Она сразу подошла к телефону, разговор начался напряженно, мы неуверенно спрашивали друг у друга, как проводим лето, но потом я все-таки задала ей интересовавший меня вопрос:

– Слушай, окажи мне одну услугу. Помнишь Стаббса, которого сняли с торгов? Можешь найти имя продавца? Того, кто приобрел ее у изначальных хозяев?

– Не знаю, Джудит… Ты так внезапно уволилась, даже не попрощалась. Руперт сказал нам, что…

– Ладно, Фрэнки, не хочу ставить тебя в неудобное положение. Я все понимаю. Если тебе это сложно, я сама разберусь.

– Хорошо, – отозвалась она, немного помолчав, потом в трубке раздался шелест страниц: Фрэнки листала каталог. – Здесь написано просто: «Из частной коллекции».

– Нет, это я и так знаю. Надо пойти в бухгалтерию – они же взяли с продавца резерв, а потом взыскали с него неустойку за то, что он отозвал картину с торгов.

– Я не имею права, Джудит…

Меня охватило жуткое чувство вины. Дейв уже лишился работы… Но сейчас появился шанс все исправить! Когда Руперт наехал на меня, я просто струсила, но теперь я через многое прошла и уже не та, что раньше. Пока Фрэнки думала над моей просьбой, я вспомнила обо всем, что привело меня сюда. Еще пара усилий – и я смогу развернуть свои новые радужные крылья и воссиять в солнечном свете! Боже мой, как поэтично!

– Знаю, но я буду тебе очень-очень признательна, – заговорила я, смущенно и умоляюще.

– Я бы с радостью помогла тебе, но я… Я не хочу ничего натворить.

Эх, Фрэнки, добрая душа! Конечно, она во всем этом не участвовала… Да у нее и денег-то таких отродясь не водилось.

– Мне предлагают работу, и я должна подготовиться к собеседованию. Фрэнки, пожалуйста, у меня уже совсем с деньгами туго…

Упоминание о бедности в разговоре с людьми вроде Фрэнки практически то же самое, что финальный свисток для школьного учителя физкультуры. Даже находясь далеко от нее, я поняла: решение принято.

– Ну ладно, попробую. Напишу тебе попозже, только никому не говори, поняла?

– Клянусь всем святым!

Хорошо изучив карту Рима, я купила билет на поезд до Комо с открытой датой на сайте «Трениталии».

На всякий пожарный. Может, еще ничего из этого не выйдет, подумала я, и тут мне пришла эсэмэска.

Кэмерон Фицпатрик, целую!

Я быстро ответила:

Готова благодарить тебя миллион раз!!! Целую!!!

Ну или пять миллионов.

Впоследствии у меня была уйма времени подумать о том, когда именно я приняла это решение. Может быть, оно зрело внутри меня постепенно и ждало своего часа, словно опухоль? Может быть, это произошло, когда Руперт выставил меня на улицу, как надоевшую служанку с плохими рекомендациями? Или когда я услышала сдержанное отчаяние в голосе Дейва? Или когда согласилась работать в «Гштаде», или когда согласилась на идиотскую затею Лианны пойти повеселиться, или когда закрыла дверь в номер, где лежало тело Джеймса, и села на поезд в Вентимилью? Будь я романтичной особой, то убедила бы себя в том, что решение было принято давным-давно и приняла его Артемизия – молодая женщина, слишком хорошо знавшая, что такое ненависть, покинувшая своего мужа и приехавшая в этот самый город, чтобы своим талантом обеспечивать достойное существование семье. Однако все эти варианты – неправда. На самом деле решение я приняла, поднявшись к себе в номер, спокойно сняв босоножки на пробковой платформе и надев сандалии на плоской подошве. Застегнув дрожащими руками многочисленные ремешки, я медленно встала и пошла прямиком на Корсо д’Италия.

В магазине «Зара» я подобрала себе короткое льняное платье-трапецию с глубокими карманами. Если присмотреться, то сразу было видно, что пошито оно плохо, однако модель достаточно простая, чтобы в сочетании с правильными аксессуарами смотрелась дорого. Я купила сразу два: черное и темно-синее. Потом зашла в спортивный и обзавелась шортами на пару размеров больше, чем надо, и нелепыми белыми кроссовками. В довершение всего купила в лавке с туристическим хламом футболку с надписью «Я люблю Рим», зашла в еще два жутких сувенирных магазина, а потом в самом конце Виа Венето нашла легкий плащ «Кензо» яркой расцветки, в белых и ярко-розовых тонах, – броская вещь. В довольно неплохой табачной лавке, из тех, где продаются серебряные рамки для фотографий и коробки с увлажнителем для сигар, я приобрела увесистую гильотину для сигар и тубус из плотной кожи, в котором мои спутники по средиземному круизу хранили сигары «Коиба». Еще мне понадобился черный нейлоновый рюкзак, достаточно вместительный, чтобы убрать мою кожаную сумку, а в аптеке – упаковка прокладок самого большого размера и влажные салфетки. Когда я покончила с приготовлениями, на часах было уже шесть вечера. Немного погоревав о том, что в этот раз так и не увижу портреты Пинтуриккьо в Ватикане, я решила, что пора отправляться в отель, принимать ванну, укладывать волосы и готовиться к свиданию с Кэмероном.

Около восьми я присоединилась к нему в «Хасслере». Он ждал меня в холле, тут же предложил выпить по коктейлю, но я сказала, что лучше попозже. Пока мы поднимались в лифте на третий этаж, я пару раз тонко намекнула, что мечтаю работать в частной галерее. Добавила, что де Гречи – ах, какое совпадение! – именно сегодня приглашены на ужин к родственникам. Мы вошли в номер, я неторопливо сняла новый плащ «Кензо» и кинула его на спинку стула. Взгляд Кэмерона медленно скользнул вверх по моим ногам, и я дала понять, что заметила его интерес, смущенно потупившись и улыбнувшись. В номере, это часто бывает в отелях, была слишком интимная обстановка. Окно за надежными тройными шторами выходило на видавшую виды вентиляционную шахту. На специальной стойке лежал закрытый небольшой чемодан на колесиках, на краю стола – стопка бумаг и ключи. Потом я наконец заметила дешевый кейс из черного пластика, вроде тех, которыми пользуются студенты художественных училищ, но когда Кэмерон расстегнул его, я увидела, что внутри он профессионально уплотнен и снабжен подкладкой. Фицпатрик с благоговением достал картину в простой металлической рамке.

– Ты не стал брать специальный контейнер?

– Слишком много возни с этими итальянскими бюрократами…

Отлично, значит, никто, кроме него, Руперта и клиента, не знает, что картина в стране. И вот я снова смотрела на герцога и герцогиню, навечно оставшихся возле скатерти с пикником, на трех несущихся галопом коней. В синеватых римских сумерках она выглядела более броско, а возможно, китайские клиенты предпочитают картины, покрытые настоящим лаком. Кэмерон стоял у меня за спиной и смотрел на картину. Он не полковник Моррис, будет терпеливо ждать, пока его позовут к столу.

– Итак, – произнесла я, – деловая часть меня впечатлила! А теперь ты готов побыть моим Марчелло Мастроянни?

– Я брошу к твоим ногам всю дольче виту, синьорина!

Я сказала ему, что в путеводителе рекомендуют один неплохой ресторан, но на самом деле я помнила это место еще со времен учебы в Риме. Старомодное заведение, недалеко от Пьяцца Кавур, напротив замка Сант-Анджело, на первом этаже с крытой террасой, где можно было поужинать. В «Гштаде» я отлично натренировалась, как сделать вид, что пьешь, но при этом не проглотить ни капли, поэтому, когда мы доедали фаршированные цукини и рыбу гриль, Кэмерону пришлось заказать третью бутылку. У меня в горле стоял ком от напряжения, есть удавалось с трудом. Кэмерон был далеко не простым парнем. Конечно, он легко мог пообещать тебе луну с ирландского неба и достать ее, если уж на то пошло, но меня интересовали не флирт и обаяние, а то, что скрывалось за ними. Чего на самом деле хочет этот мужчина? Где у него находится та самая кнопка, стоит нажать на которую – и он будет мой? Такая кнопка есть у всех мужчин, надо просто найти ее, а потом, если оно того стоит, просто стать той женщиной, которая им нужна, но в чем они отчаянно боятся себе признаться. В опускавшихся сумерках остатки вина в бутылке приняли голубовато-зеленый оттенок, Кэмерон взял меня за руку и поднес мои пальцы к губам: