На этот раз он ехал на поезде. Можно было, конечно, и самолетом, но, во-первых, ехал Колесников не по вызову, а просто в командировку. Соответственно о месте в самолете пришлось бы просить, а быть кому-то должным лишний раз не хотелось. Во-вторых, ему хотелось посмотреть на Германию не через призму памяти Лютьенса, а своими глазами. Ну и, в-третьих, можно было не торопиться, все равно сейчас проблемы флота отходили на второй план. Во Франции началась заваруха. «Странная война», когда немцы и французы сидели в окопах друг напротив друга с категорическим приказом не стрелять, периодически устраивая совместные офицерские посиделки и даже футбольные матчи, наконец закончилась. Закончилась резко, да так, что никто, ни с той, ни с другой стороны линии фронта, этого не ожидал. Соответственно, все пребывали сейчас в обалдении, кто радостном, а кто не очень.
Колесникова, откровенно говоря, проблемы французов не волновали вовсе. Будучи самую малость националистом, он не любил «галльских петухов», считая их хамами семитской наружности. Может быть, в этом времени они и отличались, но он очень сомневался, и то, как немцы их громили, подтверждало его мнение. А вот самим немцам можно было только поаплодировать.
Насколько он мог судить, опираясь на свои неполные и частично забытые знания, процесс развивался так же, как и в его времени. Немцы, вместо того, чтобы тупо ломиться через линию Мажино, теряя людей, время и силы, нанесли удар по странам Бенилюкса, одновременно одним лихим наскоком выводя из войны и оккупируя Голландию. Танковые дивизии прорвались через считающиеся непроходимыми для тяжелой бронетехники Арденны и сейчас стремительно развивали наступление. А французская армия вместе с британским экспедиционным корпусом быстро теряла боеспособность и в панике отступала, бросая технику и вооружение. Фронт, и без того не имеющий сплошной линии, разваливался на глазах. Вот-вот произойдет чудо под Дюнкерком, и сейчас Колесников думал, стоит ли как-то сыграть на этом послезнании, и если стоит – то как?
Ну а пока он наслаждался неспешной ездой, хотя раньше терпеть не мог поезда. Все перевесили удобный вагон, совершенно не похожий на детище родных РЖД, и пасторальные пейзажи за окном. По этим полям еще не прошли танки, и самолеты не высыпали на них тысячи тонн бомб. Все еще впереди, хотя – кто знает?
А еще в поезде был вагон-ресторан, где повара, не избалованные благами цивилизации вроде микроволновок, тем не менее, ухитрялись кормить и вкусно, и сытно. И шел поезд с невероятной пунктуальностью, прибывая на станции и отходя от них даже, кажется, не минута в минуту – секунда в секунду. И вышколенный персонал… Словом, поездка оказалась недолгой, но ему понравилась.
Как оказалось, в Берлине о нем помнили. Иначе как объяснить тот факт, что знакомый «хорьх» и знакомый лейтенант оказались именно там, где нужно? И вот они уже едут в ту же самую гостиницу, уютное гнездышко для военных чинов в неплохих званиях, но не в первом ряду. И даже тот факт, что Гиммлер уже назначил ему аудиенцию на вечер следующего дня, особого удивления не вызвал. В конце концов, о его командировке было известно, и догадаться, что самый знаменитый на сегодняшний день адмирал Германии едет в Берлин не только с целью инспекции столичных борделей, труда не составляло. А Гиммлер – не дурак и наверняка оценил, что адмирал сдержал данное слово и сумел-таки провернуть пусть небольшую, но успешную военную операцию. Ну что же, это радует.
В гостинице ничего не изменилось, его даже поселили в тот же номер, что и в прошлый раз. Единственно, народу почти не было – все правильно, нечего им в тылу прохлаждаться, все на фронте. Однако на чистоте простыней это не сказалось и на обслуживании в ресторане тоже. И певичка та же самая. Как ее? Елена? Хелен. Именно так. И она адмирала тоже узнала. И от приглашения прогуляться вечером, благо погода была великолепной, тоже не отказалась.
