Значит, красноармейцы решили, что польский снайпер стрельнул по гитлеровскому генералу и ударился в бега? Наверное, пусть так и будет. Незачем попаданцу светиться ещё с этим. Хрен его знает, какие там сейчас политические расклады? Могут и не понять, само собой, и люди из соответствующих органов. Лаврентий Павлович, как пить дать, примет свои меры. И даже сам товарищ Сталин не вступится. И что делать тогда бедному попаданцу? А ведь он так хотел помочь предкам!
Ведь на носу война с фашистами, а, насколько помнилось, РККА, непонятно как провоевав зимой в «финскую», и так уж спустя пару лет и то не была готова к ней. А сейчас, наверное, состояние Красной Армии, ввиду острой нехватки средств и всего нужного, да и как бы после всяких, как писали, репрессий и не очень опытного командования, ещё хуже? Хотя, на счёт репрессий отчего-то больше всего кричали и продолжают кричать именно всевозможные враги. Словно именно они и пострадали пуще всего, может быть, и за дело?
Действительно, и «финская» война ведь не за горами, где когда-то как бы и проявилось неумение воевать, прежде всего, красных командиров. Об этом в более поздние времена, помимо всяческих западных ярых пропагандистов-русофобов, всевозможных злостных антикоммунистов и отъявленных либерастов, наверное, не трубил разве что ленивый. Хотя имелись и иные точки зрения, но всё же Василий думал, что повысить уровень подготовки РККА в свете предстоящих событий совсем бы не мешало.
Что же, как там с важным фашистом, конечно, было неизвестно, но своё он точно получил, хотя бы выбыв из строя на какое-то время. Нечего замышлять всякие плохие планы на советскую страну. Поделом её врагам, и так будет всегда!
Едва только полегчало, отпустило, Василий попробовал встать на ноги, и у него это получилось. Сухой песок шурша, мелкими струйками стёк на баул и дно ямы. Часы, всё ещё работавшие, да и заведённые вновь, показывали, чуть ли, не полдень. Вытащив из-под песка тяжеленный баул и АКМ, кое-как очистив их, мужчина с большим трудом выбрался из так некстати приютившей его ямы.
Кругом шумел сосновый бор. Сквозь просветы меж вечнозелёными соснами где-то в вышине, наверное, на западе, ласково светило солнышко. К северу местность немного понижалась, да и красноармейцы направлялись, вроде, именно в ту сторону. И они же что-то говорили насчёт реки. А так как бедному, ещё не пришедшему в себя человеку страшно хотелось пить, то и следовало направиться именно туда, что он и сделал.
Действительно, в болотистой низине оказалась вполне себе приличная речка, с полностью заросшими кустарником берегами. Правда, никаких красноармейцев в том месте, куда вышел попаданец, не нашлось.
Напившись, умывшись, хоть как-то приведя себя в порядок, Вася перекусил тем, что оставалось у него в бауле. А ещё после скромного то ли завтрака, то ли обеда он принял весьма важное для него решение.
Раз уж так получилось, то, наверное, надо было бы попаданцу хоть на какое-то время заховаться куда-нибудь, чтобы осмотреться и обезопасить себя от всяких неожиданностей. А уж вещи, которые все ещё остались при нем, он уж найдёт как передать советскому командованию. Было бы желание, а повод всегда найдётся.
* * *
- Тётка Ганка! Выйдите, пожалуйста, пойдёмте со мною!
Молодая, худенькая не то женщина, не то девушка, а, может быть, даже ещё просто девчонка, не очень-то и высокая, лет так как бы около пятнадцати-шестнадцати, скромно одетая, стучалась в малюсенькое окошко захудалого домика, с не менее захудалыми воротами и прочими пристройками. Хотя, все те десяток домов, что по обе стороны всё ещё зелёной улицы небольшой деревушки, местечка, со всех сторон окружённой густым лесом, были примерно такими - одни чуть получше, другие - почти такие же.
- Что случилось, Алеся?
Через еле державшуюся калитку на улицу выпорхнула, почти выбежала женщина уже зрелых лет, тоже не очень хорошо одетая, примерно такой же комплекции, как и у девчушки. Видно было, что просьба Алеси её сильно взволновала.
- Там, у Вас в задах, у огорода, польский офицер, раненный лежит, без сознания.
