Предполагаю, что все предъявленные мне образцы могут иметь особо секретный характер. Поэтому мною было принято решение все вещественные материалы дальше не исследовать и отправить по инстанции Вам, для принятия соответствующего решения.

Как доложил сержант Васильев А. В., им и лейтенантом Петровым И. Н. содержимое предъявленной сумки также не проверялось и вещи оттуда, кроме книги с названием «Эффект истребителя. Сталинский сокол во главе СССР», не доставались. Эта книга ими тоже не открывалась. С сержанта Васильева А. В. была немедленно взята письменная подписка о неразглашении секретных сведений и приняты меры по его отправке в Ваше распоряжение, вместе со всеми вещественными материалами, в сопровождении прежней и выбранной мною дополнительной охраны.

Также такие подписки о неразглашении секретных сведений были взяты с экипажа бронеавтомобиля БА-10 и личного состава стрелкового отделения, прибывших вместе с сержантом, в количестве семи человек. Все они в качестве охраны сержанта Васильева А. В. были отправлены в Ваше распоряжение.

Приняты меры по немедленному отзыву и возвращению уцелевшего во время боевого столкновения личного состава боевого охранения в распоряжение особого отдела бригады, для продолжения расследования и недопущения утечки секретных сведений.

В случае появления дополнительных сведений по этим и другим интересующим Вас вопросам они немедленно будут доведены до Вас всеми имеющимися в распоряжении особого отдела двадцать девятой легкотанковой бригады средствами связи.

Начальник особого отдела двадцать девятой легкотанковой бригады...

Глава 13

Не один?

Было тихо. Василий чувствовал, что вполне нормально выспался. Но ему никак не хотелось вставать и, главное, сильно было желание досмотреть тот сон, что только что ему приснился. Ведь там он, прибывший поздно вечерком в родительский дом, отчего-то уже рано с утра проснулся, но не только никак не хотел вставать, а даже и открыть глаза. А мать, кажется, сидела рядом с давно отсутствовавшим, наконец вернувшимся в родной дом сыном и нежно глядела на него?

Похоже, желание это, как никак, немедленно сбылось. Мужчина тут же увидел во сне свою маму - невысокую, сухонькую старушку, с исхудавшим, морщинистым лицом, с натруженными руками, но всё ещё живую. Она просто спокойно сидела на табуретке у железной, сетчатой кровати и молча смотрела на него.

- Мама, ты за меня не беспокойся! Вот видишь, я всё ещё живой. А они, эти фашисты, сволочи, гады, от меня ещё поплачут. Дай мне только как-нибудь добраться до товарища Сталина, и я ему всё расскажу, тогда они точно получат за всё, за все свои злодеяния, по полной. Мало точно не покажется. У, сво-о-лочи!

- Василь, сыночак, жывы!

Что-то голос, хоть и, само собой, явно женский, конечно, взрослый, но никак не старческий и как-то живой и явственный, и совсем рядом?

- Живой, мама, живой! Правда, меня малость зацепило, но это ничего! Ты же сама прекрасно знаешь, что на мне всё быстро, как на собаке, заживёт!

- Сыночак, вярнувся! О, божа, дай жа яму силы, каб ен хутчэй паправився!

Похоже, мать молилась богу, но как-то не совсем ясно понятными словами, и, может, даже немного не русскими. Васёк удивился - похоже, что он разговаривал с кем-то не во сне, а даже как бы и наяву. Наверное, пора проснуться? Он открыл глаза и действительно увидел чуть сбоку, почти над собой исхудавшее лицо, но, к сожалению, не своей мамы, а не очень-то и старой женщины, никак не морщинистое, совсем как у матери, но в более раннем, чем во сне, возрасте. Она тоже сидела на табуретке, уже у деревянной кровати и что-то, почти неслышно, шептала про себя.

- Сынок, дзякуй богу, ачуняв! Як ты сябе адчуваешь?

Сынок? Он что, уже перенёсся в другое место и попал к собственной матери, только отчего-то разговаривавшей с ним как-то немного по-иному, даже не на русском языке?

- Мама, всё хорошо. Как видишь, я очнулся. Успокойся. Я живой, правда, мне немного плохо. Кажется, мне малость попало.

