Риклис прошел через всю комнату, наследив своими грязными сапогами.

— Я за тобой, — сказал он. — Там уже народ собирается. Юдка меня послал. Риклиса всегда посылают. Нашли дурака…

— Ладно… Сейчас иду. — Волкинд теперь уже был рад, что за ним пришли: по крайней мере, кончится ссора. — Иващенко уехал?

— Уехал, уехал… Нет ли у тебя арбуза? В горле пересохло. — Риклис оглянулся, поискал, где бы ему присесть, но единственный табурет в комнате стоял около кушетки, и Маня держала на нем ноги.

Волкинд вспыхнул.

— Ты же видишь, человек стоит, — сказал он резко жене, — хоть бы табуретку подвинула!

Волкинд вышел в сени, принес арбуз и положил его на тарелку. Риклис стоя разрезал арбуз — по синей клетчатой скатерти побежал розовый сок, рассыпались плоские черные семечки.

— Смотри, скатерть испачкаешь, — заметил Волкинд.

— Ничего, — ответил Риклис, с упоением вгрызаясь в огромный красный ломоть, — ничего, у тебя есть жена, выстирает…

— Ну подверни же скатерть, — тихо, чтобы не услышала Маня, пробормотал Волкинд.

Маня вскочила с кушетки, набросила на голову платок и быстрыми шагами вышла, стукнув дверью.

Поздним вечером Валерьян Синяков, недавно назначенный старшим агрономом Успеновской МТС, тащился на бричке болотистым Санжаровским шляхом. Агроном С любопытством оглядывался по сторонам, но, кроме белых крупов лошадей, тяжело двигавшихся по размытой дороге, ничего не мог разглядеть. Степь лежала перед ним совершенно черная, будто ее только что вспахали. Со всех сторон веяло сырой прохладой поднятой целины, запах прелого сена смешивался с ароматом поздних осенних трав.

«Эх, и дышит степь! — Как живую он ощущал ее, родную с детства. — Да, степь… Своя, кровная и… чужая, далекая…»

Где-то раздался протяжный свист. Синяков сдержал лошадей и поднялся в бричке, вглядываясь в темноту. Он нащупал в кармане браунинг, а потом тоже громко свистнул. Тотчас же последовал ответ. Натянув вожжи, Синяков быстро повернул в ту сторону. Вскоре он различил ток. Здесь, на пригорке, сильнее ощущался ветер. Из темноты навстречу Синякову вышел высокий человек в бурке с увесистой палкой в руках.

— Кто такой? Кто едет?

— Ну-ну! Не пужай! — Синяков въехал на ток. — Это я, старший агроном МТС Синяков.

— А, товарищ Синяков! Слыхал о вас. Да-а… А я думал: кто это тащится в такую темень?… Вы к нам, в Бурьяновку? Это хорошо. Закурить у вас не найдется?

Синяков достал из широкого кармана жестяную коробку с махоркой и стал расспрашивать Траскуна о колхозе, о том, как идет молотьба. Узнал, что находится у самого хутора. Осталось только спуститься с Жорницкой горки — и тут же будет Бурьяновка.

— Садись со мной, — предложил Синяков, — подвезу. Никто не полезет сюда в такую ночь.

— Нет, спасибо. — Хома искоса, с тайной завистью посмотрел на темневшую перед ним фигуру агронома. Вот приедет сейчас этот человек в хутор, там светло, тепло, ему же, Хоме, придется мерзнуть здесь до утра. Он постукивал сапогом о сапог и зябко кутался в бурку. — Езжайте сами, не задерживайтесь. А я утром пешочком пройдусь.

— Молодец! Вот это, я понимаю, колхозник! Правильно… Раз поставлен стеречь ток, — стереги, ни шагу от него, если даже небо взорвется над твоей головой.

«Странный человек этот агроном. Испытать, что ли, решил?» И Хоме стало чуть обидно.

«Стерегут, — думал тем временем Синяков. — Колхоз стал для мужика кровным делом». Он свистнул кнутом, и лошади дружно помчались вниз, к хутору.

Почти во всех хатах были потушены огни. В темноте через палисадники пятнами проступали землянки и низенькие хаты. Во дворах залаяли собаки.

Разбрасывая далеко вокруг грязь, бричка мчалась вверх по улице. Вдруг лошади метнулись в сторону и чуть не опрокинули бричку. Послышался испуганный женский голос.

Синяков остановил лошадей и спрыгнул на землю.

— Хто це там? — крикнул он. Чиркнув спичкой, он подошел поближе.

— Маня?

— Валерьян! Откуда вы взялись? — Женщина еле переводила дыхание. — Вы меня чуть не задавили.

— Ну что вы! Такую хорошенькую женщину задавить… — Синяков улыбнулся. — А вы как попали сюда? Вот так встреча!

— Моего мужа послали сюда на работу…

— Мужа? Значит, вы уже дама?… Вот так так! Кому же выпало такое счастье?

— Председателю колхоза, кому же еще! Оба рассмеялись.

— И давно вы здесь? — спросил Синяков.

— Почти год. А вы где работаете?

— В МТС. Старшим агрономом.

— Да что вы! Почему же вы к нам ни разу не приезжали?

— Я работаю в МТС всего несколько недель. Если бы я знал, что вы здесь…

— Ну-ну! — Маня погрозила Синякову пальцем. — Куда же это вы едете так поздно?

— А откуда вы идете так поздно?

— Видимо, я предчувствовала, что вы приедете, вот и вышла…

Синякова эта встреча развлекла. В окружном городе он довольно часто встречался с Маней у знакомых и слегка ухаживал за ней.

— Что же мы стоим? — сказала Маня. — Идемте, вы у нас переночуете.

— Удобно ли? Так поздно… Муж, наверное, дома.

— Ну и что ж? — Ее, видно, немного задели его слова. И, помолчав, добавила: — Нет, мужа как раз нет… Ах, какая здесь тоска! Если бы вы знали, как я соскучилась по живому человеку!

— А где ваш муж?

— Там, — она показала в конец хутора, где светилось окно, — на правлении, и с самого вечера. А я с ума схожу одна, — жаловалась Маня. — Так, значит, вы здесь работаете в МТС? Какая глупость! Не могли в городе остаться?

— О чем правление? — спросил Синяков вместо ответа.

— Не знаю. Здесь что ни день, то собрание!

— Я, пожалуй, тоже загляну туда.

— А к нам когда же? Вы не хотите посмотреть, как я живу?

Синяков взял ее за руку.

— Я к вам загляну завтра, хорошо? Не прогоните?

— Это мы завтра увидим. — Маня, слегка обиженная, пошла к себе.

Синяков повернул лошадей и отправился прямо на колхозный двор.

Заседание правления только что закончилось, но в накуренной комнате стоял еще страшный шум. Все говорили разом, стараясь перекричать друг друга. Один только Калмен Зогот сидел в стороне, смотрел на спорящих и молчал.

— Я понимаю не меньше Коплдунера! — горячился Волкинд. — Тоже светлая голова нашлась! Учить меня вздумал! Сами ученые…

— Ну конечно, тебя Пискун учит, куда нам! — прервал его Хонця. — Скоро заместо клячи будет тебя запрягать.

Раздался смех. Волкинд, как ошпаренный, вскочил с места и тут увидел около двери Синякова, которого уже встречал в МТС.

— Вот, кстати, и агроном! Жаль, что так поздно приехали.

В конторе стало тихо.

— Лучше поздно, чем никогда, — улыбнулся Синяков, показывая крупные белые зубы.

Он стал обходить колхозников, приветствовал каждого в отдельности, крепко пожимал руки. — Вижу, весело у вас.

— Не шибко… — Волкинд нахмурился.

— Кому весело, а кому грустно! — затараторил Юдл, протягивая руку Синякову. — Досталось сегодня нашему председателю. И за что? Человек болеет за дело, а кроме ругани ничего не слышит.

Юдл встретился глазами с Синяковым, и у него мороз пошел по телу.

«Да это же Жербицкий! Как он сюда попал?»

… Юдл Пискун жил неподалеку от польской границы, в местечке Сатанове, у своего тестя, торговца шкурами, и сам торговал, чем только можно было, — червонцами, сахарином, самогоном, иголками. В петлюровском штабе, который некоторое время стоял в лесу, неподалеку от Сатанова, он скупал вещи, которые штабные награбили в украинских деревнях и еврейских местечках. Когда красные части разбили петлюровские банды и окончательно установилась советская власть, Юдл Пискун остался без дела. Все старые занятия он оставил, а новых не находил. Но это длилось недолго. Юдл приобрел хорошего рысака и легкую тележку и каждую неделю, по субботам, перебирался через границу, перебрасывая всякую всячину туда и обратно.

Однажды, в дождливую осеннюю ночь, к нему постучался человек. Юдл Пискун сразу узнал его — это был Жербицкий, один из петлюровских штабных. Жербицкий удрал из плена, от красных, несколько дней прятался в лесу, а потом ему удалось пробраться в местечко. Он выложил перед Юдлом все, что имел, и просил перебросить его через границу. Сразу выехать было невозможно — лил проливной дождь. Юдл спрятал Жербицкого на чердаке, а в следующую ночь отправился с ним лесом. Было очень темно. Легкий возок понесся быстро. Уже у самой границы навстречу им выскочил красноармеец.