— Ну а если нужно все-таки необходимо укрытие от ударов с воздуха, то для такого самоходного комплекса можно ведь и соответствующие укрытия предусмотреть, в войну многие в туннелях бронепоезда и железнодорожные орудия прятали, немцы так вообще на поверхности бетонные укрытия строили и маскировали, чем мы хуже, да и копать нужно много меньше (справка — http://www.gradremstroy.ru/news/bunker-gitlera-centr-anlage-mitte.html) или хотя бы тентовые укрытия (http://gusst5.ru/Press/News/index.php?ELEMENT_ID=647) так ведь воздушной разведке проблемы создать можно.

— Поэтому, Семён Алексеич, я пока предлагаю разрабатывать ракету и основные радиолокационные средства, как решили, но, одновременно, оценить возможность создания мобильной версии комплекса, — сказал Хрущёв. — А товарищам военным, — он посмотрел на Жукова и Бирюзова, — предлагаю плотно поработать совместно с Главным конструктором и Министерством радиопромышленности. Если вы в результате придёте к совместному мнению, что мобильная версия комплекса технически возможна, тогда можно будет говорить

— Мобильная версия комплекса, нам, безусловно, интересна, — заметил Бирюзов. — Если Семён Алексеич придёт к выводу, что это технически возможно — техзадание мы готовы скорректировать, и проект нового Постановления совместно с товарищами из промышленности подготовим.

— Ну, вот и договорились, — подытожил Хрущёв.

— А если у нас будет единая информационная система управления для всей ПВО и ПРО страны, — добавил Устинов, — то мы, в будущем, могли бы ввести в состав комплекса, скажем, ракету с увеличенной дальностью полёта, и получить, таким образом, аналог американской ракеты дальнего перехвата «Бомарк», которая у них сейчас испытывается. А если ввести в состав комплекса противоракету, и если товарищ Кисунько немножко поучаствует, — усмехнулся Дмитрий Фёдорович, — то мы могли бы получить универсальный комплекс ПВО/ПРО для целого района, округа или фронта. Но это не прямо сейчас, а на будущее, как развитие концепции...

— Гм... — Кисунько на несколько секунд задумался. — Мне представляется, что у ПРО время реакции должно быть значительно быстрее, чем у обычного ЗРК. Да и методы наведения отличаются. Не готов пока так сразу ответить. Давайте хотя бы один успешный перехват проведём, тогда хотя бы какие-то исходные данные для создания системы появятся.

— Но вы только учтите, — сказал Устинов, — что в этом случае, как и с ЗРК «Даль», комплекс ПРО сможет получить сигнал о появлении целей до обнаружения их своими собственными средствами, в единой системе ПВО-ПРО уже будет циркулировать предупреждение о пуске БР, поступившее со спутника СПРН, затем мощные обзорные РЛС сообщат в систему о появлении соответствующих целей в космосе, а ЭВМ тем временем уже будут рассчитывать траектории этих объектов и смогут определить, куда они попадут и выдать решение на ракетный пуск, увеличив тем самым время для принятия решения.

— С этим не так всё просто, товарищи, — заметил Лебедев. — линии связи сейчас слишком медленные, а главное — не может пока ЭВМ выполнять сразу несколько задач на одном АЛУ.

— То есть, пока машина передает данные в сеть, она не обрабатывает входящие данные — комплекс слепнет. — пояснил он. — Нужна машина с двумя, в пределе — несколькими АЛУ разной мощности и общим полем памяти. Основное АЛУ работает на обработку поступающих данных, вспомогательные — на передачу данных в сеть и выдачу команд на «исполнительные механизмы» — пусковые и др. А подлетное время в ПВО и ПРО несравнимо.

— Я это понимаю, — ответил Устинов. — и не предлагаю создать такую систему за два-три года. Это, скорее, концепция, задумка на будущее. Чтобы наши конструкторы уже сейчас знали, в каком направлении им надлежит свои системы в будущем развивать.

— Ты, Дмитрий Фёдорович, Семёна Алексеича расширением ТТХ комплекса сейчас не грузи, — сказал Хрущёв. — У него и так голова пухнет. Вот начнёт у него ракета в замкнутом контуре летать, тогда вторым этапом можно будет и о расширении возможностей подумать.

— Испытания комплекса где будем проводить?

Этот вопрос, казалось бы, непринципиальный, был одним из ключевых. В «той истории» представители промышленности хотели испытывать комплекс на уже привычном полигоне Капустин Яр. Там перед этим испытывались ЗРК С-25 и С-75, была построена инфраструктура. Но военные настояли на испытаниях на полигоне Сары-Шаган в районе озера Балхаш, там в то же время испытывалась противоракетная система «А» конструкции Кисунько. Лавочкин в мае 1958 года просил перенести хотя бы автономные пуски ракет на полигон ВВС во Владимировку.

Командующий ВВС Вершинин не возражал, но воспротивился командующий ПВО маршал Бирюзов, считавший, что проведение автономных испытаний во Владимировке отвлечёт силы от строительства основных позиций на полигоне «А» в Сары-Шагане. В итоге, из-за постоянного отставания от сроков строительства, бросковые испытания ракеты проводились во Владимировке. Автономные испытания проводили в начале лета 1960 года в Сары-Шагане. Лавочкин был вынужден в самую жару мотаться по полигону в генеральском мундире — военные строители человека в гражданской одежде всерьёз не воспринимали. В итоге 9 июня 1960 года Генеральный конструктор Семён Алексеевич Лавочкин скончался на полигоне Сары-Шаган в результате сердечного приступа.

Первым побуждением Никиты Сергеевича, когда он прочёл об этом в «документах 2012», было в очередной раз изобразить самодура и приказать перенести испытания в Капустин Яр.

Но в тех же документах он прочитал, что 19 апреля 1960 г. американский U-2 совершил очередной пролёт над полигонами Тюратам (Байконур) и Сары-Шаган. А через 12 дней, 1 мая 1960 г. состоялся исторический первомайский полёт Фрэнсиса Гарри Пауэрса, спровоцировавший новый виток «холодной войны».

Теперь Хрущёву предстояло найти способ сохранить жизнь Генерального конструктора и не допустить обострения отношений с США. Он понимал, что в обострении отношений летом 1960 года был виноват, прежде всего, он сам. Можно было ради дела смолчать, не давать воли эмоциям, не требовать извинений от Эйзенхауэра за полёты U-2. Но американская настырность и наглость постоянно выводила Никиту Сергеевича из равновесия.

Добились ведь своего «открытого неба» — список доступных для контроля объектов наконец-то согласован, инспекционные полёты над разрешёнными территориями СССР и США решено начать с 1 июля 1957 года.(АИ) И всё равно упорно лезут своими разведчиками во все мыслимые дыры. В ответ на протесты нагло прикидываются шлангом, мол, «наш мирный научный самолёт случайно заблудился, ошибка пилота, мы сожалеем...» И продолжают лезть. Пилоты продолжают «ошибаться», самолёты «блудят», причём обязательно над объектами, вошедшими в список не подлежащих инспекции с воздуха. А Эйзенхауэр открыто объявил, что любое появление советского самолёта над территорией США, пока не работает программа «Открытое небо», будет означать войну.

Проще всего, конечно, поставить на Сары-Шагане несколько 75-х комплексов, которые к тому времени будут боеготовы. А «Даль» испытывать в Капустином Яре. Тогда и Лавочкин жив останется, и американцам рога обломаем. Тем более, что строительство на Сары-Шагане обещает быть долгим и мучительным, и не факт, что к апрелю 1960 года будет закончено. Даже учитывая, что теперь комплекс становился мобильным, ему необходимо место постоянного базирования. Надо было построить склады или, хотя бы площадки для хранения ракет, техническую позицию для их диагностики, гаражи для машин, жильё и бытовые помещения для личного состава и испытателей — то есть, полноценную тыловую ракетную базу.

А принимаемые им решения, если всё правильно организовать, могут ускорить готовность «Дали» на год-полтора. В этом случае неготовность инфраструктуры на полигоне может задержать испытания фактически готового комплекса.