Николай Петренко

ОТПЕЧАТКИ

Тонкие короткие пальцы лоснились от жирных пятен. Челночными движениями они курсировали ото рта, в который погружались до половины, к тарелке с жареной картошкой.

Монотонные непрерывные движения выполнялись абсолютно автоматически, ничуть не отвлекая хозяина от его мыслей. Большая часть этих мыслей лениво скользила чуть ниже спины официантки.

"Какое же все-таки мерзкое существо" - думал Эдуард Датаев, разглядывая соседа. Он ему казался созданием напрочь лишенным интеллекта, способным проделывать только простейшие действия для того, чтобы утолить голод и как-то развлечь свой примитивный мозг. В целом, Датаев много о ком так думал. Причем думал детально и основательно. Углубляясь в подобные мысли, Эдуард с удовольствием находил множество аргументов в подтверждение своим теориям. Иногда Датаеву казалось, что он единственное разумное и достойное жизни создание во вселенной. Вот и сейчас, испытывая нечто подобное, Эдуард с каким-то мазохизмом и отвращением наблюдал за человеком на другом конце барной стойки. Он вглядывался внимательно и находил в его внешности, движениях и мимике все больше поводов испытывать отвращение.

Объект презрения, тем временем, непринужденно засовывал картофельную соломку себе в рот, периодически отирая от жира и кетчупа прыщавый подбородок. Датаев почувствовал, что если и дальше будет наблюдать, то не выдержит, достанет из нагрудного кармана своего плаща ручку и воткнет прямо в глаз этой твари.

- Еще одно пиво, пожалуйста, и можно, если Вас не затруднит, переключить канал. - Обратился Датаев, как можно вежливей, к человеку за барной стойкой.

Эдуард всегда говорил очень учтиво, но вежливость эта была, как будто чересчур преувеличенной. Не то чтобы он пытался таким образом иронизировать или указывать на свою воспитанность, хотя со стороны могло показаться именно так. Датаев, судя по всему, даже не замечал этого за собой. За годы жизни подобный тон выработался как рефлекс, потому что на менее учтивые его обращения люди попросту отчего-то не реагировали.

Бармен молча достал из-под стойки пульт от телевизора и так же беззвучно принялся заполнять плохо отмытый бокал пенистой желтоватой жидкостью. У него не было ни малейшего желания завязывать какую-либо беседу с надменным и, как он знал, не очень щедрым на чаевые посетителем.

- И на кой черт заворачивать пульт в клеенку, - возмущенно думал Датаев - разве что для того, чтобы глядя на этот зацапанный грязный полиэтилен не хотелось его снова брать в руки.

Он смотрел на пульт, но не собирался им воспользоваться. Видимо, ему просто хотелось отдать какой-то "приказ" бармену и насладиться тем, как этот "приказ" будет тут же исполнен.

Алкогольный хмель первого бокала уже успел на несколько пунктов повысить немое высокомерие Датаева и он, как обычно, начал представлять ситуации, в которых эта его черта находила свой выход. Иногда ему даже хотелось расплатиться, бросив деньги на пол, а потом наблюдать за тем, как их будет подбирать человек достойный только того, по мнению Эдуарда, чтобы ползать перед ним на четвереньках. Правда, что-то не позволяло поступить именно так.

Датаев заметил, как парень с картошкой и прыщами перевел внимание с официантки, вяло курсирующей вокруг немногочисленных посетителей, на экран телевизора. Показывали какое-то реалити-шоу, где молодые люди пытались превзойти друг друга в своей неординарности. Прыщавый явно сопереживал героям, эмоции которые шли с экрана заметно влияли на него и заставляли менять выражения лица с глуповато-удивленного на глуповато-довольное и обратно.

- Самое время переключить, - подумал Датаев, и наугад ткнул пальцем в пластиковую коробочку. Картинка сменилась, и Эдуард, даже не глядя в сторону телевизора, отпил из только что наполненного бокала, представляя, как физиономия соседа исказилась от недовольства. Конечно, не карандаш в глаз, но хоть что-то.