Язык не очень-то и хотел слушаться. Только проговорив все слова одним залпом, точнее, пробормотав, но достаточно отчётливо, попаданец вдруг понял, что сказал всё это не совсем своей матери. Да, нависшая над ним худенькая, явно не очень высокая женщина в старой, поношенной одежде не совсем привычного ему покроя, несомненно смахивала на его маму. Но всё же это была не она, а какая-то чужая, пусть и сильно похожая женщина. Да и Вася, кажется, лежал в не самой шикарной постели, накрытый как бы и не с домотканым одеялом, и не совсем дома? Хотя, откуда он мог находиться дома, если последними, что он помнил, были постаревшие избы небольшой деревушки, неподалеку от опушки леса, где он как раз и стоял, точнее, пытался справиться со слабостью и головокружением, опираясь на ствол подвернувшейся сосёнки?

Да и, кажись, ведь он совсем недавно как бы и находился где-то в Западной Белоруссии и даже в далёком-далёком тридцать девятом году! А его дом остался так далеко, что отсюда, с узкой деревянной кровати, точно было не видать.

Убранство небольшой комнаты или, возможно, даже дома оставляло желать много лучшего. Небольшие окошечка, деревянные бревенчатые стены и печка, такая здоровая деревенская печка, совсем как у них дома в детстве, само собой, нехитрый скарб, развешанный на стенах, говорили совсем не о достатке, а как бы даже и о нищете, по крайней мере, по понятиям уже двадцать первого века. Кроме деревянной кровати, кстати, единственной, в комнате имелся ещё здоровый сундук и штук пять грубо сколоченных табуреток.

Да, не очень богато жила хозяйка дома, так похожая на мать попаданца.

Кажется, что и женщина, судя по её вмиг изменившемуся и побледневшему, да ещё ставшему таким жалким лицу, поняло что-то, одно ей ведомое? Наверное, то, что она отчего-то приняла чужого мужчину за собственного сына? Или как-то смирилась с его смертью?

Хозяйка дома вдруг резко выпрямилась, нет, никак не отшатнулась, просто разогнулась, встав прямо перед Васей.

- Ты не Василь. Ты - иншы. Божа, ну за што мне такое пакаранне? Василь, сыночак, дзе ж ты? Божа, вярни мне яго, кали ласка. Сыночак, вярнися! - проговорила женщина как-то обречённо и заплакала.

Хоть и слова, произносимые женщиной, были ему не очень знакомы, но Вася понял. Отчего бы не понять, язык-то, хоть и не русский, но, кажется, вполне себе белорусский? Хотя, ну что мог сказать бедный попаданец ей в успокоение? Что он как раз и тот, неведомый ему Василь? Или как-то по-другому успокоить навзрыд плачущую женщину?

- Я тоже Василий. Мне очень жаль. Но, к сожалению, война.

- Василь?

- Да, Василь. Я пришёл издалёка, и туда так далеко, что мне обратно уже никак не вернуться. И у меня здесь никого нет. Вообще, никого, никого. Я совсем один.

Мужчина и сам не понял, что на него нашло, когда он опять же залпом проговорил эти слова. Тут уже женщина удивлённо вскинулась на него, долго-долго смотрела непонятным взглядом и под конец проговорила:

- Бог дав мне адзинага сына. Мужа Михася забили германцы, кали ен, сыночак, быв яшчэ маленьким. Больш у мяне никога няма. Значыць, ты кажаш, што и у цябе никога няма?

Что же мог сказать ей в ответ попаданец? Ведь он и на самом деле здесь и сейчас являлся круглым сиротой, и таким, что и даже представить невозможно.

- Да, у меня здесь тоже никого нет. Все умерли. Я остался один.

- Ты - Василь? - Недоверчиво спросила женщина. Вася просто кивнул в знак согласия. Ведь он нисколько не врал и, видимо, она это поняла.

- У цябе - зброя, ты - чырвоны и ваявав, ци то з паляками? - Кивок головы, уже в знак отрицания.

- Ци то з германцами? И яны паранили цябе? - Опять кивок в знак согласия. - А адкуль жа у цябе пасведчанне паляка?

- Я выполнял особое задание, оттого так и получилось. Большее рассказать никак не могу. Нельзя!

- Чырвоныя побач у Камянцы. Цябе можна адвесци да их.