- Прескотт написал свое знаменитое "Завоевание Мексики", не побывав в этой стране.
Билл улыбнулся, показывая желтоватые зубы.
- Не помню, зачем один из директоров Амальгамэйтед Пресс прочел мою диссертацию, нашел у меня репортерские способности и предложил работать в своем агентстве. Я согласился, меня послали в одну из республик Центральной Америки, где накануне президентских выборов ожидались беспорядки... В этом тропическом аду я пробыл месяц - одни из самых тяжелых в моей жизни. Корреспондент другого агентства, деливший со мной номер в отеле, схватил малярию. Мне повезло, хотя меня не меньше его кусали москиты. Я отделался дизентерийным колитом, от которого излечился лишь через пять лет...
- А революция?
- Ее не было. Впрочем, как и выборов. Обычная история. И все же...
Он замолчал, заметив, что Гонзага его не слушает.
- Билл, старина, только что вошла какая-то смуглая красавица, наверное латиноамериканка. А! Я знаю, кто она. Это дочь сальвадорского посла. Какие глаза, дружище! Но продолжай, Билл, продолжай...
- Я знаком с ней, Гонзага. Она замужем и совсем не легкомысленна. Так что оставь надежду.
- Все это я знаю. Но разве грех полюбоваться ею? Продолжай свою историю, Билл, и не ревнуй. Мои глаза могут смотреть на смуглянку, но уши внемлют тебе.
- Да стоит ли?
- Ладно, если ты настаиваешь, я буду смотреть на тебя, хотя веснушчатые рыжие старики не в моем вкусе. Гарсон! Еще маслин! Давай, Билл!
- Удача мне улыбнулась в конце двадцать пятого года. В республике Сакраменто, где уже почти четверть века правил диктатор дон Антонио Мария Чаморро, молодой лейтенант Хувентино Каррера поднял восстание в гарнизоне города Лос-Платанос и ушел со своими солдатами в горы Сьерра-де-ла-Калавера, откуда повел беспощадную партизанскую борьбу против федеральных войск.
Билл Годкин положил потухшую трубку, отхлебнул глоток кампари и продолжал:
- В один прекрасный день я решил проинтервьюировать лейтенанта Карреру в его логове или, лучше сказать, в его орлином гнезде. Мой шеф нашел эту идею довольно странной. Республика Сакраменто не являлась ведущей державой. И дело молодого революционера все считали проигранным, ибо дон Антонио Мария Чаморро прочно держал власть в своих руках; народ был терроризирован; крестьян, помогавших революционерам, расстреливали. К тому же Карибский Шакал (так враги называли диктатора) пользовался поддержкой дона Эрминио Ормасабаля, архиепископа - примаса Сакраменто.
- И вероятно, покровительством компании "Юнайтед плантейшн",- вставил Гонзага.
- Разумеется, а также "Карибеан Шугар Эмпориум". Вот почему правительство Чаморро казалось прочным, как Анды. И все же никому не удалось отговорить меня от задуманного. Я симпатизировал повстанцам. И, между нами говоря, как равнинный житель, особенно остро чувствовал очарование гор. Итак, я установил контакт с посольством Соединенных Штатов в Серро-Эрмосо. Посол тоже пытался разубедить меня и очень неохотно обратился к правительству Чаморро, с которым у него были хорошие отношения, чтобы оно помогло мне. Короче говоря, я получил пропуск, поклялся сакраментским властям не использовать предоставленной мне возможности в интересах революционеров и обещал перед опубликованием показать правительственной цензуре свое интервью с Каррерой.
Теперь бразилец как будто и впрямь заинтересовался рассказом.
- Ты не знаешь Сакраменто, Гонзага. Сьерра-де-ла-Калавера находится на восточной оконечности Кордильер-дос-Индиос, пересекающих страну с востока на запад. - Билл вытащил из кармана авторучку и набросал на бумажной скатерти карту республики Сакраменто. - Взгляни-ка сюда, в двадцати с небольшим километрах от отрогов хребта находится город Соледад-дель-Мар. Отсюда я и начал свое восхождение в горы... Ты и представить себе не можешь, каких трудов мне стоило найти человека, который согласился провести меня в убежище Карреры...
