Под конец застолья завели песни. Калмыковы любили и умели петь. Особенно Федор, да и Михаил не отставал. Пели больше революционные, пели с душой, всем сердцем откликаясь на слова «Марсельезы» и «Дубинушки». Михаил запевал:
Толстопузый наш поп
Обирает народ,
А дьякон с дьячком
Преусердно ему помогают.
Братья, племянники и друзья вступали в припеве, и рвалась песня из распахнутых окон.
Наутро в квартире Калмыковых никаких торжеств уже не было. Все поднялись по гудку. Засобирался и Михаил.
— Далеко ль? — тревожно спросила Анна Васильевна и провела ладонью по оранжево-черным ленточкам наград сына.
— Осмотреться надо.
Утро было приветливым. Солнце уже выкатилось из-за гор, окутанных легкой сизой дымкой. Вдали, на берегу большого пруда виднелись корпуса завода. В тот час они не казались угрюмыми и приземистыми.
Михаил проводил Ивана и Федора до завода и повернул к Петру Зудову.
С осени четырнадцатого года Усольский завод находился на военном положении, но политическая работа на нем продолжалась. По приезду из Сибири Петр Зудов активизировал работу отдельных членов РСДРП(б), привлекал новых в рабочую организацию.
В марте семнадцатого большевики поселка вышли из подполья. Успешно прошли выборы Совета рабочих депутатов. Большевики сразу же стали в нем решающей силой.
Калмыков быстро отыскал Зудова. Изменились друзья внешне сильно. Пропала у Петра молодая осанка, кряжистым, медлительным стал да еще бороду отпустил.
Зудов с откровенным восхищением смотрел на Калмыкова. Дюжим стал, рослым, косая сажень в плечах. На лицо, правда, усталость, в темно-карих глазах озабоченность, но не потерял былой юной привлекательности. Тонкие черные брови, прямой красивый нос, решительные линии подбородка и усы, большие с бронзовым отливом.
— Садись, Михаил Васильевич, выкладывай, с чем прибыл.
— Что говорить-то. Повоевал, получил кое-что, первый отпуск заслужил. Срок-то небольшой, пора в обратный путь. Вот бумаги. Отметить можете?
— А может, останешься?
— Дезертиром?
— По закону. Иль Совету рабочих не веришь?
— Какой из меня сейчас мастер? — усмехнулся Калмыков.
— Ничего, старый опыт быстро возвращается. Однако сейчас ты нужен нам больше как военный. На днях Совет конфискует всю землю у заводчика и окрестных помещиков. Это около 40 тысяч десятин. Часть получат рабочие, другую — деревенская беднота. Нелегко это дастся. До оружия может дойти. Вот и берись-ка, Михайло, за подготовку боевиков. У нас должна быть своя надежная и крепкая рабочая дружина. С организацией помогу, а все боевые дела тебе решать. Ну, как? По рукам?
— На такое готов! — произнес Калмыков, поднимаясь и принимая привычную стойку.
— Готов, да не совсем, — улыбнулся Зудов.
— Понял, — со вздохом ответил фронтовик.
Кресты и медали отстегивал не спеша. Сняв, вынул из кармана свежевыглаженный платок и бережно завернул награды. С погонами разделался быстрее. Два рывка — и полетели прочь.
С фронта поодиночке и партиями возвращались и возвращались солдаты. Росло число штыков в рабочей дружине.
На выборах начальника боевики единодушно проголосовали за Михаила Калмыкова.
Несколько раньше, 13 июля 1917 года, он был принят в члены партии большевиков.
2.
Осенью все жили вестями из Петрограда, ждали больших, необычных перемен. И вот в ночь на 27 октября в комитет РСДРП(б) поселка Богоявленского завода пришла весть о том, что в Петрограде низложено Временное правительство и провозглашена Советская власть.
Утром в поселке зареяли красные флаги. В полдень рабочие с семьями пришли в клуб.
— Товарищи, — обратился Петр Иванович Зудов к собравшимся, — мы перестали быть рабами. Да здравствует революция! Долой буржуазию! Долой войну!
Была единогласно принята резолюция, в которой стеклодувы приветствовали и поддерживали Советскую власть.
