– А, тогда ясно, – обрадовался мальчик и объяснил. – Меня тоже по прозвищу зовут – Изюмка!

– Ишь как! – улыбнулся Серый и даже не стал спрашивать, откуда взялось прозвище: глаза-изюминки говорили сами за себя.

– Да! Чего ж это ты ночью в зоопарке делал? – наконец вспомнил он.

– Я к Волку в гости приходил, – объяснил Изюмка. – А потом устал и заснул.

– К волку? – Серый задумался. – К Белому Клыку, что ль?

– Наверное. Он не сказал, как его зовут. Я зову – Волк.

– Вона как. А если бы он тебя цапнул? Зубищи-то у Клыка видал какие?

– Видал, – Изюмка тряхнул волосами, в которых застряли сухие травинки. – А только чего ему меня кусать?

– Ну-у… зверь, известно, разве разберешь, чего ему в башку придет…

– А человеку – разберешь? – вдруг спросил Изюмка. Серый смутился, переступил с ноги на ногу.

– Эка ты сказал… – медленно протянул он, но Изюмка, кажется, и не ждал ответа.

Скатившись с сена, он встал рядом с Серым и осторожно потрогал черенок огромной лопаты, прислоненной к стене.

– Я сейчас пойду, – сказ-ал он. – А потом еще приду, можно?

– Ну, а чего же…

– Так приду, – утвердил Изюмка и вскинул на Серого остренькие глазки. – Вас как спросить? Дядя Серый – можно?

– Ну чего же нельзя? Можно и так… – Серый говорил медленно, стараясь осмыслить мальчика целиком и задать ему наконец тот вопрос, который он будто бы уже знал, но вот забыл в самый последний момент…

– До свидания, дядь Серый! – Изюмка мелькнул в проеме, пробежал по гулкому коридору, потом в конце тяжело бухнула обитая жестью дверь… Серый потер лоб и подхватил с пола откатившуюся кипу сена.

Входя во двор, Изюмка кинул быстрый взгляд на три крайних окна на втором этаже и вздохнул с облегчением: света нет. Отомкнул дверь, просунул голову и сразу скосил глаза налево, к вешалке. Материного зеленого пальто на месте не было. Варька, ясное дело, дрыхнет еще.

Изюмка скинул ботинки, босиком прошлепал по коридору, осторожно потянул на себя комнатную дверь. В тот же миг Варька подняла с подушки лохматую голову и сказала злым и совсем несонным голосом:

– Где тебя черти носят? Мать обещала башку оторвать, как придет… Какого дьявола…

– А мама когда ушла? – перебил Варьку Изюмка. – Сейчас или с вечера?

– Сегодня уже, с ранья, – остывая, буркнула Варька и снова откинулась на подушку. – С утра гремели там чем-то на кухне… С Шуркой ейным… Спать мешали… Сказала: на работу пошла, а… Эх! – Варька вздохнула и потянулась всем телом, сильно изгибая спину и запрокинув назад голову.

– А поесть есть чего? – спросил Изюмка, вдруг ощутивший себя страшно голодным.

Может, и оставили что, – Варька пожала плечами. – Посмотри на кухне. Найдешь чего – поешь. Мне можешь не оставлять, я сегодня к Светке обедать пойду…

На голос из-под кровати вылез тощий полосатый котенок. Варька высунула из-под одеяла голую ногу и пошевелила пальцами. Котенок не обратил на нее внимания и с надеждой глядел на Изюмку желтыми круглыми глазищами.

– А ему-то? – огорчился Изюмка, указывая пальцем на котенка. – Голодный ведь…

– А мне-то чего? – фыркнула Варька. – Сам притащил, сам и возись с ним. Изюмка тяжело вздохнул и поплелся на кухню. Котенок, задрав хвост, с громким урчанием побежал за ним. Варька взглянула на часы, тихо выругалась и снова свернулась калачиком под одеялом.

На кухне Изюмка нашел много грязных тарелок, бутылки, половину довольно свежего батона и одну унылую кильку на блюдце с колокольчиком. На окне стояла кастрюля с молоком, превратившимся в простоквашу.

Котенок съел унылую кильку и повеселел. Изюмка налил ему простокваши на освободившееся блюдечко. Котенок некоторое время принюхивался, потом решился и стал лакать, переминаясь передними лапками и подрагивая хвостиком. Изюмка отломил себе кусок батона и принялся жевать, прихлебывая простоквашей прямо из кастрюли. Получалось очень вкусно, но в простокваше не хватаю сахара. Изюмка пошарил в облупившемся шкафу, набитом грязными банками и каким-то тряпьем, но пакета с сахаром не нашел.

