Вывинтив миниатюрную лампочку, я взял ее за цоколь и аккуратно сжал стеклянную колбу маленькими пассатижами из набора моего незаменимого инструмента, вставив между концов сучок, чтобы не повредить нить. Коротко хрустнуло, и стекло лопнуло, рассыпавшись мелкими осколками. Поднеся лампочку к глазам, я облегченно перевел дыхание – нить накаливания осталась целой.

Устроившись на четвереньках и сложив из толстых сучков подходящее основание, напоминающее редкий сруб, я просунул туда фонарик, уложив его на бок так, чтобы торчащая на проволочных рожках нихромовая нить почти вплотную прилегала к подложенному снизу плоскому куску сосновой коры. Осталось покачать и вытащить пули из двух пистолетных патронов и высыпать порох туда же. Кучка оказалась совсем небольшой. Присыпав порохом нить накаливания, я еще раз вытер руки и начал осторожно выкладывать над пороховой пирамидкой крохотную поленницу из ломаных стеблей сухой травы, перемежаемых тончайшими еловыми веточками. Когда внутренность сруба оказалась заполненной, я удовлетворенно отряхнул ладони и огляделся.

Сосредоточенность огнепоклонника-костростроителя помешала заметить, какой напряженной стала атмосфера. Все девушки собрались вокруг, и, вытянув шеи и едва не стукаясь лбами, заглядывали мне через плечо. Я чувствовал колено Алисы с одной стороны, и дыхание принцессы с другой: забыв обо всем, даже почти перестав дрожать и щелкать зубами, они зачарованно уставились на потенциальный костер. Нет, ну нельзя же это просто так вот оставить!

– О-о-о-о, долог и труден был путь человека к согревающему огню, – протяжным речитативом завел я, молитвенно вытянув руки к темным небесам и покачиваясь, как камлающий шаман. – Нескончаемые времена лишь громовые молнии и огненные горы хранили тайну божественного пламени. Жестоко страдали холодными ночами древние люди, бунтовали их желудки от сырой пищи, а рык подбирающихся во тьме кровожадных диких зверей поселял страх в дрожащих сердцах. Но нашелся герой, рекший: «Пойду и добуду у богов секрет рукотворного огня, ибо сострадание к вам, родичи, кипит в моем сердце, да и отвагой и смекалкой я не обижен. Хватит мне молодецкой силушки, чтобы померяться со стариком-громовержцем и отобрать у него первозданное пламя. Только знайте, родичи, могущественный огонь рождается из малой и хрупкой искры, которую может загасить даже крылышко мотылька. До̀лжно беречь эту искру от разбойного ветра и лелеять, кормить душистыми сухими травами. Однако страшусь я, что могучего моего дыхания слишком много станет для того, чтобы сохранить искру и раздуть в первый, юный и свежий язычок огня. Как бы мне с моей молодецкою силой не погубить всего дела, задув нечаянно драгоценное пламя. А чтоб не случилось так, родичи, надобно послать со мной самых первых красавиц племени, девиц с дыханием нежным, как утренний ветерок – только они окружат искру заботой и выпестуют, подобно новорожденному дитяти». Задумались древние люди и вопросили: «А не хватит ли тебе, герой-молодец, одной красавицы, чтобы нянчить огонь? Потому как мало у нас в племени пригожих девиц, жалко нам всех отдавать тебе одному». Но тверд был герой, и не сбить было его с избранного пути. «Пожалейте поперву себя, родичи, ибо жадность оставит вас прозябать в холоде, голоде и темноте. Случись так, что не хватит трепетного дыхания одной красавицы, что станет тогда с человеческим родом? Сгинет и пропадет в вечной тьме, и лишь волки споют похоронную песнь ему. Потому не жмитесь и подавайте скорее девиц-красавиц, да самых пригожих»…

– …Ладно, ладно, сказочник, все понятно, – проворчала Алиса. – Когда дуть? Сразу как вспыхнет или попозже?

– Умница ты моя, – похвалил я, продолжая обкладывать сруб подходящими ветками. – Короче, система такая: равномерно распределяемся вокруг, выжидаем пару секунд, потом нежно и трепетно дуем. Главное – чтобы воздух поступал в очаг горения снизу, поэтому дуть надо фактически с уровня земли. Все ясно?

