– Наш это домовой. Я его с собой из Бийска забрала, когда к вам в Красноярск переезжала.

– Да будет вам, – уже не так уверенно проронил Пётр.

– Петя, ты давай-ка Елену до работы проводи.

– Мне через дорогу – пять минут ходу.

Работала Елена на складе в столовой строящегося завода искусственного волокна, как раз напротив их дома.

– Вот ты её через дорогу и проводи.

– Пошли, довезу в целости и сохранности.

– И встреть.

– Ясно.

– Петя…

– Мама, сказал – встречу! Всё, пошли, что ли?!

Проводив Петра и Елену, Анастасия Петровна подошла к окну, аккуратно отодвинула штору, подождала, пока служебная машина Петра подъехала к корпусу столовой. Пётр помог жене выйти, проводил до дверей, вернулся, и машина тронулась. Анастасия Петровна, вроде успокоившись, направилась на кухню варить Танюшке кашу. Пока варила, увидела в окно, как к магазину подъехала машина и стали выгружать колбасу. Значит, надо бы занять очередь. Докторская колбаса по два рубля девяносто копеек за килограмм. Деньги недавно поменялись, но пока и старые в ходу. Так это новыми – два девяносто. Оно, конечно, недёшево, да и в очереди крику на весь Каменный квартал, но ведь и продают нечасто. Хотя… как-то не ели в семье магазинную еду. Готовила Анастасия Петровна отменно, так что докторская колбаса – это скорее оттого, что дефицит. Ну и как не взять, когда в окошко видно?

Тревога – то ли из-за сна Елены, то ли бог весть от чего – кошкой скребла душу Петровны до самого вечера. А вечером и совсем стало невмоготу. Вот и Соловьёвы дома, и Давыдовы. А Петра и Елены всё нет.

Анастасия Петровна то и дело подходила к двери, прижимаясь ухом к филёнке. Может, уже по лестнице поднимаются? Ничего не услышав, шла к кухонному окну: могли в гости к знакомым зайти и теперь назад возвращаются. Когда в уличную дверь раздался стук, ещё не успев ни о чём подумать, почувствовала нестерпимую тревогу. Бросилась открывать, а руки дрожат.

– Мама, Лена дома? – на пороге стоял Пётр. Шляпа съехала набок, пальто нараспашку.

– А ты за ней разве не зашёл? – и осеклась на полуслове. В руках Пётр держал сумочку, с которой Елена ходила на работу.

– Нет её на работе, и склады не опломбированы. И вот, – протянул сумочку. – Туфли в раздевалке, она там в других, без каблуков, ходит. Пальто, сумочка… всё на месте. А Ленушка будто исчезла!

– Как исчезла? – растерялась Анастасия Петровна. – Туфли, пальто…

– Всё вокруг обежал. Как испарилась. И никто ничего не видел.

– Ты склады-то опломбировал бы… – Анастасия Петровна открыла сумочку: тяжёлый пломбир, паспорт, кошелёк, губная помада, платочек. Всё на месте.

– Не до складов мне! Пойду искать.

– Машину-то отпустил, что ли?

– Так служебное время кончилось. Всё, по путёвке в гараж вернулась.

– В милицию, в скорую… может, к Орловым забежать? Но что ей там делать? К тёще?

– Ой, мам!

– В сторожке телефон есть! В милицию и скорую можно позвонить! Оденься теплее. На улице ветер и вон снег пробрасывает.

Но он будто не слышал:

– Попробую, вдруг дозвонюсь?! – и, как был в лёгком пальто и шляпе, выскочил за дверь.

Бросив игрушки, чувствуя неладное, тихонько всхлипнула Танюшка. Анастасия Петровна вышла на кухню, выглянула в окно. Пётр подошёл к сторожке, подёргал дверь – заперта. Поднял голову, посмотрел на окно. Она открыла створку.

– Нет, не приходила! – крикнула в холодный ночной воздух. Он в ответ махнул рукой в сторону арки.

Время тянулось как смола. За окном завывал ветер, кидая в стёкла колючие снежинки. На часах половина третьего. Анастасия Петровна подошла к входной двери. Тихо. Ни шагов, ни голосов в подъезде. В пятом часу прилегла на диван. Тикали часы, в оконное стекло хлестали порывы ветра. Круг света от настольной лампы по-прежнему высвечивал коричневые узоры на скатерти.

