- Я вас знаю, - пробормотала австрийка, указав на него длинным и худым указательным пальцем и кокетливо прищурившись.

- Конечно, знаете, сеньорита.

- Вы чилиец, не так ли?

- Нет, сеньорита, я...

- Не говорите, я сама отгадаю. Эквадорец!

- Нет, - ответил Пабло, сохраняя серьёзный вид, несмотря на гримасы, которые строил Гонзага, стоявший за спиной Августы.

- Мексиканец?

- Нет.

- Но вы дипломат...

- Да.

- Перуанец?

- Нет.

- Тогда, наверно...

- Я из Сакраменто.

- Да-да, я знаю ваше лицо. Меня зовут Августа, а вас?

- Ортега. Пабло Ортега.

- Очень приятно. - Девушка протянула руку, которую Пабло не задержал долго в своей.

Вдруг лицо Августы Шнейдер просветлело: она заметила супругу тайваньского посла, пользовавшуюся большим уважением в дипломатических кругах Вашингтона. Забыв о Пабло, она направилась к китаянке.

- Миссис Као!

- Спасены, - вздохнул Ортега.

- Нет, теперь пришёл мой черёд, - смиренно сказал Гонзага. - Появилась моя "возлюбленная", бог покарал и меня.

Миссис Патриция К. Вудворд - ей было уже под семьдесят - принадлежала к числу самых известных дам американской столицы и гордилась своей дружбой с супругой президента. Испытывая материнскую нежность к латиноамериканцам, она изучала испанский язык вместе с жёнами конгрессменов и, как говорил Гонзага, после трёх лет занятий едва освоила несколько фраз, вроде: "Buenos dias, amigos!", "Hasta la vista", "Que rico!", "Muchas gracias!"

Она схватила Пабло за подбородок и, потрепав, сказала:

- Вы мне очень нравитесь, Паблито, но, откровенно говоря, Гонзагу я люблю больше всех. Я хочу представить его одной очаровательной девушке: этот закоренелый холостяк должен жениться. Пошли, Орландо!

Они направились в большую столовую, где был накрыт стол. Пабло проводил их взглядом. Высокая, худая, с морщинистой, обвисшей, несмотря на множество пластических операций, кожей, с крашеными волосами, отливавшими красным цветом, миссис Вудворд была вся увешена экзотическими украшениями. Она вообще питала страсть к ожерельям, браслетам и серьгам, вывезенным из Африки, Полинезии и Малайзии, где их носили как амулеты. Красилась и одевалась она настолько крикливо, что Пабло всегда казалось, будто перед ним актриса, которой дали роль вульгарной мещанки.

Ортега повернулся, чтобы идти в вестибюль, и очутился лицом к лицу с мисс Кимико Хирота.

- А! - воскликнул он, пожимая протянутую японкой руку. - Когда вы пришли?

- Несколько минут назад.

Черноволосая, блестящая головка едва доставала до плеча Пабло, а круглое личико Кимико Хирота, очаровательное, как у фарфоровой куколки, будило в нём братскую нежность; впрочем, настойчивость её невинных раскосых глаз заставляла Пабло волноваться совсем по-иному.

Ортега остановил официанта.

- Что будете пить?

- Имбирное пиво.

Он отыскал на подносе бокал с пивом.

- Мы должны условиться выпить как-нибудь чаю, - сказал Пабло, рассеянно поглядывая на дверь зала.

Всё шло отлично. Голова больше не болела, он ждал встречи с Глендой, чей образ весь день преследовал его, пьяня и возбуждая, хотя сегодня он ничего не пил.

- Вы должны мне хайку, - прошептала мисс Хирота, и Пабло вручил ей листок бумаги.

Зима

Твёрдым, синим пятном

На белом снегу -

Мёртвая птица.

Кимико долго читала, потом проговорила, не поднимая головы:

- Как это грустно!

- Согласен. Но это правда. Прошлой зимой я сам наблюдал эту картину из окон посольства.

- Но ведь сейчас весна! - воскликнула Хирота.

Однако Пабло уже не слушал японку - его взгляд снова был устремлён на двери зала.

- Вы ждёте кого-нибудь? - спросила Кимико.

- Одного знакомого, вернее - знакомую. Она здесь никого не знает, поэтому я должен её встретить.

