- Мишка, хорош стонать! - попросил Коля. - Жарко, так выскочи на снег, охладись!

Вошёл незнакомый Косте мужчина с сыном, учеником пятого класса, и Карасёв, широко раздувая свою крепкую грудь, опять стал громко отдуваться: "Ух!.. Ух!.. Ух!.. Хорошо!"

- Что, сильный сегодня пар? - спросил вошедший.

- Видишь же, ё-моё, какого карася зажарили! - смеясь, объяснил Паха.

- Что?! - заговорил сам Карасёв. - Пар?!. Увидишь... Если только никто не прикрыл кран... Я так нахерачился, что думал, шкура отвалится...

- У тебя что, шкура? - спросил Коля.

299

- него чешуя, - толкнул приятеля Паха. - Видишь, какой голый, всё облезло. Осталось, ё-моё, только кишки выпустить и - на сковородку.

Все посмеялись, но сам объект подтруниваний нисколько не обиделся и продолжал шумно выдыхать. Вышли ещё двое моющихся. Коля прислушался к их разговору и переспросил:

- У тебя брата убили?.. Это который в Находке живёт?

- Не брата. Фиг его знает, кто он мне. Сын двоюродной сестры моей матери. Троюродный брат, получается, что ли...

- Наверное.

- Что вы говорите? - вмешался дядя Ваня. - Понапридумывали: троюродный, четырёхюродный... Есть двоюродный и всё. А это так, родственник просто.

- Ну, пусть родственник. Знал-то я его хорошо...

- Конечно нет троюродных! - резко заспорил Карасёв. - А кто мне Фёдор тогда?.. Всю жизнь друг друга троюродными считаем. У меня бабка здорово во всём этом разбиралась: кто кому сват, брат, шурин, деверь...

- Так что с ним? Убили или несчастный случай? - вернул разговор к интересующему его предмету Коля.

- Да вот шушеры всякой развелось... За шпаной сейчас никто не присматривает: ни школа, ни всякий там комсомол... Шёл поздно со смены да пешком. Встретила банда сопляков, избили. В больнице почти сразу умер. Обнаружили его, правда, быстро. Какие-то люди с гулянки возвращались. В милицию, молодцы, сразу заявили. Не поверишь: нашли. На следующий день всех по одному повыдёргивали. Дело было в октябре, а позавчера вот суд состоялся. Так лучше б сразу отпустили. Этим, кто бил, кому условно, кому год. А один там ножом три раза его ударил (говорят, только один удар был смертельный), так ему, паскуде, четыре года. Главное, что всё, пацанва на него сразу показала, сам признался. Получается, он и есть убийца, а вишь ты, как будто мешок комбикорма украл...

- Может, восемнадцати не было? Малолетка?

- Какое там. ему уже двадцать. Постарше всех.

300

С минуту все молчали. Когда рассказавший печальную историю парень ушёл, хорошее субботнее настроение взяло своё. Карасёв продолжал лежать и нарываться на вопросы. Про него и по всякому другому поводу Паха и вторивший приятелю Коля выстраивали цепочки шуток. Очевидно, Мише надоело быть предметом для сатиры, и он задал серьёзную тему:

- Так что, теперь будем ещё и краевую Думу выбирать?!

- А что, в кандидаты хочешь записаться?

- Тебе, Паха, только бы позубоскалить. Я серьёзно.

- А мне что? Я Богданчика катал на УАЗике и буду катать. Лишь бы машина поменьше ломалась...

- Что ты говоришь? Будем выбирать в краевую Думу и в местные органы власти. В городах теперь будут мэры, - пояснил дядя Ваня.

- Стоило в Москве побоище устраивать... Конституцию приняли, всех повыбирали...

- Нет, ты посмотри! По Москве в наше время с автоматами разъезжали, лупили во все стороны. Столько народу перебили, а им - амнистия...

- Тут бы, ё-моё, соседу морду набил бы за дело, так на полжизни б упрятали...

- Ты ж простой человек. Им всё можно.

- Нет, столько крови пролить! Эти там в Останкино на ЗИЛе ломились. Всё ж снято на плёнку. Доказательство - вот оно. А им хоть бы хны...

- Короче, нам говорят: делай, что хочешь, режь, убивай. Свобода...

- Да что они тебе говорят? Это уголовникам всяким теперь всё можно. Откупятся. Что власть, что бандиты - теперь заодно.

- Конечно, они перед нами подрались друг с другом, а сами все повязаны...

