— Кто еще близко знал профессора?

— Разве что Андрей Семенович, можно сказать, его правая рука, заведующий прежней нашей лабораторией, большой человек, он один позволял ставить слова профессора под сомнение. Я не вмешиваюсь, конечно, но, знаете ли, неприятно слышать подобное. Тем более что профессор был прав.

— А в последнее время? Когда ставил одни и те же опыты? — Олег замолчал надолго. Верность правде в нем боролась с уважением и победила.

— Да, Андрей Семенович тогда был прав, но не в таком же тоне разговаривать с шефом. Я пытался примирить их, не очень удачно, в начале мая у них тяжелый разговор был, я переживал: как бы совсем не разругались.

— Дело могло прекратиться? — Он кивнул, да боялся.

— Кто-то еще пытался оспаривать Короткова?

— Нет, но…

В общем, повторение опытов, в итоге, легло на самого Олега и еще одного лаборанта, остальные больше делали вид, что работают. Не перечили, но тихо оппонировали. Хотели продвигаться дальше, не то боясь прекращения финансирования, не то всерьез заинтересовавшись первыми удачами. Но Коротков тормозил. А потом заявил, что хочет уйти в отпуск, в июне-июле, собираться с мыслями перед новым этапом исследований.

— Кто-то противился?

— Да почти все. Но согласились переждать, ведь зарплата и место сохранялись.

— С кем он хотел отдохнуть? — Олег залился краской. Я вдруг понял, что профессор ни с кем не говорил о том, кого возьмет с собой в отпуск.

— Профессор хорошо разбирался в финансах? — Олег кивнул и рассказал про советы по игре на бирже, про паевые фонды, про ненадежность золота, про дешевеющие металлы. Полчаса говорил без остановки. Казалось, вещает радио.

Я удивился разносторонности Короткова. Спросил про спонсора и нарвался на новую порцию похвал. Олег не сомневался, что Коротков и Владика консультировал.

— Особенно в последние месяцы?

— Да, но не прямо, конечно, вы понимаете.

— Но отношения сложились?

— Конечно, Владислав часто бывал в лаборатории, раз или два в неделю. Тревожился насчет экспериментов, но профессор умел убеждать в нужности перерасчетов. Вы знаете, он ведь не побоялся и сам дважды участвовал в них. Когда мы перешли к крысам и шимпанзе.

— Участвовал? — переспросил я. Парень кивнул, сообщив, что пусть и после шимпанзе, но все равно риск, вы же понимаете, статистика не на нашей стороне.

Меня задело другое. Думаешь о человеке одно, собираешь материал, считаешь, что все понял и разобрался. И вдруг… Коротков-то — авантюрист. Да, Женька пройдоха та еще, всегда ловила кого-то, с кем ей было бы комфортно. Первого мужа сменила на меня, потом прицепилась к Короткову. «Шла по жизни смеясь». Пока жизнь не посмеялась над ней.

Вот только почему Коротков решил это сделать? Я попросил Олега уточнить кое-что насчет сути эксперимента профессора. Он снова замялся.

Не приспособлены мои извилины к пониманию физики. Собеседник упрощал все до предела, а я едва понимал сказанное. Начал он с неравномерности расширения Вселенной, с давних попыток ученых использовать эту неравномерность в своих интересах. Далее поведал про кипящий вакуум. Выбирали чистое пространство, в котором ни полей, ни частиц, — в таком пространстве происходят странные вещи, к примеру, самые разнообразные частицы самозарождаются и тут же исчезают, поскольку нет энергии на то, чтоб разделиться. Это и называется кипящим вакуумом. В лаборатории как раз разделяли их — частицы от античастиц, закачивая внутрь энергию, создавая «карман» в пространстве, инфляционный пузырь, овитый силовым полем. Внешние его размеры ничтожны, но внутренние адекватны нашему миру.

Как это происходило, я не понимал в принципе, но догадался спросить, сколько получалось этого внутреннего пространства. Олег пожал плечами. От кубометра до нескольких сотен, в зависимости от мощности закачки и чистоты вакуума. Температурный, атмосферный и прочие режимы также соответствуют. Затем в ходе исследований они наткнулись на предсказанный еще в шестидесятые академиком Адамяном предел существования «кармана» — сто восемнадцать секунд. После успешно ввели в него атомы, аннигиляции не было, не случилось и охлопывания Себоревича-Гнедых. Затем увеличили объем загружаемого пространства, подтвердилась теория Переяславского о временном расхождении. А в марте сумели создать стационарный двадцатисекундный проход. И тогда убедились в полной безопасности «кармана» для высших существ, на примере крыс и шимпанзе. Уточнили теорию, опровергнув теорему Мелитмана, заменили ее уравнением Короткова. Временное расхождение нагруженного инфляционного «кармана», согласно исследованиям лаборатории, оказалось экспонентциальным, начиная с массы свыше пятидесяти девяти килограммов.

Я снова попросил Олега уточнить, что на сей раз имеется в виду.

— Профессор сделал это сам, я знаю, — не без гордости в голосе заявил он. — Забрался в «карман» и провел там по часам лаборатории трое суток. При его массе в семьдесят два килограмма, внешнее расчетное время пребывания должно было составить семьдесят один час сорок минут и шестнадцать и четыреста девяносто пять тысячных секунды. Расхождения не случилось! — с ликованием в голосе закончил Олег и взглянул на меня. Потихоньку кое-что начало до меня доходить.

— То есть, если влезть в этот «карман» с железяками, на ваши сто двадцать секунд, сколько для внешнего наблюдателя времени займет?

— Сто восемнадцать, — тут же поправил меня он. — В зависимости от массы…

— Два Коротковых. — Он взялся за инженерный калькулятор и бумагу. — Получалось тринадцать лет и семь месяцев. Сами посчитайте, каждый килограмм после предела дает прибавку, равную числу Эйлера, возведенную в степень дополнительной массы, минус поправка, равная массе, возведенной в один и двадцать три минус половина массы…

— Когда он это проделал?

— К сожалению, без нас, отпустив всех на выходные или во внеплановые отпуска. Понимаете, он ведь соблюдал секретность, предписанную спонсором, может, поэтому решил рисковать самостоятельно, не подвергая ничью другую жизнь опасности. Так спешил, но получив желанное, вдруг вернулся к обезьянам.

— Как вы обнаружили, что профессор отправлялся в «карман»? Догадаться, наверное, было нетрудно, хотя бы по информации в программном обеспечении. Многие догадывались?

Да все, мы между собой обсуждали поступок и возможные последствия, ведь мало ли как скажется разорванное пространство в будущем, это пока биоритмы мозга крыс и обезьян в норме, но…

Секрет Полишинеля.

— Ему кто-то помогал или он делал все один?

— Нет, одному невозможно, сторож говорил, приезжал человек из компании, один или двое. Чаще один или одна.

— Давно и часто ли?

— Как с обезьянами удача пошла, с конца февраля, нет, даже раньше, как инвертирующий проход сделали.

— Коротков ставил эксперименты при них?

Олег помялся.

— Солидные люди, сторож говорил, приезжали на дорогой машине. Он их в глаза раньше не видел. Фигурка интересная на капоте, девушка с глобусом.

— Теперь понял, почему нефтегазовый спонсор, — сухо сказал я.

— Ну еще бы, при их доходах, они могут позволить…

— Сверхдоходы — в прошлом. Газ дешевеет. Станислав Федорович ничего не говорил об этом?

— Говорил, но… — он замолчал. Нахватался верхушек от спонсоров, жаргона финансовых воротил. Понимал ли вообще, что говорит? Нет, понимал, конечно, ведь свою аферу он провернул. Если аферу и если провернул.

— Профессор часто бывал в незапланированных отпусках? — продолжал я пытать парня.

— А… простите, это правда так серьезно, ну насчет нефти? Профессор ни разу не говорил. Ведь если бы…

Пришлось его разубеждать. Затем он сказал:

— На моей памяти, он ни разу не отдыхал. Как получил первый грант, начал осваивать, работал не покладая рук. Если и выезжал, то только в деловые поездки… да что я пересказываю, вы же все слышали вчера.

— Последние месяцы, когда только вы опыты проводили?

— Один раз, в Тюмень, на десять дней. Какие-то переговоры, Святослав Федорович очень не хотел ехать туда, но дело касалось нашего спонсора, тут не откажешься. Его еще задержали там, потом здесь. Вернулся очень усталый, нервный. — Похоже, Олег один был столь внимателен к шефу. Надо будет опросить сторожа об этом тоже. Я задал вопрос о том, были ли еще охранники. — Нет, сторож у нас был один, Евгений Александрович, вохровец, он за версту людей чуял.