— Да? Я… должно быть, задумалась.

— Я как раз говорил, что отсутствие четкой информации по «Миллениуму» в Бразилии в значительной степени компенсируется вашей с… рядовой Андреевой находкой на гонконгской фабрике. Капитан Бернадотте представил рапорт об операции, присовокупив к нему твое особое мнение. Изложи его, добавив те детали, личные впечатления и все прочее, что не вошли в рапорт.

Это несложно, потому что Пип, сидя в аэропорту, разрешил мне вписать в рапорт только короткий, в одно предложение, доклад о чипах-таблетках, раздаваемых в лондонских ночных клубах. А пока я во время перелета валялась в отключке — опять, кстати, снились кошмары, но оно и неудивительно — параллельно мне в голову пришло несколько ценных мыслей на этот счет.

Откашливаюсь.

— Исходя из того, что, как отметил в своем рапорте капитан, охрана на гонконгской фабрике была поставлена неудовлетворительно, и рассчитана скорее на противодействие обычным людям, нежели вампирам, можно было бы сделать вывод, что нашего появления там никто не ожидал и не планировал. Этот вывод подтверждается предыдущими действиями членов «Миллениума», призванными обеспечить максимальную анонимность и сохранения даже самого названия организации в тайне. Ведь Ян Валентайн, один из руководителей атаки на нашу базу, упомянул его, только будучи полностью уверенным, что мы не выживем и не успеем его передать кому-либо еще.

— Но это не так? — прерывает меня Интегра. — Виктория, нет нужды разжевывать все настолько подробно, мы владеем ситуацией.

— Это не так, — соглашаюсь. — Мне кажется, что руководство «Миллениума», один там человек или несколько, отлично понимало, что мы могли получить о них информацию из третьих источников и через нее выйти на азиатскую фабрику… как, собственно, и произошло. И тем не менее, оно не приняло никаких мер по увеличению охраны по одной-единственной, как мне кажется, причине…

«Не стоит тянуть, Виктория, мы заинтригованы в достаточной степени.»

— Так им показалось интереснее, — поясняю я. — Подпустить нас так близко, как только можно, поманить победой, даже пожертвовать своим собственным объектом — все для обострения борьбы, для пробуждения азарта.

— И что же, у тебя есть версия, почему они пошли на такое? — Алукард, как обычно, ухмыляется краешком рта, по бинтам на лице снова начинает расплываться красное. Нет, не понравится ему мой ответ.

— Думаю, они полностью безумны, — признаюсь я. — Это клинические шизофреники, зацикленные на самом процессе бесконечной войны всех со всеми, прямо по Томасу Гоббсу. Но с одним ценным дополнением: будучи ультра-нацистами, они считают, что война ведется между высшими существами, то есть вампирами, и тупыми животными — людьми. А мы, то есть те, кто сражается против них на человеческой стороне — предатели, и подлежим уничтожению.

Это я, конечно, не из своих наблюдений взяла, а из аниме, по большей части, но почему бы этой информации и не оказаться верной?

— Что ж, любопытная версия, полицейская, — Алукард поднимается. А я для него по-прежнему «полицейская». И ничем этого не перешибить, никакими успехами. — Наши психологи поработают с этой информацией, возможно, удастся нащупать выигрышную стратегию общения, когда «Миллениум» выйдет с нами на связь. А он выйдет обязательно, сейчас оптимальное время… Я пока к себе. Джентльмены, леди Интегра, полицейская…

Я перехватываю его за дверью.

— Еще одно… — я тороплюсь и, потому что Алукард мыслями уже где-то в другом месте, и промедли я еще секунду, снова его потеряю, а ведь он должен это услышать, должен узнать… — Пожалуйста, отстраните временно рядовую Ан… Владу от исполнения ее обязанностей. Это очень важно.

— Причина? — Алукард не выглядит обеспокоенным.

Интересно, как сформулировать поделикатнее: «Мне кажется, что моя подруга ударными темпами превращается в маньяка-садиста и получает удовольствие от этого процесса»?

— Она… она еще не оправилась от последствий ранения при штурме базы, — неловко заканчиваю я.

— Результаты вашей работы в Гонконге говорят об обратном, — спокойно парирует Алукард. — Отказать.

— Но…

— А ваши личные проблемы решайте между собой самостоятельно, — добавляет он. — Ибо мои методы… если уж я вмешаюсь… могут показаться вам чересчур радикальными.

После чего сверкает своей зубастой ухмылкой и исчезает.

Да я же совсем не это имела в виду!

***

Отдохнуть мне не дали. Едва я доползла до своей комнаты, плюхнулась на кровать — господи, какая же она у меня хорошая, удобная, и почему нас с ней все хотят разлучить? — и провалилась в черную бездну сна, где я почему-то носилась по лабиринту, круша разлетающиеся костяшками домино стены и убегая от костлявого упыря с приросшим к руке гранатометом, как сон прервался. Упырь отвратительно захихикал и сказал голосом Алукарда:

«Просыпайся и немедленно в штаб. Началось».

«Началось», как я обнаружила, относилось к первому официальному появлению руководства «Миллениума» на наших экранах. В буквальном смысле на экранах, кстати — прямо в кабинете у Интегры. В оригинале, помнится, там был телевизор, который в штаб-квартиру «Хеллсинга» доставил какой-то ушастый мальчик-колокольчик по фамилии Шредингер. Здесь же все оказалось чуть более цивилизованно. Ключевое слово «чуть».

С экрана в нас уперлась тяжелым взглядом серая, безразличная маска. Не совсем как в фильме «Пила», но где-то довольно близко — фиолетовый неоновый узор на лбу и щеках, два глядящих в противоположные стороны глаза разного размера и цвета, вытянутый череп, как у гигеровского Чужого — полный набор.

Аккурат после моего появления маска ожила: завращались глаза, засветились ярче угловатые линии на лице, задвигались вразнобой губы, и изо рта полилась вполне, впрочем, связная речь.

— Добрый день всем слушающим меня членам организации «Хеллсинг». Пока еще существующей. — Маска как-то странно дернулась, и из ротового проема донеслось тихое хихиканье. Так они там и правда все со сдвигом, получается. Не соврали авторы в этом. А говорит-то маска с явным акцентом, хотя и чисто, без ошибок.