- Польский офицер? Откуда же он мог тут взяться? Кажись, убегли они? Говорят же, что Советы, красные пришли? - чуть не всплеснула руками старшая.
- Пришли-то, пришли. Но тут дядя Михась только что из Каменца воротился. Люди пошли послушать его. Я тоже была там. Говорит, что красные всё ещё воюют у Бреста, но уже как бы и с немцами. Сказывал, что сцепились они отчего-то друг с другом.
- Как, у них что, одна война с поляками не успела закончиться, так уже другая с германцами началась? О, боже, боже, чего же ждать-то далее?
- Может, всё обойдётся, тётка Ганка? Дядя Михась что-то говорил, как будто по слухам, постреляли они друг в друга вчерась вечерком и ночью всласть, а потом как бы и успокоились. Сегодня, сказывал, что и не стреляли вовсе. Только копали и копали землю, по слухам, немцы в Видовле и вокруг него, да ещё в самом Бресте, а красные - под ними и Каменцем. Да ещё машин своих с пушками, всяких танков и солдат нагнали, говорит, что те, что эти, без числа. И самолетов там, в небе, появилось видимо-невидимо.
- Как бы не началось? Ладно, пойдём, посмотрим, Алеся. Только с чего ты взяла, что там лежит польский офицер?
- А у него шинелька офицерская.
Две женщины, постарше и совсем молодая, торопливо свернули в узкий переулочек и мимо невысокой ограды из жердей быстро добежали до места. Здесь, на опушке леса, практически вплотную приткнувшегося к небольшим огородам, на пожухлой траве, как-то по-детски, свернувшись в калачик, тяжело дыша, действительно лежал молодой коренастый мужчина с испачканным и исцарапанным лицом.
Как ни странно, одет был раненный совсем не по-военному. Ничего, кроме польской офицерской шинели с жёлто-синей полосой у углов воротника и небольшой полевой сумки, тоже военного образца, может, чуть коротковатой стрижки, не выдавало в нём военного. Обычное лицо, не такое уж и красивое, правда, весьма высокое и крепко сбитое тело, наверное, сильное, раз и руки у него из-под шинели выглядывали крепкие и жилистые. Одет был он вовсе в мирную одежду - в широкие темноватые брюки и слегка видневшуюся из-под шинели сероватую куртку. На ногах у раненного были грязные ботинки, только очень большие, с слегка сбитой местами подошвой.
Пожилая женщина присела возле тяжело дышащего мужчины. Она тут же откуда-то вытащила небольшой, типа носового, платочек, аккуратно намочила краешек своей слюной и стала осторожно вытирать его лицо. Раненный, похоже, действительно был без сознания, так как он на это никак не отреагировал.
Женщина старательно продолжила начатое. Грязь и частицы застывшей, похоже, просочившейся сквозь мелкие порезы крови, постепенно очистились, и на свет выступило лицо молодого, всего лет под тридцать, мужчины.
- Тётка Ганка, это же ваш Василь! Не может быть! А говорили, что он погиб где-то под Варшавой? Хотя, не знаю, вроде и не он? С другой стороны, действительно, почти как вылитый. Очень сильно похож. Точно он!
- Василь, родной, сыночек, вернулся!
Пожилая женщина всё вытирала и вытирала лицо молодого мужчины. А с её глаз, то растекались безостановочно по лицу, то падали вниз на землю слёзы, возможно, матери, наконец-то дождавшейся сына с безжалостной к её мольбам войны.
Глава 12
Кое-что о особо важном...
Из рапорта:
Начальнику особого отдела четвёртой армии.
22 сентября 1939 года.
Как Вам уже известно, вчера, в течение 21 сентября, в районе населённого пункта Речица, северо-восточнее Брест-Литовска, произошли два неприятных и нежелательных для нас боевых столкновения с участием немецких частей. Сначала, около двух часов дня, немецкая усиленная пехотная рота попала в засаду неизвестного польского отряда, предположительно, вырвавшегося из Брестской крепости, и была полностью уничтожена. Потом, уже в районе девятнадцати часов вечера, немецкие части, силой до батальона, по неизвестной причине первыми открыли огонь по некоторым подразделениям нашей двадцать девятой и тридцать второй легкотанковых бригад. В ходе ожесточенного боя нашими частями, под общим командованием командира первого батальона майора Черняховского И. Д., противник был полностью разгромлен, а его остатки были вынуждены отступить к населённому пункту Видовля.
