В ней чувствовалась горячая целеустремленность, спокойная уверенность в себе, от которых, казалось, являлась аура сильной натуры. Ротгар покачал головой:

- Что произошло с вами, женщинами, за время моего отсутствия?

- Я видела, как ты шел, держась за руку, с Марией. Ты имеешь в виду других женщин, кроме меня и Марии?

- Нет. - От вас двух вполне достанет хлопот, - огрызнулся он. - Неужели все женщины теперь такие кровожадные, обезумевшие от собственной власти?

Хелуит улыбнулась, но потом сразу посерьезнела.

- Ты должен держаться подальше от меня, Ротгар. Он просто убьет тебя, если встретит здесь. После этого мне придется несладко. Иди к хижине дровосека. Если ты отправишься в путь немедленно, то успеешь к наступлению ночи.

- Я тебя не оставлю.

- Я сейчас принесу тебе старый плащ Эдвина, - сказала она, пропуская мимо ушей его слова. - Он, конечно, не достанет тебе и до колен, но в нем все равно будет теплее.

Она мгновенно исчезла в глубине хижины, - он даже не успел вымолвить и слова в знак протеста, и тут же вернулась, не оставляя ему времени для выбора более убедительных аргументов. Она прижимала к груди, словно ребенка, большой узел, поглаживая его грубо сотканную материю, словно это был драгоценный шелк; она не отрывала от него глаз, как будто держала в руках прекрасный, чудесный гобелен, а не комок грязной шерсти.

Хелуит протянула было ему узел, но затем быстро прижала его к груди, обняв его трясущимися руками, пряча лицо в его складках. От ее тяжелого дыхания вздрагивали плечи, и Ротгару оставалось лишь беспомощно глазеть на нее, чувствуя, как у него связаны руки, как они бесполезны перед ее тихим, глубоким горем.

- Теперь не чувствуется даже его запаха, - наконец произнесла она, поглаживая плащ и смахивая слезы. Она сунула узел ему в руки. Он вдруг развернулся на ветру, и Ротгар попытался набросить его себе на плечи. Она остановила его. - Нет, только не сейчас, сказала она, едва сдерживая слезы. Мне будет казаться, что это он его надел. Это выше моих сил.

- Ты идешь вместе со мной, - сказал он, почувствовав, как она протянула руку, чтобы еще раз ощупать плащ Эдвина.

- Нет, не могу, - настаивала она, отрывая от плаща маленькие кусочки шерсти и сворачивая их в маленький комок, - на память.

- Послушай, это препирательство начинает мне надоедать, - сказал он. Ну-ка, позови Генриха! - потребовал он.

Она покачала головой, скрестила руки на груди, то ли, чтобы уберечься от ветра, то ли от его назойливости.

- Послушай, - сказала она, - ведь я же сойду с ума. - Все время смотреть на тебя, на твое лицо, которое не отличишь от лица Эдвина, смотреть постоянно, прислушиваться к сердцу, которое говорит, - да вот он, твой Эдвин, и осознавать, что это всего лишь ты, а не он. Генрих снова начнет называть тебя "папа", и ты вскоре устанешь поправлять его. Постепенно наша память поблекнет, наши боли утихнут, и Эдвин будет навечно потерян для нас, как вскоре будет утрачена вот эта земля из-за наступающего на нее леса. Нет, я не в силах этого выдержать. - Вновь она ласково погладила плащ. - Лучше оставь меня здесь, где я могу сокрушаться о своей утрате, переносить внутреннюю боль, где я могу вырастить сына Эдвина, ухаживать вот за этой землей и готовить свое отмщение.

Стоя на ветру, Хелуит вся дрожала. Только сейчас Ротгар заметил у нее на голове серебряные пряди рядом с бледно-золотистыми, ее обезображенные тяжким трудом руки, ее усталый, отсутствующий взгляд. Она не теряла ни решимости, ни твердости, напоминая ему о другой женщине, тоже готовой спасти хоть что-нибудь для любимого человека.

- Мария тебе поможет, Хелуит, - сказал он. - Тебе нужно пойти к ней и рассказать откровенно обо всем, что здесь происходит.

- Но она тоже норманнка.

- Но она совсем другая. Она.., угрожала искалечить здоровых, сильных мужчин, умертвить младенцев, разрешить своим норманнам грабить людей и насиловать женщин. И когда она говорила, слезы навернулись у нее на глазах, голос дрожал, а когда я разговаривал со своим народом, то чувствовал у себя за спиной ее поддержку, ее сожаление, когда был вынужден признать здравый смысл предложения, обращенного к своему народу, - принять то, чего нельзя изменить. Она совсем другая, - повторил он.

Хелуит уставилась на него с блуждающей полуулыбкой на губах, словно женщина, которой доверена большая тайна.

- Я могу поделиться с тобой, - сказала она. Узел, который дала ему Мария, и который он держал под мышкой, был слишком маленький, и его содержимого явно не хватит, чтобы поддержать его силы во время длительного перехода. Он бросил взгляд на землю Эдвина, оценивая ее. Лишь менее половины ее сохраняли следы недавней обработки. - А у тебя хватит запасов до нового урожая?

- Мне стоит лишь обмолвиться словом, и он доставит все необходимое, ответила Хелуит.

От мысли, что жена его брата будет унижаться перед норманном, Ротгару показалось, что все его внутренности заливают раскаленным металлом. Пакет с пищей тоже обжигал его, напоминая о его собственном унижении. Да, ему нужно было прислушаться к совету товарищей по несчастью и после побега держаться подальше от Лэндуолда.

- У меня есть все необходимое, - сказал он более грубым тоном, чем прежде. Но чтобы снять резкость произнесенных слов, он прикоснулся рукой к щеке Хелуит. - Я, конечно, пойду, но не без сожаления. Передай мою любовь мальчику. Я всегда, постоянно, буду думать о вас.

- А мы о тебе, - прошептала она. - С Богом, Ротгар.

Покуда они разговаривали, солнце уже опустилось довольно низко, и холодный легкий зимний бриз превратился в ледяной, обжигающий ветер. Но Ротгар чувствовал, что Хелуит все еще смотрит ему вслед, хотя он отшагал уже немало. И хотя холодные порывы насквозь пронизывали его дырявую тунику, он дошел до темного надежного укрытия, и лишь там, в лесу, накинул на плечи плащ своего брата.

***

Гилберт презрительно отодвинул в сторону кухонную доску, с неприязнью оглядывая на ней кучу тщательно обглоданных свиных костей. Свинина, каждый день свинина, и лишь в редких случаях кусок жесткой баранины. "Когда я буду хозяином здесь, в этом доме, то у меня на столе всегда будет говядина", подумал он и довольно улыбнулся от этой мысли. Такие идеи, судя по всему, все чаще возникали у него в голове после того, как Данстэн сделал ему соблазнительное предложение об оказании в случае необходимости своей помощи.