Так и не зашел, а утром брат уже не проснулся, не дождался своего Глаза. Связанный с артефактом самой своей сущностью, он просто не вынес разлуки с древней магической безделушкой.
Болезненная и страшная утрата. Только в полной мере осознав ее, Мадара понял, что значили те слова о "братоубийце". Понял, как только словил на себе косые взгляды соклановцев и родственников. Сначала взгляды, шепот за спиной... а после то самое клеймо. Братоубийца. Позже он и сам мысленно называл себя так, обвинял... Но все-таки первой их произнесла мать. После остальные, и это позорное, нечеловеческое слово приклеилось к нему как второе имя. Потому что он не помог, он, единственный, кто мог найти артефакт, не собирался его искать. Что мог сказать Мадара на это? Абсолютно ничего. Оправдываться клятвой? Оправдываться видениями Изуны о страшной участи их клана, если он, Мадара, начнет действовать?
Конец флешбека
- Как оказалось после... Глаз был у Хоширамы и он не собирался его возвращать, - Саске казалось, Мадара усмехнулся при этих словах. - Когда я узнал об этом, было уже поздно. Из желудка смерти не возвращаются...
Зачем он это говорил? Чтобы Саске сжалился и ослабил хватку, или чтобы понял, что его противник такой же обычный человек? Но младшего Учиху таким не одурачить. Обычный человек будет ранен, если в него попадут кунаем. Обычный человек умрет, если сквозь него пролетит рассенган-сюрикен Наруто Узумаки. Ложь. Хоширама Сенжу был легендой, исторической личностью, а он, Учиха Мадара - алчным, жаждущим власти моральным уродом.
- Моральным уродом? - словно услышав эти мысли, старый Учиха рассмеялся, - не суть... Я расскажу тебе, что есть на самом деле моральное уродство. Битва с Сенжу в Долине Завершения, вот пример морального уродства! А я ведь надеялся тогда, что вернусь вечерком домой, обниму жену и подержу на коленях племянника... И я уверен, Хоширама собирался сделать по приходу домой нечто подобное. И знаешь, был момент, когда я уверовал, что возьму верх в той битве. Но Хоширама... похоже, тоже верил в собственное превосходство. И не зря. Тем вечером домой к жене возвращался он, а не я.
Казалось, сам воздух смеется. Саске не стал уточнять, к чьей жене возвращался Хоширама Сенжу, а Мадара не задерживал на этом внимания. Угнетающее давление внутри все больше нарастало. Было трудно стоять и трудно думать. Трудно смотреть перед собой.
Давление, растянутое в пространстве и времени на многие часы, болезненное, сродни тысячам игл, вырывающимся изнутри, из-под кожи: раскаленным, обжигающим... заставляющим кипеть кровь и лопаться жилы.
Юноше казалось, что он вот-вот увидит, как на его ладонях растает и начнет пузыриться кипящая разжиженная кожа.
- Этот стервец обменял свою семейную реликвию на мою жизнь... Отдал свое ожерелье Шинигами, выторговав у того мою быструю и не совсем безболезненную кончину. Конечно же, я не мог с этим мириться. - Прошептал Мадара, неожиданно присев перед юношей. - Я ведь вырвал ожерелье прямо из костлявых пальцев бога смерти... Вот этими именно руками, - поднял он к лицу свои ладони, спрятанные под перчатками, - а они спалили мое тело, чтобы я не смог вернуться к жизни. Ты и не догадываешься, как весело на грани жизни и смерти, в двух мирах одновременно... проклятому и мертвыми и живыми...
- Стольких убил... Людей, которые никоим образом не связаны с твоими проблемами... - прошептал Саске в ответ, смотря на Мадару в упор и не отдавая отчета собственным словам. Словно и не он говорил, словно и не его мысли были, но непременно родившиеся в нем и его взволновавшие. - Не много ли ты хочешь ради мести? Не пора ли прервать этот круг творения зла в ответ на сотворенное зло? - И только сказав это, юноша понял, что опять отдался тем чужим мировоззрениям, насильно насаженным, принадлежавшим Узумаки, а не ему. Крепко ухватившись за подбородок юноши обтянутыми кожаной перчаткой пальцами, Мадара с силой приподнял его, взглянул Саске в глаза.
- Как же ты похож на Изуну... - с чувством и даже неким сожалением прошептал он. - Такой же ветреный, честный, добрый и совсем не понимающий жизни младший братик...
Саске хмуро смотрел перед собой. Не совсем соображая от пленивших его ощущений и не совсем отдавая отчет происходящему.
- Пошел ты... - наконец, сплюнул он.
- Жаль, Саске,- отпустив лицо парня, Мадара без особых усилий сорвал с его шеи нить с бусиной. - Уверен, будь ты знаком с моим братом в моем времени, ты бы разделил мои мысли. Хотя... у тебя ведь причин для мести больше, чем у меня? Интересно все же... кого имел ввиду мой брат, говоря о последнем из Учиха... тебя или меня?
Ответа не последовало. Глупый ребенок.
Снял с собственной шеи кулон, отобранный у джинчуурики. Собранные вместе две алых бусины побелели, замерцали.
Излучаемый ими свет пульсировал, повторяя ритм биения сердца старого Учихи. Оторвав взгляд от их мерцания, Мадара взглянул перед собой. Далекие отголоски битвы лишь изредка доносились сюда, в подсознание, во владения видений и иллюзий.
Перед глазами проплыла шелковая истлевшая ткань. Она появилась из ниоткуда, обрисовала легкий силуэт человека, словно была одета на него... Закружилась в танце, очертила костлявую фигуру шинигами. Был ли то мужчина, или была то женщина - определить уже не возможно. Половина ребер давно поломана или выбита, распущенные волосы, как и у любого старика: седые... Плоть сгнила, а местами и просто высохла. Алый свет в пустых глазницах, словно огонь самой преисподней. Это был не человек, это было порождение мрака.
- О-о-о... - протянул Шинигами, склоняя голову и с нескрываемым интересом глядя на Мадару, - Какой человек... и сам пришел ко мне в руки...
- Предлагаю сделку, - твердым, без тени сомнения голосом, заявил старый Учиха и вытянул перед собой руку, в которой держал ожерелье Хоширамы.
Смачно втянув в себя воздух, бог смерти подплыл ближе и внимательно посмотрел на вещичку, протянутую Мадарой.
- Дай угадаю... Твое желание такое же, как и семнадцать лет назад, такое же, как и век назад, во время битвы с Хоширамой?
Учиха промолчал. Шинигами и сам знал, о чем тот думает.
- Смертный, твое желание глупо, и я повторяю тебе это снова. Сосуд не оружие, сосуд - это одно из проявлений самой жизни. Ткацкий станок самой хозяйки судеб. Записывающее устройство, дневник, при котором я лишь исполнитель, перо с тушью. Понимаешь ли ты? Ты не можешь желать управлять им. Потому что не сможешь управлять, сколько бы биджу при тебе ни было. Ты всего лишь одна из нитей в полотне жизни. Не более и не менее. Хоть раз вспомни, о чем говорил твой брат, и оглянись. Ты отдался чувствам, ты нарушил клятву.
Учиха нахмурился, единственный глаз потемнел от нахлынувшей лютой злобы.
- Мне жаль тебя, - продолжил Шинигами, хлопнув мужчину по плечу. - Но твои усилия напрасны. Твоя месть неосуществима. Ты не вернешь ни убитого брата, ни жены... ни чести своего клана. Это было слишком давно, и отпрыски виновников тех войн давно забыли о смехотворных распрях... Они простили друг друга. Чего же добиваешься ты? Человек, запертый между мирами Жизни и Смерти?
- Бери... за желание, - почти неслышно продолжил Учиха настойчиво, слово в слово повторяя когда-то произнесенную Хоширамой фразу. - Ведь тебе нужна эта вещь? Нужна, по глазам вижу.
Бог смерти улыбнулся, шероховатая кожа полезла струпьями, трескаясь и осыпаясь наземь.
- А не боишься? - вопрос был неуместным. Костлявые пальцы Шинигами царапнули живую плоть, когда тот забрал протянутую ему вещицу. Мужчина не знал, что ответить. Боится ли он?
А разве может он, пройдя такой путь, утратив последнее, что в нем было человеческого, и узнав, что все было зря, все еще оставаться боязливым?
