы поверженных в штабеля.
Зорька величаво плыла вдоль рядов повозок, кибиток, шатров, задерживаясь лишь на миг у каждой, бросая мельком взгляд на товары, выложенные для торгов, отмечая в голове, что это перед ней, но не выражая ни малейшего интереса, как покупатель. Только чуть-чуть задерживала взгляд на ошарашенных и глуповато улыбающихся продавцах, потерявших, как один ни только дар красноречия, но похоже вообще возможность говорить. Бабы при встрече с ней глазами, прикрывали открытые рты и быстро опускали глаза в землю, почему-то все, как одна, краснея при этом. Тут на глаза Зорьке попалась арийская девочка, по возрасту кутырка на подросте. Она в отличии от рядом стоявшей с ней бабы, мамы, наверное, ни только не опустила глаз, а наоборот распахнула их ещё больше в каком-то диком восторге. Вокруг стояла такая тишина, что Зорька даже услышала её шёпот:
— Ух ты, богиня.
И тут Утренней Заре пришла в голову взбалмошная мысль. Она сунула руку в кожаный мешочек на поясе, в котором были насыпаны мелкие золотые безделушки, приготовленные Ардни для того, чтоб она их выменивала на то, что понравится в торговых рядах. Выловила там на ощупь небольшую цепочку и не прекращая обворожительно улыбаться, протянула её девочке, спросив нежным, мягким, как журчание ручейка, голосом:
— Как твоё имя?
Девочка протянула обе руки, принимая золотую, как оказалось височную подвеску, при этом продолжая как заворожённая смотреть прямо в глаза Зорьке.
— Та что Радуга, — почти шёпотом ответила она, зажимая подарок в кулачках.
— А я Утренняя Заря, — величаво произнесла Зорька и пошла дальше.
За спиной сначала раздался короткий пронзительно ликующий визг девочки, а за ним приглушённый многоголосый гомон, в котором Зорька разобрала лишь «бу, бу, бу» и «ах, ах, ах». Этот гул покатился по рядам как лавина и вот уже из всех дыр и щелей начал вылезать поначалу попрятавшийся народ.
Зорька с командой не прошла и двух десятков шагов, как вокруг них образовалось плотное кольцо разношёрстного народа. Ближе десяти шагов народ не подходил, а при приближении Зорьки, пятился и расступался.
Вдруг откуда-то с боку из-за повозки, вывалился пьяный речник. Здоровый, рослый бугай в огромной мохнатой шкуре, не смотря на лето и жару. Он широко расставил неустойчивые ноги и раскинул руки, как бы ловя Зорьку, издавая пьяное «гы-гы-гы». Зорька за спиной услышала звук натянутой тетивы, а у левого уха появился наконечник стрелы. Она подняла руку, отводя стрелу в сторону, как бы говоря «не надо» и подойдя к верзиле, пристально посмотрела в его пьяные глаза. Его лицо плавно из ехидной улыбочки стало стекать вниз, удлиняясь и закончилось это мордо-формирование округлёнными глазами и отвисшей челюстью. Зорька тихонечко коснулась рукой его заросшей бородой щеки и от этого прикосновения пьянь в миг протрезвев, упал на колени, так и замерев всё с тем же идиотским выражением на лице, лишь прижал свою огромную, грязную ладонь к тому месту, которого коснулась Зорька. Она, плавно огибая стоящего на коленях речника, величаво продолжила свой путь дальше. Народ вокруг, стоявший в абсолютном молчании всю эту сцену, сначала зашумел шелестящим шёпотом, тут же переходя на невнятное бурчание и тут же переходя в самое настоящее ликование. Это оказалось так неожиданно и громко, что Зорька даже оступилась и прикрыла глаза. Хотелось закрыть руками уши, но она не стала этого делать, а просто остановилась, постояв немного с закрытыми глазами, восстановив встрепенувшуюся внутреннюю зарю и достигнул нужного состояния, опять расцвела в лучезарной улыбке, озаряя счастливым взглядом окружающих.