Честно говоря, Колесникова слегка мучили угрызения совести. Все же Лютьенс был женат, имел детей… С другой стороны, жена адмирала далеко, не в Берлине и не там, где мужу приходится геройствовать. Он как попал сюда – так еще ни разу ее не видел. Да и потом, он же ничего противозаконного не делает – так, гуляет и разговаривает. Имеет, в конце концов, адмирал право не только жизнью рисковать, а в промежутках кучей бумаг заниматься? Поэтому, успокоив совесть и плюнув на то, что по местным, без малого пуританским меркам такая прогулка с трудом вписывается в рамки приличий, он посвятил вечер отдыху и восстановлению нервной системы.
Хелен, кстати, в качестве собеседника оказалась куда интереснее, чем ему показалось в прошлый раз. Во всяком случае, не дура, как многие женщины, встречавшиеся в жизни и Колесникова, и Лютьенса. И ее ресторанная подработка – это так, чтобы было, что на зуб положить. Кушать-то хочется, и, желательно, каждый день, да еще и не по разу. А так – студентка, как раз заканчивающая университет, будущая журналистка, гордая тем, что ее статьи даже иногда печатали в какой-то небольшой газете. Платили за них, правда, сущие гроши, но все же какой-никакой повод для самоуважения это давало.
Вот тут Колесников и сделал ошибку. Не то чтобы серьезную, но все же ставящую и без того короткий отдых под вопрос. Шутки ради предложил девушке сделать про него репортаж. В конце концов, маленькой заштатной газетке эксклюзивное интервью с человеком, чье имя недавно прогремело на всю страну и еще не успело забыться, – это о-го-го! И ухитрившаяся провернуть это молодая журналистка однозначно будет в шоколаде. Думал, засмущается и откажется. Вот только Хелен шутки не поняла, руками и ногами ухватившись за эту идею. Пришлось отдуваться, хотя, с другой стороны, это в будущем могло оказаться полезным. Адмирал хорошо помнил опыт и лорда Фишера, и генерала Кастора. Оба они смогли обеспечить свой взлет еще и благодаря тесным связям с прессой, так что стоило это учесть, и небольшой пиар в будущем мог вполне пригодиться. Ну а что перед ним не светило журналистики, а всего лишь девчонка, слегка напуганная ответственностью и ободренная перспективами, – так ведь надо с чего-то начинать. В конце концов, если у тебя нет пиар-менеджера, то стоит его воспитать.
В маленьком ресторанчике на берегу реки Шпрее они сидели до полуночи. Остальные посетители давно разошлись, и ресторатор уже несколько раз намекал им, что пора бы и честь знать. Вот только Колесников на его намеки внимания не обращал, а в открытую хоть что-то высказать человеку в столь высоком звании хозяин заведения не рискнул, все же чинопочитание у немцев на высоте. Нехорошо, конечно, но открытых заведений поблизости не наблюдалось, а альтернативой было отправиться в номер к самому адмиралу или, как вариант, к Хелен, которая мало того, что жила далеко, так еще и снимала квартиру вместе с подругой. В общем, оба расклада выглядели для девушки максимально компрометирующими, а Колесников все же был джентльменом.
Составлять вопросы для интервью им пришлось совместно. Хелен все-таки была пока еще студенткой, и имеющийся в ее очаровательной головке довольно приличный багаж теоретических знаний практикой не подкреплялся. С другой стороны, Колесников, даже будучи человеком, в жизни не бравшим и не дававшим интервью, попал сюда из века с крайне насыщенным информационным пространством. Соответственно поневоле читал и слушал таких интервью немало, да и что делать на пенсии? И составляли там вопросы-ответы люди, на порядок подготовленнее местных газетчиков. В голове что-то да отложилось, так что в результате их вечерних бдений родилось вполне пристойное интервью, которое девушка завтра же с утра собиралась отнести редактору. Ну, вот и ладушки, только пускай она придумает душещипательную историю о том, на какие жертвы пришлось пойти и чего ей это стоило. Колесников, не откладывая дела в долгий ящик, озвучил Хелен эту мысль, но помогать не стал, с ехидной улыбкой посоветовав заняться самой. В общем, вечер прошел интересно.
Встреча с Гиммлером прошла в очень будничной атмосфере. Рейхсфюреру и впрямь было сейчас не до проблем флота, пускай и ставшего вдруг победоносным. Все же, хотя он и не был связан с армией напрямую, на Гиммлере все равно держалось немало. Единственно, мысль насчет русских специалистов и вариант с ее оправданием через расовую теорию вызвала у него определенный интерес. Обещал подумать – ну что ж, тоже хлеб. И, уже когда короткая аудиенция подходила к концу, адмирал выдал:
