- Рады вас видеть, Павел! Садитесь, пожалуйста, - произнесла она вежливо, но с затаенной в голосе иронией.
Первым вопрос задал бородач. Математическая задача была не особо сложная, и наверное, с перепугу, я ее достаточно быстро решил. Бородач оживился и дал задание намного сложнее. Тут я уже поплыл. Следя за ходом решения, экзаменатор очень живо реагировал на метания моей мысли, и, как показалось, искренне был раздосадован неудачей.
- Ладно, давайте, теперь пробуем..., - произнес он и, не договорив, начал писать на листе формулу.
- Евгений Маркович! А можно, теперь я? - ласково пропела блондинка.
- Хорошо, хорошо - согласился бородач и недовольно отодвинул листок в сторону.
По теме вопроса я понял, что привлекательная молодая особа представляет здесь "ее величество" физику. Этот предмет я вроде бы подготовился лучше, но подвела олимпиадная изюминка задания. Уже потом, за дверями кабинета, меня осенило, что можно было решить гораздо изящнее и проще. Я же залез в километровые формулы и в итоге наделал ошибок. Экзаменаторша с явным удовольствием констатировала мою неудачу. Следующий вопрос был не сложным, но тут злую шутку сыграло нервное напряжение. Ошибку я сделал, уже при написании исходного уравнения. Увидев, хотел исправить, но не успел.
- Спасибо, Павел! Не смеем больше вас задерживать, - ехидно произнесла блондинка. Уходя, я поймал на себе взгляд, бородача, и увидел в нем сочувствие.
- Ну как! - кинулся ко мне с вопросом отец.
- Плохо - пробормотал я, и тут же увидел, как мой родитель прямо на глазах осунулся и постарел. В метро мы расстались. Отец поехал на работу, я домой. Хорошо помню, как по дороге меня угнетало созерцание веселых беззаботных лиц вокруг. Все эти незнакомые люди были в тот момент для меня воплощением бездушного окружающего мира, которому нет никакого дела до твоей боли.
Вечером до прихода отца, я провалялся на диване. Это были не просто переживания подростка после одной из первых жизненных неудач. Очередной крах потерпел и умудренный опытом человек, возомнивший было себя хозяином судьбы. Упругая стена туннеля отбросила назад, да еще и посадила в натекшую с потолка лужу.
На следующий день вернулась из отпуска мать - загоревшая, похорошевшая, не в меру возбужденная. Узнав о моем провале, она поохала, но как-то не очень искренне. Видно другие проблемы уже пересиливали материнский инстинкт.
И вот наступило тридцать первое августа. Все еще пребывая в депрессии, я не выходил из своей комнаты. Предстоящее свидание с одноклассниками и учителями на этот раз не вызывало ни единой положительной эмоции. Я чувствовал себя узником, который надеялся на амнистию, но получил отказ. Около восьми вечера в комнату вошел отец.
-Готовься, завтра в новую школу поедешь. Надеюсь, дорогу запомнил. Провожать больше не буду. - произнес он еле сдерживая раздражение. Потом, все-таки не удержавшись, добавил - Засранец!...
На следующее утро я уже бежал не по проторенному маршруту, а в противоположную сторону к метро. Чувства, которые переполняли меня в тот день, были очень противоречивы. С одной стороны я был счастлив, что течение моей судьбы с этого момента поворачивало в другое, возможно более счастливое русло. Но я хорошо понимал, что моей заслуги тут нет. Судя по всему, отец, всеми правдами и неправдами добился моего зачисления, возможно даже кому-то заплатил. И этот прискорбный и стыдный для меня факт, ставил под сомнение возможность окончательно вырваться из проложенной еще до моего рождения колеи.
Обливаясь потом, Денис тащил наверх пачки еще пахнувших типографией журналов. Когда-то эта процедура казалась священнодействием, но в последнее время стала раздражающе обыденной и порождала неприятный вопрос: " Куда теперь все это девать?"
" Пять шесть пачек в киоски на реализацию. Через пару месяцев, добрая половина вернется." - уныло думал он. - "Какую-то часть должны раскупить авторы. Но все равно, как минимум, сотня экземпляров зависнет."
С левой стороны комнаты постепенно вырастала баррикада из нереализованных журналов. Недавно, посетив место работы мужа, Ленка обнаружила эти залежи и устроила скандал. Может быть, с излишней женской эмоциональностью она говорила в целом правильные вещи:
- Ты же видишь, что это уже никому не нужно! И все равно толкаешься, как баран в закрытые ворота! Может, пора, наконец, чем-нибудь полезным заняться?
