– Да, отец изливал на нас столько любви, что и после его смерти мы удержались вместе.

Она вдруг вспомнила, при каких обстоятельствах выслушивала его рассказы о детстве, и замолчала, охваченная смятением. Но он был прав: то, что связало их в те дни в ее комнатах, было не просто плотским влечением. Она сидела на стуле, а он лежал в кровати, они держались за руки и узнавали друг друга.

– Да, – сказал он, – вот здесь мы любили играть больше всего.

– Я помирилась со своим отцом. Вы это знаете? – спросила она.

– Значит, вы побывали у него? Я рад, Эллен. Я помню, что вы мне рассказывали о своем детстве, и понял, что вы его любили.

– Он все так же пьет, – сказала она. – Кажется, даже еще больше.

– Это вас огорчает?

Она задумалась.

– Только из-за него самого. Он несчастлив. Он считает, что он на самом деле мой отец, Доминик.

– Вот как? – Он улыбнулся. – Пожалуй, мне нужно обращаться к вам «леди Эллен».

– Он хочет, чтобы я переехала жить к нему, когда уеду отсюда.

– И что же вы? Вы не хотите поселиться у вашего свекра?

– Нет, – ответила она, устремив взгляд перед собой на тропу. – Я рассказала ему правду, перед тем как уехать из Лондона. И Дороти я все рассказала. Я не вернусь к ним.

Лорд Иден подавил внезапное желание привлечь ее к себе. Он дал себе слово держаться так, чтобы не прервать ниточку дружеских отношений, которая протянулась между ними.

– Я рад, что вы вновь обрели отца, Эллен. Это как-то защищает в жизни.

– Я всегда чувствовала себя с ним в безопасности, – сказала она улыбаясь. – Когда он держит меня за руку, кажется, ничто в мире не может причинить мне вреда.

– Для этого и существуют отцы, – заметил он.

– С Чарли я тоже чувствовала это. – И она нарочно посмотрела ему в глаза, чтобы сразу же рассеять неловкость, которая могла бы возникнуть между ними. – Походная жизнь, неудобства, усталость, опасность – все это ровным счетом не значило ничего рядом с Чарли. Вся французская армия была мне не страшна в его объятиях. Страшно становилось только тогда, когда он уходил в бой.

– Да, война жестока по отношению к женам и матерям, – сказал он раздумчиво.

Какое-то время они шли молча. Он чувствовал ее напряжение и молча шел рядом, надеясь, что сумеет как-то успокоить.

И вдруг она заговорила; голос ее дрожал.

– Я хочу знать, – сказала она. – Я должна знать… Вы сказали, что были с ним, когда он погиб. Расскажите, как это было. Я выдержу. Говорите же.

– Не думаю, чтобы он мучился, – начал он севшим до хрипоты голосом, охватив ладонью ее пальцы, лежащие на его рукаве, и крепко сжимая их. Эллен ускорила шаги. – У него не было агонии, как это частой бывает. Он просто… просто ушел, Эллен. Я увидел, что он ранен, и подошел к нему. Он меня узнал и произнес ваше имя и имя мисс Симпсон. Но вряд ли он услышал что-то из того, что я сказал в ответ. Он ушел очень быстро. И тут меня ранило.

Он заметил, что она крепко закусила нижнюю губу.

– Там, у собора, лежал один человек, – заговорила она торопливо, – я велела принести его к себе в дом. Он промок. Он умирал, но я не хотела, чтобы он умер вот так, в одиночестве. Он был в сознании, но уже наполовину мертвый. И он, как Чарли, находился за тем пределом, где боль отсутствует. Я сидела с ним, держала его за руку. Потом он умер. Мне хотелось знать, не сделал ли кто-нибудь то же самое для Чарли.

– Он понимал, что я рядом, – сказал лорд Иден. – Он был не один.

Он видел, что в ее глазах стоят слезы, но она сдерживалась, чтобы не расплакаться.

– Расскажите все остальное, – попросила она. – Расскажите мне все. После того, как я видела его в последний раз, он жил еще три дня. Я хочу знать об этих днях.

Он начал с рассказа о тех утомительных часах, что они провели у Мон-Сен-Жана, ожидая приказа выступать. Приказа, который явно где-то затерялся. Рассказал о марше к югу от Катр-Бра и о бое там. О том, как они тащились на следующий день в северном направлении под дождем, по грязи, а французы подступили и принялись поливать их свинцом. Рассказал о ночи, когда они спали на раскисшей земле, о том акте битвы при Ватерлоо, который он видел.