Он поклонился, осторожно коснувшись руки мисс Хирота, словно хрупкой дорогой статуэтки, и добавил:

- Разрешите, я вас покину на минуту? Будьте как дома, я сейчас вернусь.

Кимико кивнула, словно послушный ребёнок. Она стояла там, где её оставил Пабло, и листок, который он дал, казался ей тяжёлым, будто мёртвая птица.

13

Когда начали прибывать первые гости, Габриэль Элиодоро Альварадо, по просьбе Клэр Огилви и согласно протоколу, стал во главе шеренги сотрудников посольства. Однако он весьма напоминал непокорного норовистого коня на старте, готового в любую минуту ринуться вперёд. Время от времени Габриэль окидывал взглядом зал... Поначалу всё казалось ему забавным: он даже придумал игру, угадывая, кто приедет следующим, и с интересом знакомился с представителями дипломатического мира Вашингтона, будто демонстрирующими разнообразие рас и народностей.

Но по мере того, как зал наполнялся гостями и шум голосов становился всё громче, церемония знакомства стала надоедать Габриэлю. Он забеспокоился, как человек, купивший билет на спектакль, и боящийся пропустить первый акт. Неужели он не сможет участвовать в празднике, который даётся в его честь? Наконец не в силах более противиться искушению, он попросил Молину занять его место...

В зале, заполненном теперь до отказа, всё блистало и переливалось яркими красками: наряды женщин, роспись на потолке, парча обивки, а в зеркалах бесконечно множились огни громадной люстры и канделябров. Всё это доставляло послу Сакраменто наслаждение не только эстетическое, но и чувственное. Он с наслаждением вдыхал аромат духов, к которому примешивался запах вина, дым сигар и сигарет, его приятно волновала обстановка приёма, где собралось много красивых, хорошо пахнущих женщин... Дрожь пробежала по телу Габриэля. Чёрт возьми! Вот это праздник!..

К нему подходило множество людей, и те, кто говорил по-испански, восторгались меблировкой посольства и приёмом. Габриэль Элиодоро благодарил. Если подходила женщина, да к тому же хорошенькая, он целовал ей ручку; если это был мужчина, Габриэль дружески похлопывал его по плечу, и снова отправлялся разгуливать по залу.

- Вы что-то ничего не пьёте? - обратился он к высокому белокурому господину, стоявшему со скучающим видом. Тот, вежливо пожав плечами, пробормотал:

- Sorry, sir, I don"t speak Spanish.

- О"кей! - воскликнул посол и подозвал проходившего мимо официанта: - Эй, приятель! Подайте-ка что-нибудь нашему другу! - Официант тоже не знал испанского, однако правильно понял жест гостеприимного хозяина.

Ответственный чиновник правительства Доминиканской Республики, выпивший три коктейля, отчего у него заблестели глаза и развязался язык, подхватил Габриэля Элиодоро под руку и, отведя к одному из зеркал, не очень уверенно проговорил:

- Мой дорогой посол, а что, если мы объединим вооружённые силы наших стран и вторгнемся на Кубу? Как вы смотрите на это?

- А ведь это идея, дружище! - Посол улыбнулся, решив обратить всё в шутку. - Только кто будет финансировать операцию? Уж не гринго ли?

- А почему бы нет? Это в их интересах, просто они не понимают! - С унылым видом доминиканец покачал головой. - Тупицы! Благодетель покупал у них самолёты, танки, пулемёты, боеприпасы... А что делает Пентагон? Рекомендует Эйзенхауэру наложить эмбарго на поставки военного снаряжения в зону Карибского Бассейна! - Он с силой сжал руку Габриэля. - Но я вот что вам скажу, дружище: наш военно-воздушный флот сильнее кубинского. У нас восемьдесят боевых самолётов, из них более пятидесяти - реактивных. У кубинцев же всего шестьдесят, а то и меньше, уверяю вас. Мы должны осуществить вторжение на Кубу, пока не поздно. Поверьте мне, этот бородач - коммунист. Хоть он и отрицает это, но он попал под влияние простонародья. Сейчас самое время! - закончил доминиканец с пророческим видом и внезапно покинул собеседника, бросившись за официантом, который проходил мимо с подносом, уставленным бокалами.