– А за что она его ненавидела? За что он ее ненавидел?

– О! – Света уронила руки вдоль тела и отошла к окну. – Костя вкладывал в этот дом все свои силы, время, деньги, наконец. Он с рабочими клал кирпичи, вывозил мусор, с архитекторами составлял проект. А сколько сил стоило протянуть электричество, водопровод, канализацию, телефон...

– Да, это большая работа, – сочувственно произнес Пафнутьев. – И, наверное, стоит больших денег.

– А, деньги! – махнула Света красивой ладошкой. – Стоит ли говорить о деньгах, если уже нет человека!

– Да, действительно, – рассудительно произнес Пафнутьев. – Жизнь человеческая – это мерило всех ценностей на земле.

Эти слова он слышал совсем недавно по телевизору, и надо же, подвернулись в удобный момент. Сначала Пафнутьев спохватился – было в них что-то выспреннее, фальшивое, но Света восприняла их всерьез и даже уронила слезинку в высокий ворс красноватого ковра.

– Когда дом был почти готов, Маргарита заявила Косте, что это их совместно нажитое имущество, представляете?! Выкопала где-то эти юридические слова и выдала их в удобный момент. Совместно нажитое имущество! И потому она, как его законная жена, имеет полное право на часть дома. Я, говорит, отсужу у тебя половину этого сооружения, она дом называет сооружением, но жить, говорит, в нем не буду ни одного дня. Я, говорит, свою половину заселю всеми народностями Кавказа, какие только удастся найти. Я, говорит, устрою здесь маленький такой, симпатичненький Кавказ. И все мои жильцы будут воевать друг с другом не слабее, чем на настоящем Кавказе. Будет, говорит, у тебя здесь и своя Чечня, и Осетия будет, и Абхазия тоже состоится... А ты, говорит, живи в своей половине, как в большой России, и радуйся. Живи и радуйся. И трупы у тебя здесь будут, и взрывы, и простые убийства, и заказные... Все будет.

– Значит, о трупах в этом доме уже была речь?

– Да. И слова эти произнесла Маргарита.

– А он? Константин Александрович? Что он ответил на эти угрозы?

– Что он ответит... Человек добрый, увлеченный делом, весь в хлопотах, заботах... А она, знай, виски хлещет с утра до вечера и с вечера до утра.

– Вы ее не очень любите?

– Взаимно, – Света улыбнулась беспомощно и, уже как бы по привычке, подошла к Пафнутьеву и положила ему на плечо свою очаровательную головку. И хотя опять дохнуло на Пафнутьева запахами разогретой на солнце полыни, счастливые картины Арабатской стрелки на этот раз не посетили его, не посетили. Осторожно, чтобы не оскорбить тонких чувств красавицы, он отстранил ее от себя, подвел к дивану и усадил, поторопившись отойти на несколько шагов.

– А как у вас последнее время с Константином Александровичем? – каждый раз Пафнутьев произносил имя Объячева с трудом, как бы медленно пробираясь по ступенькам и опасаясь сбиться, – неудобное имя было у бизнесмена, церемонное какое-то.

– С Костей? – переспросила Света. – Что сказать... Не я – так другие доложат... Плохо.

– Вы поссорились?

– Он собирался купить мне какую-то комнатенку и выселить туда. С потрохами, – неожиданно добавила Света. И Пафнутьев сразу, в доли секунды, увидел ее другими глазами. Все так же пахла полынь, и Светины глаза мерцали тревожно и даже зовуще, но сам зов угас и затих среди других звуков – кухонных, будничных, суетных. Напрасно она упомянула потроха, ох напрасно.

– Купил комнатенку-то?

– Купил, – без выражения ответила Света. – Там, собственно, квартирка... С удобствами, и место неплохое, почти в центре... Но комната одна.

– Может быть, это не самый плохой вариант... Ведь здесь-то вам в любом случае не жить.

– Почему? – спросила Света таким простым, ясным голосом, будто и в самом деле ее удивили слова Пафнутьева.

– С Маргаритой вам трудно будет ужиться.

– А зачем нам с ней уживаться. – Света легонько так, почти незаметно, повела плечом, и это невольное ее движение сказало Пафнутьеву о красавице куда больше, чем все, что она произнесла до этого. Легкое, почти неуловимое движение плеча в свободной искрящейся спортивной куртке. – Вначале у нас с ней складывались отношения... Неплохо все шло. Костя даже собирался переписать дом на мое имя... Но когда начались кавказские угрозы, чеченские предупреждения...

– А почему они начались? С какого момента?

– Мы с Костей как-то выехали за рубеж... Там, конечно, фотографировались. Снимки Маргарите не показывали, но кто-то послал ей фотку, доложил. С того момента все и началось.

– А в качестве кого вы ездили с Объячевым?

– Секретарша. – Света сделала еще одну ошибку – она улыбнулась вопросу Пафнутьева, но улыбнулась как бы жалеючи его за непонятливость. Пафнутьев не любил таких улыбок. Не то чтобы они повергали его в гнев, ничуть, просто не нравились. Он сразу делался улыбчивым и бесконечно добродушным, однако Худолей, который хорошо знал Пафнутьева, в таких случаях старался побыстрее улизнуть из кабинета от греха подальше, на всякий случай. – Референт, помощник, делопроизводитель, – продолжала перечислять свои обязанности Света все с той же снисходительной улыбкой.

– А что... Снимок был слишком уж смелый, откровенный?

– Да нет... Обычный пляжный снимок.

– Куда вы ездили с Объячевым?

– Канары.

– Он вел там деловые переговоры?

– Вроде того, – глаза Светы просохли неожиданно быстро, и она смотрела на Пафнутьева незамутненным взглядом, каким, наверное, смотрела в свое время на канарских официантов.

– Говорят, Маргарита часто пьет?

– Почему часто? Она просто не прекращает пить.

– Мне кто-то сказал, что вы любите красные грузинские вина?

– Люблю. У меня и сейчас где-то здесь пара бутылок завалялась... Хотите выпить?

– Чуть попозже. А что пьет Маргарита?

– Сивуху. Виски.

– А что пил Объячев?

– Все. Он пил все и с большим удовольствием.

– А что он пил в прошлый вечер?

– Вчера? Сейчас скажу, – Света сморщила очаровательный свой лобик, не привыкший к тяжким размышлениям о чем бы то ни было. – Вспомнила – водку. Потом выпил виски – он последнее время подстраивался к Маргарите, понравиться хотел, за рубеж уговаривал ехать.

– Куда?

– Канары. Он любил Канары.

– Кто мог его убить?

– Понятия не имею.

– Маргарита могла?

– Запросто! – ответила Света, не задумываясь.

Пафнутьев понял ее невинную уловку – если бы Юшкова задумалась, поколебалась и сказала то же самое, но неуверенно, что-то преодолевая в себе, она взяла бы на себя ответственность, ее ответ был бы осмысленным. Бросив же словечко «запросто» легко и бездумно, как бы продолжая рассказ о Канарах, красном вине и подосланном снимке, она ничего не сказала, уклонилась, но подозрение бросила или, во всяком случае, подтвердила. И Пафнутьев сделал вывод – непростая это девчонка, умненькая. Она вполне могла быть надежным помощником у такого человека, как Объячев, и, без сомнения, справлялась со своими обязанностями не только на этом диване.

– Маргарита ездила за рубеж?

– Да, Костя как-то отправлял ее с подругой в круиз по Нилу.

– А вы оставались здесь?

– Меня он на это время отправил к маме. Решил, что мне пора проведать маму. Он очень беспокоился о моей маме.

– Да-а-а? – удивился Пафнутьев, представив, сколько было сцен, слез и скандалов, когда Объячев отправлял Свету к маме. – Кто же ухаживал за ним? Кто готовил пищу, укладывал в постель? – последние слова были явно провокационными, и, будь Юшкова постарше, поопытнее или хотя бы менее взволнована в эти минуты, она разгадала бы ловушку. Но сейчас она просто свалилась в капкан, который подготовил ей Пафнутьев.

– Пока я общалась с мамой, а его жена путешествовала по Нилу, ухаживала за Костей, готовила пищу и укладывала в постель некая гражданка по фамилии Вохмянина. Екатерина Андреевна Вохмянина.

– Это... жена телохранителя?

– Она самая.

– Вохмянина тоже была на вашем последнем ужине?

– Была.

– Скажите, Света... А Екатерина Андреевна не могла это совершить?