Из кухни Изюмке было слышно, как ворочается в комнате Варька, скрипят пружины старого, продавленного дивана.

– Эй, Изюм! – донесся до него Варькин голос. – А ты все же где был-то?

Дожевывая булку, Изюмка вернулся в комнату и сел на полу у Варькиной постели. Варька выпрастала из-под одеяла руку, взъерошила мягкие Изюмкины волосы.

– Я, Варька, в зоопарке был, – сказал Изюмка. – Волка там гладил. А потом на сене спал… Воняет оно… Страшно вкусно!

– Врешь! – Варька недоверчиво прищурила глаза. – Так тебя туда и пустили!

– Вот не сойти мне с этого места! – поклялся Изюмка. – Вот, руки понюхай, до сих пор волком воняют, – он сунул грязную ладошку к Варькиному носу. Варька сердито зашипела, отвернулась, но Изюмка видит – поверила, и удовлетворенно улыбается.

– Страшно там небось, ночью-то? – спрашивает Варька и сладко ежится под теплым одеялом.

– Нет, не страшно, – отвечает Изюмка и, запрокинув голоеу, разглядывает сестру. Ее длинные ресницы чуть подрагивают от любопытства и отбрасывают на скулы синюю тень. Вообще Варька ничем не походит на брата. Гибкая, быстрая, темноволосая, с огромными зелеными, как у кошки глазами. Изюмка считает Варьку очень красивой. И он не так уж неправ.

– Ты в школу-то пойдешь сегодня? – лениво осведомляется Варька.

– Не зна-аю, – тянет Изюмка, искоса наблюдая за сестрой.

– Надо идти… того… и так двойки одни, – без особой уверенности говорит Варька.

– Ну пойду тогда, – вздыхает Изюмка.

– Сходи, сходи, – Варькин голос становится более решительным. – Того! Ученье – свет, неученье – тьма!

– Слыхал, слыхал, – бормочет Изюмка и незаметно для Варьки просовывает под одеяло котенка. Котенок тут же цапает шевелящиеся Варькины пальцы. Варька визжит от неожиданности, взбрыкивает ногами и на чем свет стоит клянет брата. Изюмка смеется и выпутывает из одеяла обалдевшего котенка.

Три дня Изюмка не приходил в зоопарк, и три дня Серый ждал его. Ждал, сам не зная, хочет ли он, чтобы мальчик пришел снова. С одной стороны поглядеть, зачем ему этот Изюмка? Так, беспокойство одно. Куда спокойнее безо всяких Изюмок. Лезут они во все дыры, только и гляди, как бы не зашиб их кто.

– Вот юннаты, – вспоминал Серый. – до чего шпана неприятная. Галдят вечно. Во все суются. Только отвернись, то на кулана влезут, то к якам под ноги. А убьются, спрос с кого? С него, с Серого, ясное дело… – Не нравились ему юннаты еще и тем, что ходили стайкой и почти всегда смеялись. – Хотя и чего плохого, если ребятишки смеются? – рассуждал Серый. – Хорошо, напротив. Чего ж им, плакать, что ли? И чем шататься зря, к делу сызмальства пристать – тоже неплохо…

И хотя все получалось складно, и все в юннатскую пользу, все же Серый не привечал веселых, шумных и не по-рабочему нарядных юннатов, встречал хмуро и настороженно. И они у него на секторе не приживались. Не так на других. Вон, на львятнике – целый выводок, вечно клубятся вокруг девчонок-работниц. И когда только в школу ходят?

Изюмка не был похож на юннатов. И Серый жалел его. За что? Ведь ничего же не знал о нем. А так просто – жалелось. И капельку крови на треснувшей губе вспоминал по нескольку раз на дню. И в груди что-то теплело и сжималось. Придет? Или не придет? Серый злился на себя, досадливо крутил головой, сгребая навоз. А потом с тяжелой, груженой тачкой почти бежал к выходу – вдруг Изюмка уже пришел и решается войти?

– А вдруг он в мой выходной придет? – волновался Серый. – Что тогда? Димыч, сменщик мой, вроде меня – ребятишек не больно жалует. Погонит Изюмку. Точно погонит. Как же тогда? – и Серый решил поработать эти выходные, а потом взять отгулы.

Изюмка пришел на четвертый день. Толкнул тяжелую дверь, протиснулся в щель, склонил набок растрепанную голову. Серый видел его, а он после светлого дня не различал ничего в полутьме коридора.