- А тут, ё-моё, по три месяца зарплату в совхозе не дают. А говорят: ты у шефа работаешь, тебе проще получить...

- А чего они их амнистировали? - взялся за вывод дядя Ваня. - Потому что чувствуют: само тоже виноваты. Кто до крови-то довёл? Цены взвинтили,

301

ваучерами этими нам, дуракам, запудрили мозги. Вот народ и отвернулся от них.

- А эти, Иван, лучше, что ли?! - возмутился Карасёв. - Самолётами хотели Москву бомбить! Люди-то при чём?..

- Нужны им люди. Ради власти и войну устроят. Им по фигу мороз...

- Да, смех, сначала охаивали в газетах, по радио, а потом хлоп: не виноваты. Уж что-нибудь одно... или считают нас такими тупыми, что ничего не понимаем?..

- Да, дурдом...

Помолчали.

- А ты вон спроси молодого учителя. Бюджетникам зарплату вовремя платят. У них, наверное, собрание проходило в защиту Ельцина, - сказал Паха.

- Как же, не согласился Коля. - Они, как и мы, тому государству до лампочки...

- Учитель - молодец, зря ты. Сам наказал этого урода. По-нашему, по-деревенски... Ещё и пострадал за то, что за девчонку заступился...

Костя почувствовал прилив краски к лицу и крайнее смущение от неожиданной фразы карася. Он никак не думал, что станет предметом разговора мужиков в бане. До сих пор его конфликт интересовал только деревенских сплетниц Шныряеву и Нюрку Гавриленко. Вдвойне удивился он теперь тому одобрительному тону, с которым говорили сейчас о нём.

- Да там мамаша этой девки - дура. Не могла разобрать, ё-моё, на кого в суд подать, а кому спасибо сказать.

- Не, ты молодец! - прямо обратился к Косте Карасёв. - Мы тогда с мужиками на работе говорили: хоть один нашёлся на всё село, кто этой шушере рожу испортил. Так и надо делать. Жаль, вообще не убил. Никто б не пожалел эту падлу...

- Ну, и посадили б его, - не согласился Паха. - Умный ты чужими руками разбираться.

302

- Да если б он к моей дочке подошёл, я б его удавил. И сейчас гад лазит по деревне с честной рожей, ещё и "здрасте" говорит...

- Ну, ты ж с ним здороваешься?.. Вот и все так. А то б пацаны постарше собрались на накатили бобов, чтоб с деревни сбежал.

- А ты не здороваешься?! - обиделся Карасёв.

- А я его не знаю... Он ведь приезжий.

- Ну, а я с ним работал вместе на ферме.

Мужики стали подыматься. Дядя Ваня встал последним и в дверях, ведущих в отделение для мытья, сказал Косте своим обычным, каким-то слишком серьёзным тоном бывшего руководителя:

- Ничего, парень, с милицией у нас вся страна знакома. Главное, чтоб люди были на твоей стороне...

Как рад был Костя в эту минуту, что в раздевалке он остался один. Если при всём разговоре о Закатилове он только краснел и не знал, куда деть взгляд, то при последних словах уважаемого всеми отставного бригадира у Кости на глазах появились слёзы. Он вытер их раз, два, но они вновь упорно наворачивались, побуждаемые тем потоком мыслей, который нёсся в голове счастливого парня. Костя готов был разрыдаться, и в горле першило так, что перехватывало дыхание. Наконец, улучив секунду какого-то краткого спада эмоций, он бросился прямиком в парную, где в густых, ватных клубах горячей влаги можно было спрятать от посторонних глаза и лицо, и всего себя.

"Вы, дуры, съедающие зубы от злости ко всем окружающим, вы - это ещё не всё село, - думал Костя. - Плевал я на вас... Да вас Господь Бог и так уже наказал за те грязные сплетни, которыми вы всю свою жизнь поливаете людей. Нюрка - мать двух детей-идиотов. Один, олигофреник, выбегает на улицу в трусах, грязный, заросший, как йети. Другая - алкашка, нигде не работает... и вторая тоже получила своё. Точнее, каждый день получает. Шнырь, говорят, тырит мать постоянно. Бегает в больницу залечиваться... А он - слышал в учительской - то ребро ей сломает, то синяков наставит... Да вы мне теперь до лампочки. Я даже прощаю вас. сколько вы сделали мне гадости, ровно столько получите сами от судьбы. Сколько бед на других накличете, столько на вас самих падёт... А Витёк Шныряев, слышал, вообще