Алукард затеял непрерывную перекличку на предмет постоянного контроля — попеременно вызывал часовых на обеих наших вышках, дозорные группы и, собственно, нас. Покидать же назначенные по боевому расписанию посты он строго-настрого запретил. Как это говорится, во избежание.
„Понимаете ситуацию? Живые души не должны входить, а все прочие не должны выходить. Ибо был прецедент!“
А как же гарантированная нам Биллем о Правах свобода передвижения? Или тут как обычно: „шаг влево, шаг вправо — побег, прыжок на месте — попытка взлететь?“ Сто процентов.
„Теперь ты в армии… О-у-о, теперь ты в армии…“
А еще из-за угла корпуса начал поддувать нехороший зимний ветер. Заболеть я не боялась, с этим теперь навсегда покончено, а вот пулю такой ветер будет достаточно заметно отклонять. А винтовка у меня теперь новая, и, между прочим, так пока что и не пристрелянная. И из-за этого потом наверняка начнутся проблемы, как будто это я виновата…
Охо-хо.
— Башня один.
— Все чисто, сэр.
— Дозор один?
— Никаких происшествий, сэр.
— Башня два.
— Здесь все чисто.
— Дозор два?
— Все тихо, никаких признаков противника, сэр.
Минутная пауза.
„Невинные“?
„Все в шоколаде“.
„ОК“.
„Чисто“.
„Все хорошо“.
Перерыв на несколько минут. И заново.
— Башня один?
Первые пару часов это было забавно, и даже интересно, но потом как-то надоело. Дозорам хорошо, они хотя бы не сидят на месте, а вот нам… или даже нет: солдатам хорошо, их такому учили, в том числе и терпеливо ждать, пока противник покажется, обнаружит себя, а вот нас…
— Дозор два?
— Пока все чисто, сэр.
Нас в те короткие недели, что выделили на подготовку, готовили совершенно к обратному — движению, коротким, экономным действиям, напору и натиску. А вот к терпеливому пролеживанию боков в засаде не готовили совсем. Честное слово, это „Азовское сидение“ уже начинало крепко действовать на нервы.
— Башня один?
— По-прежнему тихо.
„Как думаете, сколько осталось до атаки?“ — Кристина сдается первой и начинает мысленный разговор. Что вообще-то строго запрещено, но с другой стороны — какого черта? В напряженной, ждущей тишине сидеть — удовольствие сильно ниже среднего. Да и контролировать нас в этом смысле непросто — Бог не выдаст, Алукард не съест.
Скорее всего.
„Думаю, вот-вот,“ — мрачно отвечает Артур. — „Только мы потеряем бдительность…“
„И тут — бах! — ничего не происходит“ — жизнерадостно дополняет Кристина и хихикает удачной шутке.
Солнышко, между тем, в самом своем зимнем зените. Неприятное для вампиров время. Будь я террористом, именно в эти часы атаку и начала бы. А против нас работают умные террористы, которые и сами это должны понимать. „Хочешь побить ‚Хеллсинг‘ — будь умнее ‚Хеллсинга‘! Это я себя так успокаиваю — ждать осталось недолго, типа.
— Дозор один?
— Без изменений, сэр.
‚А может, вообще ничего не случится‘, — вступает в беседу Влада. — ‚Кто вообще сказал, что террористы клюнут…‘
‚Размечталась‘, — фыркает Артур. — ‚Всегда следует ожидать худшего.‘
— Дозор два. — Короткая пауза. — Дозор два!
-… все чисто, сэр.
‚Черт возьми, до чего все однообразно, — театрально вздыхает Кристина. — Одно и то же, одно и то же каждые пять минут: ‚все чисто, сэр‘, ‚нет проблем, сэр‘… Солдафоны.“
— Дозор один, ответьте.
— Без изменений, сэр.
В голове легонько тренькает сигнал тревоги. Без изменений. Раз за разом. Монотонно. Даже не так — идентично. Люди так не делают. А делают…
„Алукард!“
„Слушаю, полицейская.“
„Атака уже началась, дежурные ликвидированы!“
„Не мели чепухи, я только что…“
„Это как Вашта Нерада!“
„Что?“
Похоже, мне все же удалось его озадачить. Повод для гордости.
„Персонажи сериала ‚Доктор Кто‘, — неожиданно помогает мне Артур. — ‚В одной из серий земляне после атаки паразитов превращались в зомби, могущих произносить только последнюю свою фразу перед обращением.‘
‚Да!‘ — я тороплюсь, очень тороплюсь. — И то, что мы сейчас слушаем от наших, вроде как, дозоров и часовых…“
„Я понял“, — Алукард действует быстро. — „Выдвигаемся к воротам базы, если дозоры сняла диверсионная группа, то прорыв…“