Девушки нестройно подтвердили и торопливо распределились вокруг потенциальной огненной колыбели. Выполнение задачи, естественно, потребовало от них принять позы, поистине ласкающие мужской взгляд. Поскольку укладываться ничком на сырой мох ни одной из моих невольных спутниц не захотелось, им пришлось устроиться на четвереньках, высоко задрав обтянутые мокрыми платьями и юбками попки и прильнув грудью к земле. Если бы у них были кошачьи хвостики, то они бы сейчас дружно торчали в зенит. Лица были серьезны и исполнены понимания важности предстоящей задачи. Даже беспрерывно кашляющая черноволосая певичка попыталась присоединиться, но я остановил ее.

– Не стоит, не стоит, мадемуазель инсургентка. Поддувать надо осторожно, а вы еще кашлянете и испортите все дело. Отдыхайте пока в сторонке.

Она попыталась было что-то сказать – уж не знаю, обругать меня или извиниться, по выражению мелового лица понять было невозможно – но послушалась. Все остальные девицы ждали в полной боеготовности.

Полюбовавшись, сколько позволяла совесть, я одобрительно кивнул:

– Да-да, вот именно так. Замерли, воздух не колышем.

С театральной задержкой поднеся палец к кнопке, я нажал. Щелкнул тумблер, коротко зашипело, и из кострового сруба вырвался язычок пламени. Сухая трава стремительно занялась от пороховой вспышки, затрещала, поджигая еловые веточки. Девушки старательно принялись дуть, жмурясь и хватая воздух полуоткрытыми губами, в то время как я, подавшись назад и удовлетворенно сложив натруженные руки на груди, наслаждался зрелищем и дирижировал:

– Прекрасно, прекрасно. Но только еще нежнее, как бы это сказать… трепетно. Как бы на ушко возлюбленному, вот так: ф-ф-уу, ф-ф-уу. Отлично! Разгорается, вы видели? Теперь следующий этап, подаем воздух сильнее. Тут уже надо работать страстно. Нет-нет, Алиса, кто же так пучит щеки? Некрасиво и неэффективно. Надо действовать грудью, вдыхать глубоко, выдыхать чувственно… Да-да, ваше высочество, так держать, у вас профессионально получается… Ай!..

Увлекшись, я не заметил, как Брунгильда выпрямилась, нависла надо мной и, не говоря худого слова, отвесила пинка. Нога была словно каменная.

Что же, жаловаться мне, в общем-то, не пристало. Поэтому я лишь вымученно ухмыльнулся, почесав в затылке под удивленными взорами остальных раскрасневшихся огнепоклонниц.

– В чем дело, Брунгильда? – поинтересовалась принцесса, переводя дух и вытирая копоть с нежных щек, пылающих дивным румянцем. Высокая грудь ее вздымалась так, что, казалось, готова была вырваться из тесных объятий украшенного стразами корсета. – За что ты стукнула господина Немировича?

Та помолчала, выразительно глянув на меня и приподняв бровь. Но в итоге лишь отрезала:

– Уже горит, госпожа.

Какое счастье, что для суровой молчаливой воительницы труднее связать пару слов, выстраивая обвинительное заключение в похотливости и коварстве, чем немедленно покарать охальника физически и великодушно спустить остальное на тормозах. Слава, слава немногословию!

Правда, принцесса, похоже, все-таки догадалась, в чем было дело, судя по тому, как одернула слишком коротко обрезанный подол бывшего бального платья и прожгла меня взглядом. Однако педалировать тоже не стала, глядя, как деловито я вытащил фонарик и принялся перекрывать запальный сруб толстыми сухими сучьями. Прошло всего несколько минут, и пламя победно заревело, слепя глаза оранжевыми языками и распространяя волны благословенного тепла.

По бокам полянки лежала пара начавших трухлявиться сосновых стволов, и я подтащил их поближе, расположив в виде каре. Но девушки, не обращая на них внимания, собрались вокруг костра, протягивая к нему руки и подставляя бока. Воткнув пару палок подальше от пламени, чтобы не сжечь, я пристроил там промокшие туфли и развернул на руках мундирный сюртук. Толстое сукно тут же закурилось сизым паром. Тонкие шелка девичьих нарядов сохли быстрее, но только с обращенной к огню стороны. Решение лежало на поверхности, но прекрасным спутницам, кажется, что-то мешало.

Алиса, помахивая курящимся паром подолом короткого платья, раздраженно зыркнула на меня и поинтересовалась: