А здесь - привычный гнёт
Свои кривые гнёт,
Раскладывая мглу
По полочкам, в углу...
***
Воздушною лыжнёю - провода,
А под ногами - стылая вода,
И, словно пожилой металлолом,
Заржавленные листья - за углом,
И - вереницы бесконтрольных фаз,
И - ты глядишь - сквозь это - в сотый раз,
Лоскутное смешение кровей
Скрепляя энергетикой своей...
***
Чем легкомысленно динамить,
Во всем объёме покажись мне,
Фотографическая память,
Бегущей (от инфаркта) жизни.
А я тобою овладею
(Насколько позволяет эго),
Вульгарно воплотив идею
На фоне жизненного бега...
***
Проскачет жизнь галопом по Европам
(А заодно по континентам прочим),
И - совместит ребёфинг с холотропом,
И - мы рожденье к смерти приурочим,
И - сумрачный бойфренд чужой подруги
(Ни полсловечка из него не вынешь)
Умело на себя наложит руки,
И - это будет рэй-ки, а не финиш...
***
...А гречневую кашу с потолка,
Попавшую туда, когда тарелка
Была разбита об пол, за пять лет
Благополучно съели тараканы...
ЗАТМЕНЬЕ
(глава из ненаписанного романа в стихах)
Из парашютной практичной ткани
Комбинезончик для дочки Тани
Петровна сшила ко дню рожденья.
Вещица вышла - на загляденье.
А матерьяльчик, не глядя на ночь
(Но на ночь глядя), принёс Иваныч.
С аэродрома. В наземной службе
Он там трудился. Ему по дружбе
Ткань то ли дали, то ль не давали.
О том узнаешь теперь едва ли...
Иваныч пил. Но не так, чтоб жутко.
Притом что пить, как он пил - не шутка:
На сутки доблестного дежурства
Два дня запойного самодурства.
Да день отлёживанья больного.
Из года в год. И - опять. И - снова.
Не обойтись без такого факта:
Иваныч, выкушав дозу, как-то
В майорской форме на фото снялся,
А был он штатский. Знать, приподнялся
Над мелкотравчатою судьбою,
Чужую нишу закрыв собою...
Хозяйка дома, и огорода,
И птиц, и кроликов, и приплода,
Петровна, хоть и не футболистка,
Страдала всячески от мениска.
Коленка клацала и скрипела.
Петровна охала, но терпела...
А сыновья где-то рядом жили -
И шапки кроличьи оба шили.
Петровна доченьке (эка сила!)
Еду из Кубинки привозила.
Везла крольчатинку, хрен, яички,
Медок, огурчики, соль и спички...
Час-два гостила, хоть путь был долог,
И уезжала назад, в посёлок.
Ходила Таня в комбинезоне,
А муж Танюшин сидел на зоне.
Туда попал он за хулиганство.
(Причина очень банальна: пьянство.)
Татьяна с мужем порвать решила,
Но в то же время её страшило:
Вдруг он вернется к неверной киске
По месту кровной своей прописки....
Она рассказывала о муже -
Мол, был он парень - других не хуже.
Работы, впрочем, Олег чурался
И в пьяном виде жестоко дрался.
И добротою потом лучился...
Такой вот случай с ним приключился:
Опять же спьяну (что характерно),
Доволен дракой и добр безмерно,
Придя под утро в прорабской каске,
Домашним рыбкам кило колбаски
Нарезал мелко, чтоб те поели.
А рыбки взяли, да околели...
Хоть песни общие были спеты,
О муже вырезку из газеты
Хранила Таня: де, угрожая,
К. у такой-то часть урожая
Забрал цинично (пучок редиски).
Да две ириски и три сосиски.
(Муж самовольно покинул зону,
Истосковавшись по самогону.
Лишь год до выхода был - и нате:
Срок дополнительный в результате).
Ребёнок Танин жил у свекрови,
Не то в Конькове, не то в Перове.
Порою Таня брала ребёнка,
Варила кашку и пела тонко.
Она дарила ему подарки,
И с ним гуляла в Центральном парке.
Ещё гуляла с ментом женатым
И с разведённым ментовым братом.
Студент-сириец, согласно плану,
Магнитофоном пленял Татьяну:
Дарил кассетник ей многократно,
Чтоб через месяц забрать обратно.
И я с Татьяной встречался тоже -
Полгода, или на то похоже...
Носил коньяк в беспородном кейсе
И ставил девушке Каунта Бейси...
Звалась Татьяна - бухгалтер младший,
И не считалась дурной и падшей.
Имела внешность с чужой афиши:
Мэрлин Монро, но чуток повыше.
И формы несколько поскромнее.
И ноги бледные подлиннее...
Она работала рядом с домом,
И увлекалась кубинским ромом.
Любила, выпив, к окну пробиться,
На подоконник взлететь - как птица,
И по карнизу бродила шатко,
И говорила: "А я - лунатка!.."
И не курила, вернее, редко.
И губы красила, как субретка.
И строчкой этого обихода, -
Ей было двадцать четыре года.
Жила Татьяна в районе СЭВа,
К метромосту, а потом - налево.
Ютилась в мужниной комнатухе.
Соседи - гомик и две старухи.
В той комнатухе (шестнадцать с гаком),
Помимо трёх пузырёчков с лаком,
Стояла мебель, верней - фанера
(От секретера до шифоньера).
На книжной полке царил порядок:
Тома в затылок - всего десяток.
Татьяна книги читала мало,
Точнее, вовсе не открывала.
Зато листала (почти часами)
Журнал с картинками "Вяжем сами".
Разлапив маленькие ладони,
Могла сыграть на аккордеоне.
Была растительна, чуть животна,
Притом физически чистоплотна.
Тахикардией слегка болела -
И, незаметно пока, слабела.
Гостей бывало у ней немало.
Танюха всякого принимала.
А тем, кто в ночь от неё не чапал,
Легко кидала перинку на пол...
Лихих подружек штрафные роты
К ней забегали, идя с работы
Распить бутылку, другую, третью...
Плюс насладиться домашней снедью.
В безликой жэковской комнатухе
Балкона не было у Танюхи,
И приходилось сметливой Тане
От наезжавшей порой мамани
Внутри дивана, среди подстилок,
Держать завалы пустых бутылок.
Когда мы всё же бутылки сдали
(Как пёрли сумки, уже детали),
Купили куклу ее Наташке
И мне румынские две рубашки.
Она рассказывала о детстве.
О дармоедстве. О злом соседстве.
О местной пасеке, добрых пчёлах,
О цыганятах, всегда весёлых,
О ветеранах, с утра поддатых,
О приставучих таких солдатах...
В кино ходили с ней пару раз мы
На фантастические маразмы.
А раз в Крылатское взял её я
На действо истинно неземное,
Где, безразличны к мельканью бега,
Под сенью крытого велотрека
Прыжки с шестом шесть часов смотрели,
Пока в итоге не одурели...
Вблизи маячащего финала
Сказать осталось довольно мало