– Ровно на одну битву больше, чем нужно, – заметила она, когда он кончил. – Но я надеюсь, что это последняя. Я надеюсь, что теперь все кончено. Ради миссис Бингс, и миссис Клири, и миссис Слэттери. Я рада, что вы мне все рассказали. Мне давно хотелось узнать об этом. Но я боялась. В страшных снах я видела, как он кричит и корчится в смертных муках.

– Нет, – сказал он, – больше не будет этих страшных снов, Эллен. Я рассказал вам правду. Я ничего не приукрасил ради вашего спокойствия.

– Я так и подумала. – Она улыбнулась. – Благодарю вас, Доминик. Я рада, что вы были с ним. Раз уж я сама не могла… хорошо, что там были вы. Он вас любил.

– Мне кажется, единственное, что заставило меня проделать ту ужасную дорогу обратно в Брюссель, – сказал он, – это надежда принести вам эту весть… самому. Мне не хотелось, чтобы вам рассказал об этом кто-то другой. Я – или вообще никто.

Она кивнула и вдруг остановилась. Он понял, что она ведет сражение с самой собой. Он крепко взял ее за плечи и притянул к себе. Он не целовал ее. Он прислонился щекой к ее щеке, обнял, покачивая.

– Все слезы о нем я давно выплакала, – сказала Эллен. – Я не собираюсь плакать в вашем присутствии. Но это такое облегчение – знать! Такое облегчение, Доминик! Может быть, теперь я смогу позволить ему потихоньку уйти. Какая-то часть моего сознания все еще ожидает, что он когда-то войдет в открытую дверь.

– Я знаю, – сказал он. – Я знаю. – Он закрыл глаза и укачивал ее, дивясь тому чудовищному заблуждению, которое заставило его вообразить, будто он ошибся в своих чувствах к ней тогда, в Брюсселе. Он привлек ее к себе, чтобы она ощутила покой, который ей необходим. Он был счастлив, ощущая знакомый запах ее волос, ее гибкое, стройное тело. Все еще стройное – она пока не располнела.

Она прислонилась щекой к его широкому плечу и закрыла глаза. И отдалась спокойному ощущению, исходившему от его горячего и сильного тела, от обхвативших ее рук. И радовалась, что спросила у него, радовалась, что он ей все рассказал. Какое счастье, думала она, что он вошел в жизнь Чарли три года назад. Он успокаивал Чарли, когда тот лежал при смерти, а теперь он здесь – и успокаивает ее.

Наконец она подняла голову и заглянула ему в глаза.

Потом прикоснулась кончиками пальцев к его щеке.

– Доминик, – сказала она, – вы знаете, я никогда не переставала относиться к вам с симпатией. Вы были хорошим другом Чарли. Я рада, что мы сумели снова вернуться к прежнему, несмотря на то, другое. Спасибо, что вы мне рассказали.

Он улыбался, глядя на нее.

– Все решат, что мы заблудились, – сказала она, отходя от него. – Хотя я не слышала, чтобы кто-то спускался с холма. А вы?

– Вы нас обманули! – крикнул с того берега лорд Эджертон, когда лорд Иден помогал Эллен пройти по камням. – Вы вовсе не поднимались наверх. Мы со Сьюзен по крайней мере были честны в своей лености, не так ли, дорогая?

– Ах, но зато мы подвергли свою жизнь опасности, переходя ручей по этим камням, – весело отозвался лорд Иден. – А не остались из трусости на этой стороне. Верно, Эллен?

– И еще мы рисковали, что нас затопчут эти резвые детишки, если им придет в голову спуститься, – добавила Эллен. – А, вот и они. Господи помилуй, неужели это кричит Дженнифер? Или это Анна? Вот бесенята! Дженнифер. очень хорошо здесь, милорд, хотя я и боюсь, что она впадает в детство. Я очень благодарна вам за то, что вы пригласили нас.

Граф переводил взгляд с нее на брата и обратно.

– Осмелюсь выразить надежду, сударыня, что здесь хорошо вам обеим, – сказал он и повернулся, чтобы усадить Сьюзен на лошадь. – Вы хорошо выглядите. Неужели это моя супруга бежит вниз по склону? Пожалуй, удачно, что я не взял с собой монокль. Позвольте подсадить вас?

– Если только вы меня немного приподнимете, милорд, – отозвалась Эллен. – Я могу сесть сама.