Полезной, по мнению супруги, была только деятельность, за которую в данный момент хорошо платили. И бессмысленно было доказывать, что есть еще работа на дальнюю перспективу. Есть, в конце концов, и труд ради вечности.
- Вот она, твоя вечность! Сейчас у стенки пылиться, потом на макулатуру пойдет. Но пионеров теперь нет. Сам будешь на пункт вторсырья таскать!
И все же Денис продолжал упорствовать. Казалось, еще чуть-чуть и наступит перелом. Плоды многолетних усилий не пройдут даром. Даже на публикацию господина N, он в тайне надеялся, хотя хорошо понимал:
" Ели и удастся сделать из повести конфетку, все равно это мало кого заинтересует. Журнал читают в основном сами авторы. Иногда кто-нибудь случайно купит экземпляр, чтобы полистать в электричке. Даже чем-то сверх гениальным ты массовое внимание не привлечешь. Тут нужна серьезная реклама, серьезные вложения. Деньги рождают славу, слава приносит деньги. Замкнутый круг, в который тебе никак не вписаться!"
И все же надежда на счастливый зигзаг удачи не пропадала. Перетаскав тираж, Денис в туалете сполоснул лицо и шею холодной водой, вернулся в редакцию, включил компьютер и достал из стола рукопись. Теперь, чтобы сэкономить время, он одновременно с прочтением набивал и редактировал текст. От какого-нибудь другого автора он бы обязательно потребовал дискету с электронной версией "шедевра". Но господин N шел "от Салохина", по этому чего-то просить, тем более требовать, Денис постеснялся. Работа шла медленно. На очереди стоял эпизод, где главный герой осваивается в новой школе:
... Прошлая жизнь меня все-таки многому научила. В отличие от подростков, я хорошо осознавал, что даже перемены к лучшему никогда не несут только хорошее. К бесспорно положительным сторонам новой школы я мог бы причислить уровень преподавания. К некоторым учителям, до сих пор, храню теплые чувства. Особенно выделялся математик - тот самый бородач, что принимал вступительные тесты. Любовь к своему предмету, искреннее желание и умение донести свои знания, искупали в глазах учеников и строгость в оценках, и излишнюю эмоциональность. Среди остальных учителей я бы, пожалуй, отметил физрука. В школе, где физическое здоровье было далеко не приоритетным направлением, этот бывший кандидат в сборную Союза сумел заложить во многих из нас любовь к спорту и основы культуры владения собственным телом.
Правда, был среди преподавателей еще один человек, оставивший глубокий след в памяти. Но учительница физик и Маргарита Евгеньевна или прекрасная Марго ( как мы ее про меж себя звали)- это случай особый, об этом чуть позже...
К отрицательным сторонам я бы, как ни странно, отнес контингент сверстников, с которыми поневоле приходилось выстраивать товарищеские отношения. И тут виноват не "эффект новичка" - более четверти учащихся пришло, как и я, уже в десятом классе. Проблема заключалась в том, что школа была элитной, я же к этой разновидности рода людского никогда не принадлежал ни духовно, ни номинально. А элита в те времена была явлением весьма своеобразным. Несмотря на вступительный отбор, не так уж и много наших учеников обладало действительно выдающимися способностями. Такие, как Володька Либерман ( очкарик с которым мы столкнулись на вступительных тестах), были, пожалуй, исключением. В основном здесь учились дети высокопоставленных людей: ответственных партийных и хозяйственных работников, дипломатов, сотрудников зарубежных торговых представительств. Имущественное и социальное неравенство не признавалось еще на официальном уровне, но уже активно пускало свои корни, разрушая гранитный монолит страны победившего социализма. Выражалось оно не столько в доходах ( за этим пока еще строго следили), а в доступности к источникам блага, выраженного емким понятием "дефицит". В нашей школе не практиковались ограничения, которые сейчас по заграничному называют дресс-кодом . Ученики приходили на занятия затянутыми в недоступную для многих "джинсу" и хорошо отличали это вид одежды от того, что советские люди называли тогда "техасы". На переменах обсуждали последние пластинки рок-групп, просмотренные на домашних видеомагнитофонах голливудские фильмы. Те же, к ому не посчастливилось с возможностями родителей. попадали в разряд париев.