- Конечно, ведь тебе не доверяли.
- Еще бы! Власти боялись, что я доставлю какое-нибудь послание мятежникам, а крестьяне подозревали, что я тайный агент диктатора, которому поручено убить Карреру. В конце концов мне пришел на помощь падре Каталино, молодой священник и незаурядный человек. Ходили слухи, будто архиепископ уже несколько раз выговаривал ему за то, что он помогал революционерам. Падре нашел мне проводника, на которого можно было положиться, и тот обещал довести меня до первого поста Карреры. Я отправился в горы верхом на осле, повесив себе на шею фотоаппарат.
- А что за человек был этот Хувентино Каррера?
- Он поразительно напоминал Симона Боливара, знал об этом сходстве и играл на нем.
- Однако, пока ты поднимался в горы, тебя могли пристрелить и сторонники диктатора, и повстанцы...
- А разве ты не привык к тому, что либерал всегда между двух огней?..
- И когда ты вернулся, тебя, конечно, допрашивали люди Чаморро?..
- Не только, они меня ощупывали и обнюхивали... Но для сакраментских властей у меня был специально заготовлен репортаж, в котором революционеры представали как банда плохо вооруженных и плохо снабженных боеприпасами авантюристов, деморализованных и недисциплинированных, находящихся на грани полного разложения. Мне удалось спрятать катушку фотопленки, которую я отснял в партизанском лагере, и запомнить то, что рассказал мне Каррера. По возвращении в Вашингтон я опубликовал серию репортажей с фотоснимками. Репортажи эти были направлены против диктатуры Чаморро и защищали повстанцев.
- Они разошлись по всему свету и, конечно, помогли революционерам.
- У меня есть веские основания верить в это.
- Странно, что тебе не присудили премию Пулитцера по журналистике, - заметил Гонзага, пережевывая маслину и бросая через плечо друга похотливый взгляд на смуглянку.
Годкин покачал головой, взял трубку и принялся ее набивать.
- Какая там премия! Не отрицаю, в моей статье содержались объективно изложенные факты, но ей не хватало того, что называется изяществом. Я не обольщаюсь насчет своих возможностей, дорогой, и не считаю себя блестящим писателем. Мои шефы ценят меня как "компетентного профессионала", товарищи говорят, что глаз у меня зоркий, как у жабы... а это немало для репортера. Я знаю также, что обладаю фотографической памятью. - Билл дотронулся мундштуком трубки до своей головы. - Но дело в том, что фотокамера эта снимает только на черно-белую пленку. Поверь, Гонзага воображение у меня бедное.
- Но... продолжай свою историю. Что было после опубликования твоих статей?
- Мое положение в Амальпресс резко улучшилось. В двадцать шестом году Хувентино Каррера сверг диктатора и был избран президентом республики. Он официально пригласил меня на церемонию вступления на президентский пост и дал интервью мне одному, как обещал в свое время "там, наверху"...
- И вот тогда-то шефы и прониклись к тебе еще большим почтением.
- Если бы только это! Они стали считать меня "специалистом по латиноамериканским делам". В двадцать восьмом году я был назначен разъездным корреспондентом с постоянной базой сначала в Мехико, потом в Рио. Я один из первых среди иностранных журналистов интервьюировал Варгаса, когда в октябре тридцатого года он прибыл с Юга во главе революционных войск, только что захвативших власть.
- В это время, дай-ка, соображу, да-да, как раз в этом году я пошел в детский сад...
- И по-моему, я был последним, кто получил интервью у генерала Аугусто Сесара Сандино за несколько недель до его убийства.
- Что он был за человек?
- Официальная пресса представляла его бандитом. Но Сандино, горный инженер и земледелец, был патриотом и либералом. Он выступил с оружием в руках против диктатуры и шесть лет боролся не только с правительственными войсками, но и с морской пехотой Соединенных Штатов. Его так и не удалась взять в плен. Когда американские морские пехотинцы ушли из Никарагуа, Сандино согласился сложить оружие и занялся созданием сельскохозяйственных кооперативов... Однажды он посетил президента Монкаду и, когда выходил из правительственного дворца, один из солдат охраны предательски убил его...