Реакция, которую Датаев почему-то забыл предвидеть, последовала незамедлительно.

- Брось-ка, брат, мне пульт, ты, вижу, не смотришь. - Раздался пискляво-хриплый голос. Короткая фраза прозвучала очень напористо, а интонация не предполагала возможности отказа. Датаев от неожиданности вытянулся, и, подавляя невольный испуг, очень неестественно отпил из бокала, пытаясь сообразить, как же ему поступить в такой ситуации.

- Да ты что, глуховат? - Пробурчал себе под нос прыщавый еще решительней, затем абсолютно беспристрастно стащил пульт из-под локтя замершего Эдуарда, и сел на прежнее место.

Вроде бы, никаких действий от Датаева уже не требовалось, и он старался как можно правдоподобней имитировать безразличие к случившемуся, хотя на самом деле пережил нервное потрясение такой силы, что даже немного отрезвел.

Пару секунд, и выражение лица прыщавого опять стало изменяться в унисон со сменой картинки на экране. Датаев посмотрел на него с новой волной ненависти. Правда, мысль о карандаше, воткнутом в глаз, уже не казалось такой реальной.

- Вот что значат хорошие манеры, даже всякий сброд порой не хочется оскорбить. А ведь стоило поставить его на место. - Думал Эдуард. В правильном мире переключение каналов телевизора в пивной должно было бы быть его основной работой. Чтобы порядочные люди не утруждались. А вдруг не тот канал выбрал или переключил не вовремя, или на рекламу, - то бить розгами.

И незамедлительно в своем воображении Датаев стал пороть этого прыщавого, наблюдая за тем, как корчится его противное лицо. Удар за ударом он рассекал лозиной кожу на спине обидчика, и с удовольствием смотрел на мясо проступающее из зияющих ран. Датаев лупил с такой силой, что от напряжения на роже провинившегося вздувались вены и лопались прыщи. Это мерзкое зрелище усиливало отвращение Эдуарда и вместе с тем, наслаждение от происходящего. Но уже через минуту такое развлечение наскучило Датаеву, тем более что обидчик не был достоин длительного внимания даже в таком его проявлении. Воображение Эдуарда невольно соскользнуло на персону, которой не посчастливилось быть первой из тех, кто ранил его душу в эту пятницу, и уже не в первый раз.

После большего глотка пива он с удовольствием представил, как прямо на его рабочем месте, перегнувшись через небольшой столик, на глазах у всего отдела и нескольких клиентов, он стоит с кожаным ремнем возле безвольно лежащей начальницы, которая ожидает своего наказания.

Еще глоток, и загорелые в солярии, с парой родинок, голые ягодицы, затрещали под взмахами широкого кожаного ремня. Альбина Антоновна выкрикивала оскорбительные для Датаева распоряжения, но каждая ее фраза обрывалась воплем и треском ударов, которые вырисовывали на пухлых ягодицах красные узоры.

- Недовоспитали тебя, видно, Альбина Антоновна. Совсем не умеешь с людьми порядочными себя вести. - Приговаривал Эдуард. - Я-то тебя научу. Вот так. Вот так. Теперь умнее будешь. Неумение заинтересовать клиента, говоришь? А как тебе это мое умение? - От таких мыслей Датаев стал чаще и глубже дышать, будто и вправду проделывал какую-то физическую работу.

Ягодицы тряслись под ударами, а вопль становился все отчаяннее и переходил в приглушенное всхлипывание. - Твоя рабочая задница, Альбина Антоновна, думаю, еще и не то выдерживала. Неспроста в свои-то годы и уже на такой должности. Да и в солярии ты формы запекаешь не просто так. Давай-ка, я тебя еще подрумяню. Ну как, ты испытываешь удовлетворения от работы персонала? - Мысленно проговорил Датаев, как будто цитируя не раз обращенную к нему насмешку. - А не проверить ли мне лично результат своих стараний? - сказал он на ухо воображаемому образу своей провинившейся начальницы. - Нужно же мне знать, каков итог моей воспитательной работы. Ведь пользоваться им не кому попало, а самому Вениамину Эдуардовичу.