Революция вначале побеждала почти бескровно. Но в ноябре обстановка обострилась. На юге, в оренбургских степях атаман Дутов поднял мятеж против Советов. Отпетый монархист решил строить свою, казачью федерацию. Он твердил, что казаки-де особая ветвь великорусского племени и должны считаться особой нацией.
Пыл авантюриста можно было сбить только силой. 12 декабря 1917 года Калмыков прибыл в Уфу на губернский съезд боевых организаций народного вооружения (БОНВ). А домой возвращался с 30 винтовками, 75 гранатами, 15 тысячами патронов. На боку Михаила Васильевича покоился в новой кобуре кольт, преподнесенный ему лично Эразмом Самуиловичем Кадомцевым.
Сани катились по ухабистой дороге, переваливаясь с боку на бок. За кучера ехал племянник Петька. Покрикивал на пегую лошадь, взмахивал кнутом и то и дело упоминал в разговоре своего приятеля, который поступил пулеметчиком в один из уфимских отрядов. Калмыков понимал, к чему клонит парнишка, и по приезде в поселок не устоял, записал и племяша в красногвардейцы.
В феврале Богоявленская дружина направила против дутовцев первый большой отряд добровольцев. Командование им принял брат Калмыкова — Федор. С ним отправился в боевые походы и Петька.
В марте снова заухал набатный колокол. Гулко прозвучала и короткая пулеметная очередь — сигнал боевой тревоги.
— Весь пролетарский Урал готовит силы для отпора Дутову, — объявил на очередном сходе Михаил Васильевич Калмыков, только недавно назначенный начальником штаба Богоявленской БОНВ. — Надеюсь, еще добровольцы найдутся?
— Есть! Все пойдем! — раздались голоса.
Костяком нового боевого отряда стала стрелковая рота, разделенная на семь десятков. В кавалерийский полувзвод были зачислены дружинники, имевшие лошадей и опыт службы в коннице. Полные расчеты получили два отрядных пулемета.
На другой день отряд ушел, и тотчас же в Уфу полетела телеграмма, подписанная П. И. Зудовым.
«Отряд отправлен 27 марта в 2 часа дня. Головной в 15 человек — на 4 часа раньше. Всего в отряде 107 человек… В заводе настроение бодрое, охотников очень много. Завод работу продолжает правильно… В Табынске образовалась боевая дружина, начинает действовать с нашей помощью».
Уфа направляла отряды тирлянских, катав-ивановских и юрюзанских дружинников на помощь Белорецку. Завод и поселок представляли боевой форпост, находились на переднем, огненном крае борьбы с дутовцами. Подоспевшие вовремя отряды, объединившись с белоречанами, решили, что самая лучшая оборона — наступление. И уже 25 марта выбили дутовцев из Верхнеуральска. Сюда-то транзитом и проследовал Михаил Калмыков со своим отрядом.
Поздним вечером 30 марта прибыл Калмыков в Белорецк. Секретаря партийного комитета и председателя ревкома на рабочем месте уже не было, с докладом пришлось идти к нему на квартиру.
Имя Павла Варфоломеевича Точисского — этого старейшего профессионального революционера — давно было овеяно легендами.
В далеком 1885 году Точисский организовал и возглавил в Петербурге один из первых в России рабочий марксистский кружок, а через двадцать лет уже большевиком дрался на баррикадах Красной Пресни. Он был лично знаком с Лениным, вместе со Свердловым отбывал туруханскую ссылку.
— Боюсь, Михаил Васильевич, не засидитесь вы у нас, — сказал Точисский, прочтя мандат Калмыкова. — Назревают решающие бои. Надо бить и гнать дутовцев изо всех казачьих станиц.
На следующий день было назначено заседание партийного комитета. Сюда пришел и командир вновь прибывшего отряда. Но только Павел Варфоломеевич представил его членом комитета, как влетел запыхавшийся рассыльный и спросил с порога:
— Кто тут из Богоявленска? Срочно вызывают на телеграф.
Вернулся Калмыков скоро и, не присаживаясь, объявил:
— Вот и прощаться пора. Вы как в воду глядели, товарищ Точисский. Мне приказано выступать в Магнитную.
