Подберезовики, маслята и подосиновики жарили на большой чугунной сковородке, а грузди и рыжики шли на засол.
В один из августовских дней Павел вышел в поле и, внимательно осмотрев свои владения, понял: пора приступать к жатве. На следующее утро вместе со Змитроком и Митрофаном они стали жать овес острыми серпами. Арина с Полиной вязали снопы, стаскивали их к полевому стану. Потом пришел черед ржи, в огороде поспели лук и морковка, в целинной почве налились и крупные картофельные клубни.
Потом пришло время молотить снопы увесистыми цепами на небольшом утоптанном току. Зерно веяли на ветерке, очищая его от мякины и остья. Работа у Кириенок спорилась, ибо каждый день приносил радостное сознание того, что амбар и погреб наполнились чуть не доверху. И хотя крестьяне не любят переоценивать свои запасы и в открытую гордиться результатом своего труда, все же для Павла и его семейства было понятно, что надежды их оправдались полностью, и они смогут благополучно перезимовать эту первую свою сибирскую зимушку-зиму.
– Да, Змитрок, будь весной семян вволю, справились бы мы и с большим клином земли, – с сожалением говорил он старшему брату.
– Ничто, Павлюк, на следующий год так и зробим, – соглашался тот.
– Правда и корчевать больше придется…
– Управимся.
Однако до весны требовалось еще дожить, а жить дальним загадом для переселенца – слишком большая роскошь. Было жаркое лето – будет студеная зима, как предупреждали старожилы и сейчас прежде всего нужно было позаботиться о том, куда пристроить скотинку, чтобы не померзла и часом не околела в зимние холода.
А тут пошли затяжные дожди, дни становились все короче, а ночи длиннее, темнее и глуше. В такие дни даже мужики сидели в землянках и ждали хоть небольшого просвета в хмуром осеннем небе, чтобы урвать часок для работы на своем подворье.
Арина с Павлом забрали кур в теплушку в свое подземное жилище: в тесноте, мол, да не в обиде. Глядя на новую обитательницу землянки, маленькая Иринка то и дело подбегала к Майке и гладила ее по лбу своей ручонкой.
Что ты, дочка! – в шутку предостерегала ее мать, – Не гладь коровку по лобику, а не то у нее рожки вырастут и она начнет бодаться.
Но непогода длилась недолго. Снова установились солнечные дни – то ли бабье лето, то ли – золотая осень. Так или иначе, но этой поры хватило, чтобы расквитаться с последними неотложными заботами в поле и во дворе. И когда наступило время первых заморозков, покрывших серебристым инеем траву и ветки деревьев, семья Кириенко была готова к зимовке, если не считать незаконченного сарая. Дорубить его стены и подвести сруб под крышу они никак не успевали, и срочно требовалось что-то придумать. Павел долго думал, как можно выйти из положения, и, наконец, его словно осенило:
– Ребя, берем лошадей и – айда за сеном.
– Чего это ты удумал? – насторожился Змитрок.
– Установим жерди шалашом и на них сверху и с боков уложим наше сенцо. Тогда и скотине будет тепло, и нам за кормом не придется к лесу мотаться.
– Ура! – завопили Митрофан и Афанас, которые засиделись на своем подворье и радовались возможности съездить в тайгу.
Сенной зарод, как и предлагал Павлюк, перевезли к сараю и обложили его со всех сторон плотным слоем природного утеплителя. Получился большой ворох-стог с небольшим входом во временную теплую конюшню, которая укроет скотину от ветров и вьюг. Принюхиваясь к ароматам разнотравья, навевавшим воспоминания о летнем разогретом луге, Афанас мечтательно предположил:
– В таком дворце и самим жить неплохо.
– Да уж, не хуже наших землянок, – согласился Павел.
– Но чем больше сена они съедят, тем холоднее им будет, – трезво заметил Митрофан. – Я бы на их месте свой аппетит-то поумерил.
– Хватит балагурить, – докурил цигарку Змитрок. – Пошли скотину переводить в ваши хоромы.
И сам первый отправился в свою землянку за поросятами, уже подросшими и раздобревшими.
Вскоре вся скотина была собрана в этом сенном общежитии. Лошади и коровка стояли каждая в своем стойле, для шебутных и назойливых поросят выгородили отдельный закут, а под потолком на шесте сидели нахохлившиеся куры. «Ноев ковчег, да и только!» – подумал Павел, любуясь этой прозаической картиной сельской жизни.
В зимнее время нескончаемая круговерть крестьянских дел и забот немного затихает, посреди неотложных трудов появляются небольшие просветы для отдыха.
По первому снегу, как только припорошило всю поверхность земли тонким слоем нетронутого, словно коленкорового, полотна, Павел и Афанас решили отправиться на охоту, хотелось побродить по заснеженной тайге, подышать морозным чистым воздухом. Надев теплые зипуны и шапки, они вышли со двора, перебрались через речку, схваченную еще тонким, но уже прочным, слегка прогибающимся под тяжестью человеческого тела ледком.
За рекой начинались обширные таежные угодья, и хотя за лето довелось не раз побывать в лесу, в основном, это были пока места заповедные, неизвестные, новые. Вот и теперь Павел и Афанас неожиданно забрели в такой густой, непролазный ельник, что даже жутковато стало. Вековые деревья стояли такой плотной стеной, а раскидистые лапы так опускались до самой земли, что охотники с трудом могли продираться через эту чащобу. Цепкие ветви хватали за одежду, сухая колючая хвоя сыпалась за шиворот. Потихоньку поругиваясь и кряхтя, братья пробирались сквозь таежные дебри и уже готовы были повернуть назад, как вдруг заслышали тихий, но отчетливый свист. Рябчики! Тогда они пошли по направлению к этому свисту, который становился все ближе. И вот зоркий Афанас заметил дерево, на котором сидела целая стая рябчиков.
Чтобы птицы их не заметили, требовалось обойти их сбоку, под прикрытием кустов. Стали подкрадываться, боясь вспугнуть неосторожным движением или треском переломанной сухой ветки. Однако когда они подкрались к дереву с другой стороны, птицы как будто сквозь землю провалились – не было видно ни единого рябчика. «Что за притча! – в сердцах подумал Павел. – Неужто улетели?» А Афанас схватил увесистый сук и бросил его в куст, туда, где прежде сидели рябчики. Два рябчика испуганно сорвались с ветки и перелетели на другое дерево и сели так, что можно было достать их выстрелом. «Стреляй же!» – шепнул Афанас брату, тот прицелился. Лес огласился звучным грохотом, а рябчик упал к подножию ели.
– Ловко это у тебя получается, братка! – сказал Афанас и хотел было кинуться за добычей, но Павел ухватил его за плечо: постой, мол. Он обратил внимание, что второй рябчик не улетел прочь, а, съежившись, сидел на другой ветке, ближе к стволу.
Павел вскинул ружье, долго наводил мушку на цель и, наконец, выстрелил. Второй рябчик так же, как и первый, упал на землю. Когда они подошли ближе и увидели птиц, лежащих рядышком на снегу, на ум Павлу пришла мысль:
«Вот так вместе жили, вместе летали, жизни радовались, кормились, вместе и умерли».
Подобрав дичь, охотники выбрались из густого ельника и побрели вверх по течению речки Алексеевки. Следов кругом было много, и Павел, когда мог их узнать, объяснял младшему брату где пробежала лисица, где мышиные цепочки, а где прошел, глубоко вдавливая грунт, сохатый. Но вблизи зверья не попадалось.
И вдруг они заметили свежие заячьи следы. По всему было видно, что косой только что прошмыгнул здесь и не мог далеко уйти от этого места. Братья молча прошли вперед, чуть пригибаясь к земле и пристально всматриваясь в белесые холмы и низинки. Вскоре они настигли беглеца. Афанас снова первым приметил зайца. Его спинка едва виднелась из-за низкого куста и немного вздрагивала, но когда они подошли еще ближе, заяц выскочил на открытое пространство и кинулся было наутек. Но Павел оказался наготове: вскинув берданку, он подождал, когда заяц выскочит на ровное место и нажал на курок. Тот в последний раз скакнул, в полете перекувырнувшись через себя, и замертво свалился на снег, окропив его своей теплой кровью.
С такими трофеями не стыдно было возвращаться домой, и братья двинулись к своим землянкам. По дороге домой Афанас сперва гордо посматривал на брата, а потом спросил:
