Изошел-то я, добрый молодец, С устья до вершинушки Всю сибирскую сторонушку Не нашел-то я, добрый молодец, Ни батюшки, ни матушки, Ни братцев-то, ясных соколов, Ни сестриц-то белых лебедушек…

Кто знает, откуда взялась эта песня! Может, сложили ее ссыльные, понуро бредущие по этапу на каторгу. Может, дошла она до наших дней со времен Ермака Тимофеевича и Ерофея Павловича Хабарова. А может привез ее в Сибирь лихой человек, босяк с Хитровки, который за кражу попал в места не столь отдаленные на пожизненное поселение. Сколько людей, столько и судеб, а в песне выразилась судьба народная.

На подходе к Мариинску Павел Кириенко начал прощаться с попутчиками.

– Ну, бывайте здоровы, не поминайте лихом, коль что не так, – говорил он, пожимая руки мужикам, которые ехали дальше.

– Христос с вами, – отвечал ему в тон рыжебородый гомельский крестьянин. – Помоги вам Господи земельку найти пожирнее, да чтоб соседи были добрые.

– С Богом, с Богом! – вторили другие пассажиры. За эти дни попутчики сблизились друг с другом, сдружились семьями, жалко было расставаться.

Поезд, пыхтя густыми клубами пара и надрываясь, словно из последних сил, подходил к станции, здесь ему предстояло надолго остановиться для очередной заправки. И хотя торопиться было некуда, семейство Кириенко было давно собрано: дорога все-таки утомила переселенцев, и они ждали с нетерпением, когда прибудут к месту назначения. Именно поэтому они быстро выгрузились из теплушки, на время ставшей родным домом, и, поеживаясь от холода, потянулись к зданию вокзала. В Мариинске из переселенцев, стекавшихся сюда из разных уголков Российской державы, составили партию; выдали специальные порционы, полагавшиеся от правительства: сухари, крупы, соль. На базаре, раскинувшемся неподалеку от станции, черниговские переселенцы купили себе пару лошадей, телеги. Хороши были в новой упряжи эти лошади – могучие, грудастые, задорные. Они нетерпеливо переступали с ноги на ногу по подмерзшей земле, как будто рвались вперед.

На ночевку Кириенки расположились на постоялом дворе. Мужчины суетились вокруг возов, старательно укладывая на них барахлишко; Афанас и Митрофан осмотрели окрестности и вскоре принесли брошенное кем-то или выдавшее из вагона старое, но целое железное ведро, моток веревки, куски рогож, валявшихся вдоль насыпи. Все эти трофеи старательно запихнули под воз, гордые своей находкой.

Поутру чиновник переселенческого управления, ответственный за размещение, устроил перекличку прибывших в Мариинск, и караван тронулся.

За пределами городка, небольшой обоз сразу оказался среди вековой тайги. Недавно проложенная дорога, извиваясь, вела к югу от Мариинска, Змитрок припоминал как двигался по той дороге в прошлый раз. Воздух был прозрачен и свеж, но во всем чувствовалось все же весеннее пробуждение природы. Весело и приветливо белели березы, под корой уже начинали движение жизнетворные соки, раскидистые сосны источали еле уловимый, но стойкий смолистый аромат; кустарник, обступавший лесную дорогу, казался почетным караулом, приветствующим гостей с Черниговщины.

На проталинах уже зеленела первая трава, расцветали синие и серебристо-сиреневые подснежники. Вдоль неширокой реки буйствовали заросли ивняка, склоняющиеся к только что вскрывшейся из-подо льда и мутноватой от талого снега воде. Реку Баимчик – ее название Павел узнал от сопровождавшего их чиновника – без труда перешли вброд; судя по всему, зима в этот год была малоснежная, и половодье почти не подняло уровня рек. Кони отфыркивались, трясли гривами, но терпеливо шли вперед. Во время коротких привалов переселенцы разбредались вокруг стоянки, вдыхали незнакомые таежные запахи, рассматривали ветви кустарничков, гадая, какими ягодами можно разжиться здесь летом.

Только к вечеру прибыли в поселок, носивший название Верхчебула.

Заночевали снова на постоялом дворе. Не мед, конечно, но зато в тепле и не трясет, как на рельсовых стыках – в Сибири принято стелить мягко. Опять же клопы, но куда от них денешься! Утром сопровождавший их чиновник сдал переселенцев другому. Тому было поручено свезти партию новоиспеченных сибиряков в деревню Алексеевку.

Так же бродом переправились они через небольшую реку, прозываемую по имени поселка – Чебула, поднялись на высокий берег и по наезженной дороге двинулись дальше вглубь тайги. Колеса глубоко увязали в колеях, но все же довольно благополучно преодолели болотину. На передней телеге ехал Павел со своим небольшим семейством и Афанас. Младшему из братьев Кириенко все было в диковинку – никогда в жизни не доводилось ему путешествовать, тем более – на край света! Тайга обступала их со всех сторон, временами казалось, что еще немного и вон за тем поворотом бесконечный лесной массив навсегда поглотит небольшую кучку людей вместе с их снаряжением. И хотя Афанас не подавал виду, на душе у него кошки скребли. Под каждым кустом мерещились ему хищные звери. Жутковато было.

Митрофан, восседавший на одном возу со Змитроком, Полиной и маленьким Шуриком, гордо держал в руках вожжи, уверенно правил лошадью и душа его пела. Хотелось закричать во все горло, но только сознание того, что он уже не маленький, мешало такому искреннему проявлению чувств. В дороге все было ему по душе, открывающиеся горизонты, равнины, поля, дремучие чащи – все вызывало в молодой душе желание изведать, испытать, узнать.

На подъезде к Новотроицку увидели землянку, в ней обосновался уже выходец из черноземья. Он жил отдельным хутором, хотя не казался человеком нелюдимым. «Вот ведь до чего доводит людей нехватка земли – каждый старается обособиться на просторе!» – подумалось Павлу. Разговорившись с переселенцем, выяснил, сколько народу проследовало мимо его становища. И конные, и пешие текли потоком. С прошлого лета начали валить лес неподалеку, корчевать пни, разрабатывать угодья под пахоту. Более двадцати семей остановились в этой местности, так что землянка переселенца уже в ближайшем будущем могла оказаться на краю новой деревушки. Словоохотливый малый указал, как лучше проехать к Алексеевке.

Деревня Алексеевка представляла собой ряд землянок, среди которых кое-где попадались бревенчатые избы тех, кто был особо скор на плотницкую работу. Обоз остановился у дома старосты.

Гаврила Чесноков, высокий, плотно сбитый мужик, три года назад прибыл сюда из Морозовки. Одним из первых решился он перебраться в Сибирь, работы не боялся, был мастером на все руки. Два года расчищал отведенную ему землю и распахивал пашню, а на третий год подвел под высокий конек крепкий, рубленный в лапу дом. Старания его были замечены начальством в Чебулах: Гаврилу назначили деревенским старостой.

Гаврила от души обрадовался приезду своих морозовских земляков. Он наскоро переговорил с сопровождающим чиновником, мельком взглянул на бумаги – он и так знал каждого из рода Кириенко, не считая самых малых, – и повел их на край деревни, где землемеры заранее отметили землю новым ходокам. Показав Змитроку и Павлу их делянки, Гаврила напутственно провозгласил:

– Ну вот, с Богом! Чтоб вам на новой землице работалось и жилось не хуже, чем на батьковщине… – на глаза навернулись непрошенные слезы, воспоминания подступили к горлу и давили. – С почином вас, братки, ежели что – завсегда приходите запросто, по-свойски…

Гаврила протянул братанам свою заскорузлую, огрубевшую на здешних морозах пятерню, а Павел, подмигнув, ответил:

– Ты это, вечерком подваливай, вспомним про нашенских…

Гаврила кивнул и, не торопясь, твердой хозяйской походкой отправился к себе по улице деревни, которая пока лишь приблизительно угадывалась в неровных рядах землянок и хат.

Под ясным куполом высокого неба расстилался таежный простор, вдали синели очертания Арчекасского кряжа. Деревня располагалась на южном склоне, на припеке, который давал надежду на неплохой урожай овощей. Тайга в этом месте как бы отступала от пригорка, давая людям возможность зацепиться за этот уголок земли, сделать его обитаемым. В густо поросшей лесом котловине можно было рассмотреть стройные пихты, раскидистые сосны, могучие кедры. Чуть выше, над самыми вершинами деревьев стелилась голубоватая дымка, как будто тайга дышала. В лощине едва проглядывала поверхность реки Алексеевки, которая глухо шумела в темных распадках среди белеющих стволов березняка и зарослей рябины и черемухи.