Наконец мимо окна проехал первый автобус. Анастасия Петровна собрала внучку и отправилась на Бумстрой, к матери Елены – Устинье. Тут недалече. Пара автобусных остановок. Может, Елена там? Мало ли… Но дома застала только сестру Устиньи – Акулину.

– Настасья Петровна, никак что стряслось? – раздевая Танюшку, заволновалась Акулина.

Коротко пересказав случившееся, Анастасия Петровна заключила:

– Уж и куда бежать, не знаю… – а потом вдруг кинулась к Танюшке и запричитала: – Сиротинушка ты моя го-о-орькая…

– Сватья, ты никак ополоумела? Может, разругались, разбежались!

– Сказал бы. Нет! Нет! Ой, горе мне, горе!

– Тебе не доложились! Прекрати сей момент завывать, как по покойникам! Я сегодня со второй смены, а то бы теперь ушла на работу. Поеду к Надюшке. Родные сёстры всё-таки. Вдруг знает что-нибудь. По дороге забегу в милицию и скорую, может, там что выясню. А ты езжай домой, жди. Ну а я, как всё обойду, к вам заеду.

Анастасия Петровна вернулась домой. Сложила поленья в печь. Затопить? Рано ещё. Беспомощно толклась по квартире, берясь то за одно, то за другое. Глянула на часы. Время подходит к обеду, а от Акулины ни слуху ни духу. Да что же это такое? Господи!

И Анастасия Петровна упала на колени перед маленьким образком, висевшим над её кроватью. Этой иконкой ещё её мать благословляли, потом её, потом она Петра и Елену. Анастасия Петровна молилась. На диване, сжавшись в комок, сидела Татьяна.

Вроде в дверь кто-то стукнул? Показалось? Но от пережитого волнения ноги слушались плохо, и она вместо того, чтобы опрометью кинуться открывать, кое-как поднялась с колен.

В дверях стояла Акулина. Разулась у порога, скинула на плечи шерстяной клетчатый платок, прошла в комнату.

– Значит, так, сватья. Пётр лежит в технической больнице. Ну той, что супротив проходной бумажного комбината, через дорогу от столовой, в которой работаю. Тут недалеко. Поговорить с ним не могла, но я всё-таки убедилась, что это он. Потому и долго. Зашла на работу, взяла свой столовский халат да платок. Прошла чуток по коридору и заглянула в палату.

Анастасия Петровна только швыркала распухшим от слёз носом.

– Петро ночью пришёл в скорую, Лёнку искал. – От волнения Акулина называла Елену так, как когда-то в её детстве в Рязани, когда та была совсем ребёнком. – Видать, продрог так, что в скорой и свалился. Они его увезли в больницу. Говорят, какое-то сурьёзное воспаление лёгких. Сильный жар. Без памяти он.

– Он на той войне всё своё здоровье оставил! Тонул – живой остался. А теперь вот… – Мелкие слезинки не переставая катились по щекам Анастасии Петровны.

– Лёнку надо искать… – Акулина вновь набросила платок на голову.

– Может, горячего чаю?

– Неколи. Отправлю Устишку к Надьке, пусть поводится с Володькой и Галиной. А мы с Надюшкой… в морг сходим. Только там и не была ещё.

– Акулина Фёдоровна, может, и Танюшку пока к Надежде? Я бы к Петру…

– Ну що ж? Одевай.

Автобус остановился напротив четырёхэтажного кирпичного здания технической больницы. Анастасия Петровна чувствовала, как мелко трясутся её руки и зуб на зуб не попадает. И спешила, и боялась увидеть своего сына. Ну хоть в одном повезло: как раз попала во время разрешённых посещений. Ей выдали белый халат и дерматиновые тапочки сорок последнего размера. Не отрывая от пола ног, чтоб не потерять их, зашаркала в палату.

Заострившийся нос сына, чёрная щетина по щекам и испарина на лбу. Анастасия Петровна присела рядом. Достала платок, промокнула лоб. Рядом на тумбочке стоял стакан с водой. Взглядом спросила мужчину на соседней койке: чей?

– Его. Медсестра иногда заходит, губы смочить.

Набрала чайную ложечку, приподняла сыну голову, влила в рот. Так и сидела, изредка смачивая водой его губы, пока не вошла медицинская сестра.

– Приходите завтра. Мы вам пропуск выпишем.

– Там диванчик в приёмном покое, мне бы остаться…

– Нельзя. Никак нельзя. Да и чем вы поможете? – Видя, что просьбы переночевать в приёмном покое не прекратятся, санитарка почти выдавила своим корпусом Анастасию Петровну за дверь.